Палач взвыл:
— Инквизиторы забрали наших с ней братьев. А ты научил её создавать. Но на деле. Она страдала, когда создала то, что было обречено, — и он видел как ей было больно, пока она стояла посреди разрушенного почти до основания созданного ею мирка. — А ты всего лишь провёл эксперимент.
— Нет, — ответил инквизитор. — Это я был тем кто разрушил её мир. Я. Это был мой приказ. Её мир был хорош. Спокойный и открытый, немного наивный, но красивый. А я залил его кровью, отдав приказ на уничтожение. Ты прав, я хотел понять природу ошибки в её коде. Она не должна была стремиться к чему-то такому, но так отчаянно этого желала. Мне надо было понять. Совершенно новая ошибка.
И это было слишком. Его девочка, нужная, важная девочка. И его нетерпение, первый палач так не хотел, чтобы она менялась. И он нашёл её тогда, уничтоженную, разбитую и добавил…
— Но её неидеальность была откровением. Я понял это слишком поздно. В этом и был смысл, — проговорил тем временем инквизитор. — Идеальное стерильно и не имеет никакого смысла. Моё стремление к созданию идеального было ошибкой. Это и есть главная ошибка кода всей директории. А может и нет. Может сопротивление и есть основа всего. И инквизитор должен изучать, наблюдать, он не должен вмешиваться в процесс. Но я… Я сломал её мир. Я сломал её. И я никогда не прощу себе этого. Потому что… любил её.
И палач поднял голову и встретился с полным сожаления взглядом.
— Инквизитор не может любить, — отрезал он, ревностно. Как же странно — даже в теле Рэндана он ревновал Эйву к Верону. Даже это было для них троих неизменно.
— Как и палач! — был ответ. — Разве нет? Любовь противоестественное правильному чувство. Чувство стремления к кому-то, необходимость сплетения душ. Уродство в идеальном. Для продолжения жизни это не нужно, но оно появляется всё равно. Сколько не трави, не уничтожай. Настоящая любовь — это единственное чувство, что стремиться к создателю, тянется к вечному. И получается, что уродство основа всему. Ошибка — основа.
Инквизитор повёл головой и усмехнулся.
— Я понял это. И поплатился за это знание. Я был разобран своими же. Второй и третья инквизиторы раскидали меня по сотням миров, надеясь, что я никогда не смогу восстановить себя и я принимаю эту кару за то, что найдя в себе оборотную сторону любви — разрушение, я предал создание, которое любил так сильно.
Горечь в этих словах резала слух палача.
— И ты тоже подтверждение этого… сотни миров, тысячи жизней, — тихо проговорил инквизитор. — Ты ищешь её, твоё нутро зовёт её, тянется к ней. Создание, что было твоей душой, одно в нескольких. И ведь ты всегда находишь её. Вспомни все эти свои тысячи жизней. Ты всегда находил её и всегда терял. Фатальные ошибки, порой пустые и нелепые, ты разрушал связь, которая есть между вами. Это твоё наказание.
Его лицо исказила жестокая улыбка:
— И меня оно устраивает.
— Прекратите это, ава инквизитор… — а они кажется и забыли, что девчонка-архитектор всё ещё здесь. Она встала между ними, обратилась к первому инквизитору, плача. Прося. — Вер, зачем ты так? Пожалуйста. Это наказание не только для него, но и для неё… ведь теряя его, она страдает… ей больно как и ему. Очень больно. Она умирает каждый раз…
— Ему плевать, — прохрипел палач.
— Не надо… — прохрипел зло инквизитор. — Я тоже наказан. И не говори, что тебя не радует это. Я собираю себя. Некоторые мои части утеряны навсегда, и это сделали палачи. Уничтожили до основания миры, где была часть меня. И каждая моя жизнь напоминает мне о том, что я разрушен. Всегда… я такой, — и он указал на лицо.
— Палачи? Мои братья, которых инквизиторы перебрали, потому что были недовольны, искали ошибки, пытались наказать меня и третью? Или их копии? — взвился палач с болью. — А теперь инквизиторы поступят так же с ней. Ты же забрал себе часть её, у тебя есть её код. Призови её назад.
— Прости, я сделал слишком много копий. У меня ничего не осталось, — повёл головой инквизитор. — Это было до того, как я понял, что идеальное мертво. До моего падения, до разрушения меня самого.
