Больше всех остальных членов РДГ напрягал их командир. Женщин в форпосте было мало - всего несколько медсестер, каждая из которых превращалась в глазах личного состава в королеву красоты вне зависимости от личных качеств, возраста и внешности. При этом от единственной по-настоящему красивой женщины шарахались, как от чумной. Новичков сразу предупреждали, чтобы они не то чтобы не смотрели в сторону майора Хименес, но и следили за тем, кому и что говорят о ней. "Зверинец" очень трепетно относился к своей "королеве", настолько, что излишне увлеченные ценители ее женской красоты рисковали "поскользнуться" и "ударится об дверь" раз десять за одну темную ночь.
Ритм жизни обитателей форпоста можно было охарактеризовать фразой "то пусто, то густо". Периоды аврала, кровавого хаоса и запредельного напряжения, когда в форпост непрекращающимся потоком свозили раненых, а где-то рядом по нарастающей разрывались снаряды, сменялись абсолютным штилем, когда оставалось только плевать в потолок, если никто из старших не придумывал какое-нибудь занятие для своих подчиненных.
Изоляция, стресс и скука приводили к тому, что люди развлекали себя домыслами и сплетнями о любом, кто выделялся настолько, чтобы привлечь к себе внимание. Майор Хименес в этом плане была слишком легкой мишенью. Кора узнавала о себе много нового: ее сослали, потому что кому-то не дала, или, наоборот, дала, но женатому, а ещё она убежала из-под венца с чьим-то "золотым мальчиком", к тому же она спала со всеми членами своей группы, поэтому больше никому не даёт, но при этом кого-то изнасиловала и его полумертвым и счастливым увезли на медэваке с раненными. У неё, как она выясняла, была крайне насыщенная личная жизнь. А ещё она была язычницей, сатанисткой и просто маньячкой с ожерельем из человеческих ушей.
К нелепым слухам о себе Кора относилась крайне спокойно. У нее хватало гораздо более серьёзных поводов для раздумий. Несмотря на то, что она в данный период занималась своими прямыми профессиональными обязанностями, Кора не могла отделаться от мысли, что её убрали подальше. То, что по времени это совпало с её копанием в истории с Джейсом, наводило на определённые мысли. Кора была старым параноиком и в совпадения не верила. Кто-то менее тёртый мог бы списать это на профдеформацию, но Кора своему чутью доверяла безоговорочно. Беда была в том, что с назначением в такую отдаленную точку её свобода в контактах сильно сократилась. Она уже не могла так просто связаться с Бурбулем и другими своими товарищами, не говоря уже о нанятой ею командой, продолжавшей поиск беглеца.
Для того, чтобы свободно поговорить с теми, кто ей был нужен, она должна была выбираться в штаб, а это не так уж просто было сделать. Если не возникало оперативной необходимости, получалось это где-то раз в месяц, когда Кора являлась в штаб, расположенный в пятидесяти милях от линии фронта, для связи с куратором их группы. После доклада и получение инструкций у нее был шанс выйти на связь с родителями, своим управляющим на Айоке и всеми остальными. Понятное дело, что эффективно воплощать какие-либо планы в таком режиме было невозможно.
Кора молча бесилась от собственной несвободы, её невероятно злило то, что она чуяла присутствие чужой недоброй воли, но не могла её вычислить. Оставалось только плыть по течению, глядя, как ускользает из рук возможность отыскать и спасти любимого человека, как тает перспектива вычислить своего невидимого врага, в чьем существовании она сомневалась все меньше. Месяц превращался в другой, а восемь месяцев стали вечностью. И вечность эта была насыщена кровью, огнём, смертью и болью.
Вереница дней сминалась в кашу, время текло по каким-то другим законам. И Кора, казалось, уже проведшая вечность в нескончаемом аду, стала постепенно терять нити, связывавшие её с её собственной жизнью. Реальность все больше сжималась до того, что она видела перед собой здесь и сейчас. Форпост, лес, вражеские позиции в видоискателе приборов, противник в оптическом прицеле. Кора преображалась, адаптируясь к своим условиям. Её психика защищалась, как могла, и Кора сама не заметила, как превратилась в нечто действительно пугающее.
