Хэйден смотрит на меня, скривив губы.
— А ты что не присоединяешься к их забавам, чтобы выиграть расположение самок?
Я качаю головой.
— У меня есть чем заняться.
— Ты прохлаждаешься без дела, — говорит он, куском кожи более жестко затягивая наконечник копья, после чего поднимается на ноги. — Тут много ртов, которых нужно прокормить, и с каждым днем их все больше. Мы не можем тратить время на то, чтобы все в этой пещере размазывали сопли и хандрили из-за того, нравятся ли они самкам или нет.
Так вот, значит, чем я занимаюсь? Я смотрю на Хэйдена, присевшего, чтоб завязать ремни на сапогах. Мы с ним мыслим одинаково: ухаживание — это ничто иное, как глупость, потому что резонанс — это единственное, что имеет значение. Но мне было предложено невероятное искушение, и я не знаю, достаточно ли я силен, чтобы продержаться до тех пор, пока мой кхай настигнет мое сердце.
— На кого ты сегодня охотишься? — спрашиваю я его. Я составлю компанию Хэйдену и обсужу свою проблему с ним. Хэйден уже пережил зов резонанса. В прошлом у него была самка. Он более сведущ. — На снежных кошек? Пернатых зверей?
— Двисти.
Я корчу лицо.
— Многовато двисти.
Мне вспоминаются слова Ти-фа-ни. Ей нравятся эти животные, и она не обрадуется услышав, что я охочусь на них.
— Много мяса. Минимальные усилия. — Он выпрямляется в полный рост. — Ну, ты идешь?
Кивнув головой, я беру свои копья. Он прав. Тут много ртов, которых нужно прокормить, и при таком большом количестве беременных самок все охотники чувствуют безотлагательную необходимость наполнить кладовки, дабы подготовиться к началу нового жестокого сезона. Последний вымел под чистую все хранившиеся продовольственные запасы, и с приближающимся изменением погоды детенышей будет больше, чем когда-либо прежде. Никто не должен страдать от голода. На двисти приходится охотиться, не смотря на то, какими красивыми они Ти-фа-ни кажутся. Она отличается практичностью. Она отнесется к этому с пониманием.
Мы с Хэйденом выходим из пещер и перебираемся в следующую долину, прежде чем замечаем следы. Двисти своими копытами на снегу оставляют характерные следы, по которым их легко выследить. Хэйден молчит, общаясь кивком головы и указывая пальцем, в каком направлении нам следует двигаться дальше. Я позволю ему вести нас, так как моя голова все еще полна мыслями о Ти-фа-ни и самцах, которые хотят заявить на нее свои права. Если я присоединюсь к их соперничеству, дальше-то что? А что если кто-нибудь другой победит меня лишь по счастливой случайности? В охоте я более умелый, чем Таушен, однако Хассен очень способный следопыт и он очень сильный. Ваза в силу своего возраста обладает многими знаниями. А Бек? Бек настолько упрям, что похож на клыкастого, который, вцепившись во что-то своими зубами, никогда не сдастся — не отдаст.
Сама мысль о том, чтобы из-за Ти-фа-ни состязаться с членами собственного племени, меня бесит. Сегодня… меня переполняет раздражение. Охота пойдет мне на пользу.
Мы выслеживаем ближайшее стадо и приближаемся. Пока мы обходим двисти широким кругом, ветер меняет направление, и, учуяв наш запах, они начинают нервничать. Хэйден окидывает меня возмущенным взглядом, будто каким-то образом в этом виноват я. Как только мы наступаем, они разбегаются в разные стороны, и я промахиваюсь, мое копье приземляется далеко от цели. Хэйден сбивает жирного двисти, а остальное стадо спасается бегством за следующий холм.
— Дерьмово охотишься, — высказывается Хэйден, пока мы пробираемся сквозь снег, чтобы забрать свое оружие. — Ты прицелился еще хуже, чем мэтлаки.
Так оно и было. Меня по-прежнему отвлекают мысли о Ти-фа-ни. Я вырываю копье из земли.
— Хэйден, у меня проблема.
— Я заметил. Тебе не помешало бы поработать над меткостью. — Он выдергивает копье из двисти, затем наклоняется, чтобы перерезать горло и слить кровь.
Я взрываюсь смехом.
— Если б только это была проблемой, что беспокоит меня.
— Тебя это должно беспокоить, — угрюмо указывает он.
— Я беспокоюсь о своей паре.
— Что? — он резко поднимает голову, отрываясь от резания и, прищурившись, смотрит на меня. — Неужто ты резонируешь?
