списывала легкое отчуждение мужа на свое положение.
В конце концов, Роберт перестал сдерживаться — мысленное целомудрие вредило ему, вызывая неутоленное напряжение и агрессию. Если все это были лишь его иллюзии, они могли заходить сколь угодно далеко.
Роберт прекратил чураться блондинок: и зацелованных солнцем вроде Паолы, чей виртуальный образ скрашивал его досуг, и ласковых неженок, как некая плохо ему знакомая дива с фиалковыми глазами — старая страсть воспрянула ото сна, набирая влияние.
Янтарный блеск азарта в карих глазах, рассыпавшиеся по плечам пряди, обнажившие беззащитное ухо, теплое доверчивое дыхание — Лукас подмечал малейшие детали, и его сердце переполнялось радостью.
Тамико говорила:
— Ну как я могу на тебя дуться? Лу и Любовь же с одной буквы!
Сокрушалась:
— Прикинь, мне кажется очень странным, что когда-то я была с Магнусом! Вот с тобой все как-то ясно, а там… Кино да и только…
Лукас понимал, что у любимой включается психологическая защита, и не мог этому радоваться, тем более, что анамаорэ помнят все. Но подобные заключения Тамико немного тешили его самолюбие.
* * *
Тамико тихо и ненавязчиво пыталась возобновить практику боевых упражнений. Стояла, опираясь на мечи, в ожидании милого.
Но вместо того, чтобы взять один из них и начать тренировку, непреклонный Лукас делал совсем другое, появляясь из-за спины Тамико и вызывая вскрик испуга. Его синие глаза светились лукавством:
— Хочешь борьбы? Ну давай…
Спустя короткое время Тамико и думать забывала о своем намерении, краем сознания в который раз решая предложить битву Магу.
* * *
Пальцы липкие, мокрые от пота, судорожно стискивали ткань ложа. Роберт в покоях богини, одетый лишь в светлые шелковые шаровары, обреченно шептал:
— Я твой раб, Кэйли. Забери мою душу, возьми что угодно, только успокой! Не могу больше! Жизнь. Бестолковая жизнь. Помнишь, как мы раньше? Хочу опять. Хочу забыть все…
Обнаружил себя на кушетке в рабочей комнате съемного дома.
Кэйли.
Так просто. Так неправильно… Облегчение лишь временное… Потеря памяти не поможет…
Колетт. Антон. Бессмертие. Их брачные клятвы…
Джунко.
Милое личико с распахнутыми синими глазами, вздернутым носиком, острым подбородком…
Доверчивая, мягкая, наивная, добрая…
Безотказная…
Она никогда не спрашивала лишнее, ничего не требовала, не ревновала…
Свет, потерянный свет.
Джунко теперь жила с каким-то парнем, подобранным для нее Кэйли…
Такая своя… Не может быть чужой…
И если прийти к Джунко теперь живьем, наверняка она опустит глаза в пол. Будет бормотать какие-то смешные оправдания. Объяснения. С тихой надеждой, прячущейся в уголках губ.
Чтобы, когда Роберт раскроет объятия, броситься в них и прижаться к нему крепко-крепко, целовать его жарко-жарко…
Все ее мужчины — какая разница? Роберт был первым и первым остается в ее сердце. Он знает, он практически в этом уверен…
Сейчас Роберт не собирался делать никаких звонков Джунко, чтобы было ноль компромата.
Он выследит ее и прикинет необходимое на месте. Скоро уже возвращаться в Город, наполняющийся долгожданным летом.
Каждое их прикосновение, как удар током.
Даже Марина не знала, никто не подозревал, кроме, быть может, молчаливого бога, что сегодня Лукас и Тамико впервые ночуют вместе под крышей его дома.
Не в Зале, не под открытым небом, не в отдельном флигеле для Тамико — в спальне Лукаса. Там, куда он хотел привести любимую давным-давно.
Тамико куталась в захваченное с собой теплое одеяло — милая сентиментальность — и счастливо хихикала:
— Лу, закрой окно, вдруг кто нас услышит?
Лукас, лежа на спине, вытянувшись во весь рост, обеспокоился:
— Нет, никто. Тебе холодно, Пушистик?
Забавное одеяло намеренно отделяло их тела друг от друга, создавая прятки и предвкушение, и Тамико уже не хихикала — расхохоталась:
— Опять нам не удастся поспать, да?
Чуть сдвинув одеяло, она придвинулась ближе.
Лукас был обнажен, его кожа до боли приятна, и Тамико хотелось продлить их блаженство как можно дольше. Смотреть друг на друга. Мечтать. Пригревшись, задремать, а проснувшись, понять, что ее укрывает уже не заботливо отложенное одеяло, верный друг ее долгих ночей, а сам Лукас, сильный и ласковый, и ощутить желание сна кощунственным.
Утонуть в любви и воскреснуть.
Жить.
* * *
Рок в том, что любви-то и нет. Роберт кучу дел наворотил, создал, добился, а чувства… Где?
Разве это любовь, когда хочется быть с кем угодно, только не с ней?
Дети другое, это священно.
Пусть его сын полубог, пусть его способности безгранично-неведомы, Родрик — ребенок, и он непременно получит свою дозу заботы.
А к Колетт раздражение.
Почему жена не сделает так, чтобы все его навязчивые мысли ушли? Чтобы желалось ее одну?
Нет, не делает…
Мучительный вопрос…
Если начать жить иначе, с Джунко — к чему приведет эта линия? Никаких соперниц и отлучек, одна она звезда…
Спа, прогулки, танцы, музыка, рукоделие. Приятное, медитативное…
Легкая. Простая. Нетребовательная.
Интриговать не умеет, но отпустит его легко. Куда угодно… А сама вечер рыдать будет, свернувшись клубком рядом со своим котом…
Тоже не любовь.
Так, удобство.
А вдруг Роберт, ну, может быть, такой особенный, что нет никого ему в пару?
Холодно…
Кто-то из них сошел с ума…
Иначе…
Картина, пугающая неестественностью, развернулась обычным утром, мирным и ладным.
Колетт, намазывая диетический джем на хлебец, произнесла совершенно спокойно, будто отрепетировав — Роберт ли не знал свою Котену!
— Я подам на развод…
Это было сродни удару в солнечное сплетение, но Роберт нашелся:
— Развод домашней живности? Хочешь ферму? Что случилось, любимая?
Тихо и взвешенно, без паники, Роберт представлял другие линии своей судьбы, но тяжелой вестью оказалось, что этим может заниматься и жена.
Колетт подняла на него глаза. Сухие. Злые. Завелась.
— Что случилось?! Любимая?! У тебя другая женщина, Роб, о ней и думай, а мы с Антоном уж как-нибудь проживем!!!
Роберт перехватил тонкую смуглую руку так, что пальчики Колетт разжались, хлебный нож звякнул о стол.
— Что ты такое говоришь?! Какая женщина?! Я почти все время работаю дома!
Колетт дернулась:
— Пусти! За идиотку меня держишь?! Тебя Оливер переотправляет куда угодно, в любое измерение!! Вы в сговоре!!
Признать ее слова нелогичной ерундой было бы ошибкой, дело в теории вполне могло обстоять так… Его отчуждение… Заметила… Сделала почти верные выводы…
Роберт ослабил хватку, не отпуская Колетт:
— Это только твоя ревность! Запомни: нет никакого сговора и никаких женщин, клянусь! Развод не дам, поняла? Ты все поняла?
Теперь