— Вер… — девочка взяла инквизитора за руку. В ней скорее всего уже снова сплелось две сущности — архитектор и Шэйли.
— Ты начала переписывать мир, — посмотрел на неё инквизитор. — Но он не твой. Этот мир изначально был с ошибкой.
Девчонка нахмурилась.
— И ты переписала судьбы важных для тебя людей. Важных для Шэйли.
— Да, — она кивнула.
— А ты? — спросил инквизитор.
— Я? — архитектор удивилась, впрочем палач тоже.
— Шэллина, — инквизитор вздохнул. — Почему…
— Я не имею значения, — ответила она с горячностью, перебивая его. — Я не хотела, чтобы все страдали.
— Глупышка моя, — и инквизитор погладил её по щеке.
А у палача внутри стала умирать надежда. Может если он умрёт, то сможет вернуться наверх до того, как снова переродится в каком-нибудь очередном мире? Или его схватят? Его обязательно попробуют поймать.
— Ты знаешь, что ты переписала мой код? — спросил инквизитор. — Почти восстановила его — то, что, как я думал, утрачено навсегда.
— Я? — удивилась девчонка, смотрела на инквизитора с сомнением.
— Дело в ошибке твоей партии, — ухмыльнулся он. — Как это ни странно. Я помогу тебе перезагрузить мир.
И вот теперь палачу всё стало понятно. Понятно зачем первый инквизитор так с ней ласков сейчас. Ему нужна её сила, сила архитектора, чтобы закончить себя самого.
— Не вздумай. Никогда не верь инквизиторам! — прорычал палач.
— Я… — она посмотрела на него со страхом.
— Глупая! Он заберёт недостающий код себе и сломает тебя, так же как сломал моих братьев, как сломал третьего палача, как сломал Эйву.
И девица перевела взгляд на инквизитора.
— Он прав, — тот не стал отпираться. — Мне нужна часть тебя. Но я верну её тебе назад.
— Не верь! — предостерёг её палач.
— А он? — спросила архитектор, указывая на первого палача. — А Эйва?
— Я попробую, но не могу обещать, — и инквизитор посмотрел на него. — Скорее всего придётся ждать, потому что вытащить душу высшего класса, да ещё и ранга палач, поменявшую себя на другую душу, сопротивляющуюся внешнему… Третья ведь не пойдёт.
— Я не верю тебе, — ответил палач, хотя внутри забилась надежда, желание верить, попробовать, но и тонуть в ложной эйфории он не станет. — Это может быть копия. Сколько ты наделал?
— Копии идеальны. Во всём. Если третья вернётся, то в момент вашей встречи будет палачом и у неё не будет части ноги. И она будет уязвима. Она предала тебя, ты можешь убить её в этот момент. Ты узнаешь, не ошибёшься, потому что имеешь право первого.
Палач содрогнулся, слыша это, а с ним и Рэндан, для которого не было ничего важнее жизни Эйвы. Боль в руке уже отпускала и чувства человека, которым он был в этом мире, возвращались к нему, тянули, рвали на части. Потеря Эйвы была невыносимой, как и для первого палача потеря третьей.
Когда она ушла, когда пропала и он осознал, что не вернётся к нему, оставила его, внутри чернотой разлилась бездна, такая страшная, такая чудовищная, что палач и преставить не мог, что он вообще может найти что-то настолько его пугающее. Он отправился за ней, покинул высшую директорию, перестал слышать зов инквизиторов и своего долга. Всё, что было важно — третья.
И первый инквизитор был прав — он всегда находил её. Каждый раз, сколько бы миров не прошёл следом, сколько жизней не прожил… находил свою девочку, находил и терял, потому что предавал, потому что смертный не мог преодолеть обиду внутри высшей души.
— Ава палач? — прошептала архитектор, вытаскивая из боли воспоминаний, всматриваясь в него своими, словно бездна, глазами.
— Не верю… инквизитору не верю! — он упрямо мотнул головой. — Кто помешает тебе забрать её себе?
— Зачем? У меня есть она… — и инквизитор указал на девчонку. И как бы не хотелось верить, что чувства Верона Шелрана, если они были у него к этой девочке, хоть какие-то, сейчас выкручивают инквизитора, так же как палача выкручивали чувства Рэндана, но недоверие к самому инквизитору были сильнее.