— Еще нет. Но буду.
Фыркнув, он возвращается к дичи.
— Глупость какая-то.
Я сжимаю ладонь в кулак и держу его над своим сердцем.
— Я знаю, что Ти-фа-ни моя. Я это чувствую своей душой. Просто нужно подождать отклик моего кхая.
— Ну, раз ты так утверждаешь… — голос Хэйдена насыщен неверием, покуда он вспарывает живот у зверя и начинает удалять потроха. Как только он закончит обрабатывать тушу, он привяжет ее к своему копью и отнесет в пещеру, чтобы остальные ею насытились, а потом он вернется обратно, чтобы проверить свои ловушки. Хэйден охотится без устали, оставаясь там дольше, чем любой другой из племени. По-моему, это отчасти из-за того, что так он спасается от своих собственных мыслей.
— Да, утверждаю.
— Тогда в чем проблема? Я понятия не имею, как заставить кхая напевать.
Я опираюсь на свое копье.
— Ти-фа-ни… тяжело пострадала. Она не хочет, чтобы самцы к ней прикасались.
Он озадаченно смотрит на меня, и я разъясняю произошедшее настолько, насколько могу все объяснить. Что те, кто привезли ее сюда, спаривались с ней без ее согласия, а также о том, что остальные ее пугают. Что она хочет попрактиковаться со мной в шкурах. Все это время Хэйден хмурит брови, до тех пор, пока его хмурое лицо не впивается в меня со всей свирепостью.
— Та самая самка, которую ты хочешь, приглашает тебя к себе в шкуры, а ты тратишь день на меня, да еще и поскуливаешь?
Он не понимает, из-за чего я так переживаю.
— Я хранил себя до резонанса. Я хотел, чтобы она понимала, что она станет моей навсегда, когда прикоснусь к ней. Но теперь меня беспокоит, что если я прикоснусь к ней, а она это плохо воспримет, добром это не закончится. Меня беспокоит, что резонанс может одолеть меня, и я причиню ей вред.
Хэйден лишь качает головой.
— Так возьми ее и заставь ее кричать. Лижи ее долго и усердно, и обо всем остальном она просто забудет.
— Но… ведь нет резонанса. Еще нет. — Я потираю грудь, вдохновляя свой кхай. Я твердо убежден, что буду резонировать одной лишь Ти-фа-ни, но где-то в глубине души я все же полон сомнений. — А что, если я доставлю ей удовольствие, а потом она начнет резонировать другому?
— Тогда она будет резонировать другому, — заявляет он безапелляционно. — Скажи, мне показалось, будто ты уверен, что ей суждено стать твоей парой?
— Я и правда уверен. Вот только я не уверен, послушается ли мой кхай. Я… не хочу заполучить ее только для того, чтобы тут же потерять. — Мне плохо от одной мысли об этом. Если бы она начала резонировать другому, я пожелал бы ей счастья, но, что до меня самого, то это было бы непрекращающимся страданием. — По-твоему, как мне поступить?
— Как по мне, то тебе следует перестать скулить и начать действовать. — Встав на ноги, он очищает руки. — Скажи, ты хочешь прикоснуться к ней?
— Больше всего на свете.
Он смотрит на меня напряженным взглядом.
— И она предлагает тебе себя? Вопреки своему страху?
Я киваю головой.
Выражение лица Хэйдена суровое, непреклонное. Его челюсти сжимаются, и он окидывает своим взглядом окрестности, прежде чем, наконец-то, останавливается на мне, глядя на меня жесткими, горящими глазами.
— Так чего ж ты медлишь, Салух? Прими желаемое и не сомневайся. Наслаждайся каждым мгновением, когда к ней прикасаешься. Воспринимай это как подарок. Если не примешь этого и потеряешь ее, будешь сожалеть об этом каждую понапрасну растраченную минуту до конца своей пустой жизни. — Его голос обрывается на последнем слове, тогда он отворачивается, снова становясь на колени рядом со своей дичью. Его руки двигаются торопливо, словно он внезапно преисполнен решимости сбежать от своих собственных мыслей. — Ни в коем случае не оставляй себя ни с чем.
Он сильно страдает. Я чувствую это по его позе, по жесткости его движений. Совершенно очевидно, что мыслями он вернулся в прошлое, когда он резонировал и потерял свою пару прежде, чем успел к ней прикоснуться. Неужели каждый свой прожитый день он сожалеет об этом? Неужели он настолько одинок? Он мой друг, и мне нестерпимо, что он настолько несчастен. Я протягиваю руку и касаюсь его плеча.
