гибели. Каждый смертный получает то, что было ему преднаписано».
«Но разве ты не обманул её? – интересовался собеседник. – Разве тот смертный не должен был стать избавлением для этой девушки? Воплощением её желаний, любовью всей жизни и забвением»?
«Кто сказал, что он перестал им быть? – усмехнулся Вершитель. – Она сама хотела всех помнить. Так пусть же скорбит по ним до конца полученной жизни».
«О, друг мой, ты слишком жесток к этой смертной. Она достаточно настрадалась. Позволь ей дожить свои дни в покое. Только взгляни на них. Разве это не есть то самое великое чувство, которое ценнее всех людских сокровищ»?
«А разве не подло было с твоей стороны подбрасывать ей эту пластиковую фигуру»? – обвинительно поинтересовался Вершитель глядя в книгу судьбы, где пластиковая копия смертного, была с силой сжата в кулаке девушки.
«О, – усмехнулся собеседник, – ты об этом? Я чувствовал себя таким безучастливым»…
«Не имел права»! – стальным тоном отозвался Вершитель.
«Эта фигурка уже была там. А я всего-то помог её найти, – довольный собой отозвался собеседник. – Они и без моего скромного вмешательства встретились бы. И ты знаешь это, друг мой. Их связь слишком крепка».
«Всего-то одна излишне упрямая нить. Никакого интереса», – легкомысленно отозвался Вершитель, наблюдая, как красная нить парит над книгами судеб.
«Нить, которую даже ты не в силах разрушить. Она слишком прочна».
«Я? Возможно. Но с какой бы силой они не стремились друг к другу, сама смерть вскоре разрушит их связь. Судьба этого упрямого смертного давно предрешена. И я не имею к ней никакого отношения. Джесмин не сумела даровать ему лучшую жизнь. Я предупреждал её, но она… хотела получить всё. Она получила. Она была счастлива. Теперь же она всего лишится».
«И ты отберёшь у неё последнее счастье»?
«Счастья на всех не наберёшься», – вздохнул Вершитель, наблюдая за густым туманом на страницах книги с очертаниями глупых смертных.
«Если бы я знал, что такое жалость непременно пожалел бы их», – вздохнул в ответ собеседник.
«Если бы ты знал, что такое жалость, то не работал бы здесь».
«Тоже верно. Но что ты собираешься с ними делать? Может… пора отпустить их души? Судьба для них написана, а дальше пусть вершат её сами. Даже если времени осталось так мало отдай им его. Мы – всего лишь декораторы, позволь же им самим решать, что делать с чувствами. Как быть и как поступать».
«Я Вершитель, – с нажимом напомнил собеседнику. – С чего бы мне проявлять такую милость к простым смертным оказавшимся вне контроля»?
«Но ни это ли ты и находишь интересным, друг мой»?
«Возможно. Но мне надоела эта игра. И у меня не так много свободного времени, чтобы снова переписывать судьбы этих упрямцев».
«Тогда отпусти их».
Вершитель задумался, несводя взгляда с туманного изображения смертной:
«Когда он уйдёт, она будет очень страдать. И я честно пытался предостеречь её от этого. Но они отказываются забывать. Глупцы»!
«Если бы не знал тебя, – усмехнулся собеседник, – решил бы, что эта смертная стала тебе сильно небезразлична. Ты привязался к ней, признайся»?
«Привязанность?.. Какое пустое человеческое слово. С этой смертной было интересно, – не более».
«Тогда почему же тебя тревожат её страдания, друг мой? Можешь отрицать, но твои эмоции передо мной, как на ладони. Ты знаешь это. У нас нет секретов друг от друга».
Вершитель вновь задумался.
Действительно, почему он просто не может захлопнуть её книгу и забросить на дальнюю полку?
«В ней есть какая-то незримая особенность, – наконец признался. – Внутренняя сила не дарованная ни кем из нас».
«С виду и не скажешь».
«Она доказала это».
«Значит, оставишь её в покое»? – поинтересовался собеседник.
«Я давно это сделал, – напомнил Вершитель. – Но она, так или иначе, отказывается принимать написанную для неё в награду судьбу».
«Не так уж много и хорошего в этой награде. Ты никого не оставил рядом».
«Это был ей выбор. За всё нужно платить, друг мой. Я предупреждал: никто не может получить всё, чего желает. Она сама себя наказала».
«Но разве это не твоя заслуга? – рассмеялся собеседник. – Ты мог быть с ней и помягче».
«Я выполнил её желание. И такова была его цена».
«А что насчёт этого смертного»? – повернул разговор в другое русло собеседник, и на столе перед Вершителями возникла маленькая пластиковая фигурка другого смертного.
«Тайлер, – кивнул Вершитель и его настроение однозначно улучшилось. – Хочешь спросить, почему Джесмин так и не узнала, почему этот парень принимал участие в нашей с ней игре»?
«Именно это и хочу спросить. Признайся, друг мой, ты придумал нечто ещё более грандиозное»?
«Возможно, – Вершитель задумчиво смотрел на фигурку Тайлера. – Душа этого смертного изначально привлекла моё внимание. Уж очень она интересная».
«И ты решил оставить его себе, – заключил собеседник. – И даже не позволишь этим двум смертным узнать правду друг о друге»?
«Поздно. У Джесмин был шанс изменить судьбу Тайлера. Был шанс изменить ракурс его жизни. Но она не почувствовала необходимости, а значит… их нить судьбы не настолько прочна, чтобы жертвовать такой неповторимой душой ради какого-то там трогательного воссоединения брата и сестры. Джесмин не нуждается в Тайлере. Как и не нуждается в их общем отце».
«Да, – вздохнул собеседник. – Кровные узы порой оказываются не самыми прочными».
«Когда в них пропадает необходимость. Сама того не подозревая, Джесмин подарила мне душу своего брата, а ведь могла и устроить его жизнь совершенно иначе, если бы только… не вмешалась в его судьбу. Не противилась его исчезновению».
«Она делала это из лучших побуждений».
«И тем лучше сложилось для меня. Теперь я точно знаю… кто станет следующим».
«На душу этого смертного у тебя особые планы, друг мой»?
«И ты даже не представляешь какие! Скоро освободится одно очень вакантное место, – ответил Вершитель, не сводя предвкушающего взгляда с фигурки Тайлера. – И я определённо сделаю ставку на это смертного»!
«Так что же насчёт этих двоих»? – с интересом поинтересовался собеседник.
Плавно поднявшись со стула, Вершитель захлопнул книгу судьбы Джесмин.
«У меня пропал интерес, – он придвинул книгу Риджа поближе к своему собеседнику, – найдётся несколько минут? Подправь тут кое-что. Оставим их в покое, надоели мне эти двое – теперь, – когда намечается нечто настолько грандиозное»!
«От судьбы не уйдёшь», – усмехнулся собеседник.
«Верно. Только если ты не тот, кто её пишет».
Полгода спустя
– Что ты делаешь, идиот?! Дай сюда сумку! Тебе нельзя поднимать тяжести!
– Боже… ты хуже моей мамы, честное слово. Дай сюда! Я сказал: со мной всё в порядке!