***
Странная группа вышла из леса на пустырь перед заброшенной частью Харлана. Их было человек пятнадцать, из них двое походили на каких-то герильяс, а все остальные - на туристов. За спиной остались непролазные дебри и высокие острые хребты гор, а впереди лежал разрушающийся район индустриального города.
Два года назад произошло извержение одного из дремавших вулканов. Часть пригорода затопило лавой. До сих пор из похожей на асфальт массы виднелись остовы машин, а наполовину затопленные окаменевшими потоками дома казались лишь вчера брошенными своими хозяевами. Картина была жутковатой. Мёртвый город, медленно разлагающийся под натиском природы, но ещё хранивший память о человеческом присутствии.
— Уже светает, - вдруг обратился к группе один из герильяс. - Шагайте быстрее, надо успеть дойти до Администрации затемно. Нам дали "зелёный свет", но ситуация может в любой момент поменяться.
Одна из женщин, к которой жались две еле стоявшие на ногах худющие девочки - двенадцати и семи лет, - робко посмотрела на высокого плечистого бородача и с какой-то застарелой безнадежностью произнесла:
— Дети не могут быстрее, они слишком устали.
Второй герильяс, тоже вооружённый и заросший до бровей, но менее мощный, ниже ростом и, похоже, постарше, грубо отрезал:
— На месте отдохнут, а сейчас надо спешить, иначе нас всех тут засекут.
Женщина сжалась и инстинктивно протянула руки к дочерям. Высокий мужчина посмотрел на изможденных детей, явно недокормленных и ослабленных, и недовольно проворчал, обращаясь к младшей из сестер:
— Мелкая, иди сюда. На мне поедешь.
Он перевесил рюкзак так, что тот теперь закрывал грудь и живот, и присел, позволяя ребёнку забраться себе на спину подобно маленькой обезьянке.
— Мы должны защищать группу, - возразил его напарник.
— Я и защищаю. Мы не сможем идти быстрее, чем самый слабый из нас, - ответил здоровяк, помогая девочке устроиться. - Она ничего не весит, не надорвусь.
— Много ты сможешь сделать с таким довеском, если что!
— Если что, никто из нас ничего особо не сделает на открытом месте, - отрезал высокий, зло сверкнув зелёными глазами. - Хорош спорить, надо двигаться.
Второму не очень понравилось самоуправство напарника, но в его словах был смысл, и вся группа двинулась вперёд по задуманному проводниками маршруту.
— Плохая идея была, объединять две группы, - тихо, так, что его услышал лишь напарник, пробормотал проводник пониже.
— Я тоже был против, но что делать, - так же тихо ответил высокий парень, сканируя местность цепким профессиональным взглядом. - Теперь надо работать с тем, что имеем. Ладно, не каркай, прорвёмся.
На этом разговоры закончились, и проводники разошлись по позициям, прикрывая подопечных и следя за местностью. Сопровождаемые люди нервно озирались по сторонам, торопливо переставляя ноги и крепко, до белезны пальцев, сжимая лямки своих рюкзаков. Их поведение резко контрастировало с собранным спокойствием проводников. Хотя, случись так, что их обнаружат, смерть грозила в первую очередь именно проводникам.
Их называли "койотами" и при стычке с властями редко когда пытались взять живыми. За пособничество беглым, незаконное ношение оружия и сопротивление властям их могли и старались положить на месте. И справедливо, и хлопот меньше, так считал почти каждый сельский шериф. Беглых можно было вернуть хозяевам, за это полагалась награда, и их поимка улучшала статистику любого участка. А от "койотов" были одни проблемы. Надо было писать отчёты, приглашать федералов для допроса и расследования. Кому такое счастье надо? Вредители - они и есть вредители. Пристрелил, и нет проблем.
"Койоты" довели своих подопечных до заброшенной четырехэтажки, в которой раньше размещалась районная администрация. Первый этаж был залит застывшей лавой, и люди поднялись на второй этаж. В кабинете главы администрации с прилегающей к нему просторной приёмной и переговорной комнатой можно было разместить людей с относительным удобством. "Туристы" все были людьми непритязательными в плане комфорта, так что могли устроиться и отдохнуть даже в таких условиях.
