Если пойти по этой дорожке, можно добраться и до святилища Перунова в дальней оконечности детинца. Там стоит два дуба, еще молодых: их посадил отец Владивоя
— но уже могучие, раскинувшие ветви далеко в стороны. С них можно собирать желуди осенью: мелкие, вытянутые — все ж в этих краях дубам холодновато бывает, особенно в лютую зиму. Но эти два выросли на славу. Гроза и пошла по тропинке одна, медленно сплетая друг с другом цветки мелкие, что густо росли у корней лип, среди тонких стебельков травы. Оставляла сладковатый запах на пальцах лиловая дрема, яркими звездочками перемежаясь с нежными незабудками. Незабудку хотелось вплести в венок — обязательно. Может, так память Грозы передастся Перуну, и он захочет помочь? Захватила она с собой небольшой туесок меда и пирогов из поварни утащила, едва не получив по рукам от грозной Сеньши. А может, и получила бы, не будь она теперь почти что княжеской невестой.
Звучали за спиной отдаленные голоса кметей где-то у дружинных изб. Гроза все шла, не торопясь, метя подолом мокрую от обильной росы траву, и в ноздри ударял запах острый, грибной. Щекотный аромат мшистой земли и желтого липового цвета. Вдруг разошлись на небе нудные, безразличные облака — и свет Дажьбожьего ока хлынул через зыбкий полог ветвей, ударил по тонким ладоням листьев, стек по темным стволам на землю самую. Рассыпался пятнами посреди травы, словно пригоршни самоцветов кто разбросал. Ярче стала клетка на поневе, блеснула у висков бронза колтов — Гроза прищурилась даже. Развернувшись, подняла лицо к небу — и каждую веснушку запекло, как маленький уголек. Хорошо — и горько от того, что миг этот, простой, но яркий, разделить не с кем. А душа, все больше немеющая с каждым днем, только глотает свет этот, не разогреваясь. Гроза приподняла влажный подол, чтобы идти было легче, дошла до святилища Перуна. И нечасто она ходила сюда: тут все больше волхвы нужные обряды проводили да князь с дружиной справляли требы, чтобы благоволил им. А женщинам сюда ходить большой надобности нет. Но нынче словно нить какая сюда Грозу притянула.
Она остановилась, едва ступив за ворота, увитые лентами, исчерченные резами, словно шрамами: и сила их сомкнулась за спиной, точно плотные створки. И отчего- то страшно стало. У кого заступы пришла просить? Ведь Перун — соперник вечный Велеса, что Рарогу покровительствует. Как бы не осерчал Скотий бог, как бы не вышло беды из-за распри братьев. Но раз уж донесли сюда ноги, то бежать и вовсе глупо.
Гроза подошла, поклонилась Громовержцу, который в силу большую входил уже: не так далеко его день — в начале серпеня. Она обошла посолонь вокруг чура, обращаясь к нему с почтительной мольбой: ведь Рарог тоже воин — должно и ему помочь, коль скоро он не виноват в смерти Домаслава. Требы вместе с душистым венком остались у подножия Перуна, и Гроза, уходя, все же подняла к нему взор.
— Раз уж имени я тебе близкого. Напитанного силой твой и гневом. Услышь меня, бог-Воин. Помоги, убереги. Пусть правда откроется и не будет несправедливости под твоим высоким взором. Все тебе видно с холмов, тебя нельзя обмануть.
Она постояла еще мгновение — и назад пошла, размышляя, донеслись ли ее слова до Громовержца. И как он пожелает о том сказать, если услышал все ж. Но только она вернулась из-под могучей тени дубов в душные объятия лип, как навстречу челядинка попалась — Хвостица — остановилась перед Грозой, запыхавшаяся и взбудораженная так, будто увидала нечисть какую.
— Меня Драгица послала, — она сглотнула сухо. — Там пришел этот… Рарог сам пришел. Один.
Гроза аж покачнулась слегка, как ослабело вдруг в коленях. Она схватила челядинку под локоть и скорее потащила во двор, надеясь, что Рарога еще не успели увести.
— Идем. Идем!
Но скоро обогнала ее, совсем до колен подол подняла, едва не перепрыгивая через высокую траву, что буйно разрослась во влаге рощицы. Она пронеслась вдоль теремной стены и только перед тем, как вывалиться во двор, приостановила шаг. Сердце колотилось бешено, но не от короткого бега, а от волнения. Неужели, правда? Вот он, знак от Перуна? Теперь не упустить бы.
Она вышла к южным воротам и остановилась, окостенев будто, как увидела, что Рарога уж уводят прочь, подхватив под локти. И что руки его заломаны за спину, он безоружен вовсе, словно с повинной пришел. Может ли быть такое?
— Рарог! — осмелев, окликнула она.
Все, кто был во дворе, обернулись — да все равно. Пусть смотрят. Она столько взглядов недобрых вынесла, что еще десяток переживет уж. Чуть ссутуленная спина находника напряглась, выпрямилась — он осторожно обернулся, словно не поверил в то, что услышал. Гроза прислонилась плечом к углу теремного сруба, уперлась лбом, чувствуя, как силы мгновенно уходят от стылости взгляда, что обрушился на нее снежным валом. Будто не узнал или винил ее во всем, что случилось. Тогда зачем пришел сам?
До самого вечера все содрогалось внутри от мыслей, о чем мог поведать Рарог князю: ведь они наверняка говорили. И что теперь с ним будет дальше? Что будет с ним и Грозой — после такой-то встречи?
А наутро Драгица разбудила Грозу рано.
— Вставай. Не то опоздаем и после только слухи ловить сызнова придется, — ворчала она, хлопоча вокруг, доставая из ларя ее с одеждой чистые рубахи. — А ты сама знаешь, что они порой плести могут.
— Знаю, — Гроза резво скатилась с лавки и принялась собираться.
Ничего, что могло бы рассказать ей о Рароге больше, она пропускать не хотела. Скоро они вместе с наставницей спустились во двор: а там уже собралось немало люда, даже из посада пришли, с ближних кругов: пускали всех любопытствующих.
Как будто и боги из самого Ирия решили взглянуть, что будет деяться на княжеском дворе. Око светило ярко, даже припорошенное мутной дымкой. Парило. Люди встряхивали вороты рубах и смотрели в небо, ожидая, что к вечеру, верно, будет гроза.
Князь нынче говорить не хотел: за него говорил сотник Деньша. Высокий и статный, он привлекал внимание всех вокруг. Голос его основательный и уверенный далеко разносился по всему двору. Все ж малость не успели Гроза с Драгицей — а потому пришлось слушать уже окончание речи Деньши, да и то пробиваться через толпу ближе: чтобы хоть одним глазком успеть увидеть Рарога и князя — понять по их лицам, все ли так худо, как думалось. А еще убедиться, что вчерашний взгляд находника, такой обжигающе бесстрастный, просто почудился издалека.
— Если ты утверждаешь, будто невиновен в том, на что указывают слова уважаемых людей…
— Те уважаемые люди не знают и не слышали ничего. Не видели толком — а уж придумали, — передернул плечами Рарог.
Его руки были связаны за спиной, словно он мог кинуться на кого-то, а то и на самого Владивоя, что сидел в высоком стуле чуть позади и внимательно, с явной тяжестью во взгляде, изучал его с головы до ног.
— Но даже так я готов им верить больше, чем тебе, — все же отозвался он. — Или твоим ватажникам, которые даже не пришли с тобой, вижу.
— Мои ватажники — люди ничем не хуже других, — усмехнулся находник.
Владивой встал и подошел к Рарогу. Мельком окинул взглядом толпу, что так и колыхалась кругом — на миг всего лишь задержался на лице Грозы. И тогда-то ее заметил находник тоже. И снова — холод стальной полоснул по груди от его взора как будто отстраненного и чужого.
— Ты скажи лучше, как доказывать правду станешь, коли она твоя? — отвлек его на себя Владивой.
— Испытания пройду, какие ты пожелаешь мне назначить. Какие люди скажут: мне нечего бояться.
Люд загомонил кругом. Басовитые голоса кметей зарокотали: все принялись обсуждать и решать, как испытать того, кто, может, убийца подлый, кроме того, что еще и находником был долго.
— Тогда, если ты перед богами честен… Перед народом и перед погибшим Домаславом, то тебе и впрямь бояться нечего, — согласился Владивой. Голос его оборвал расходящийся кругом шум. — Пусть тебе будет испытание водой: холодной и нагретой праведным Огнем.
