class="p1">Гьетал подошел к магистру Эремону.
– Я благодарен тебе, филид мира людей. Мне нет нужды представляться?
– Нет, в сущности, я понял. Вы старший родственник девицы Эшлин, и в целом я уже верю в ваше существование.
– По нашим законам я должен был бы выполнить любую твою просьбу за спасение моей жизни, но складывается так, что просьба есть у меня.
Эремон молча склонил голову, готовый слушать.
– По вашим законам Горт – преступник и должен быть предан суду и, вероятно, казни. По нашим – тоже, только, разумеется, в нашем мире. Но мы с ним связаны слишком сильно, и я просил бы тебя позволить мне решить его судьбу самостоятельно.
Эремон ответил не сразу:
– Законов, напрямую касающихся ши, в нашем мире нет. Думаю, что я не уроню свою репутацию законника, если позволю вам это. Тем более что содержание ректора Галлахера до суда потребовало бы таких мер безопасности, каких я даже не могу себе представить. Я смогу объясниться с королем сам. Или с помощью магистра Бирна.
Брендон кивнул. Он был бледен, но казалось, что кошачья лапа замерла и перестала подкрадываться к птице в его груди и пугать ее, заставляя трепыхаться.
Гьетал помолчал, принимая решение.
– Я благодарю тебя еще раз, филид Эремон. Горт, – теперь он смотрел на бывшего самым близким ему ши, – я мог бы приговорить тебя к смерти и сделать это сам, но…
– Но хочешь остаться правильным и чистым до конца, – усмехнулся Горт.
– Считай так, если хочешь. У тебя будет много времени, чтобы попробовать понять меня – если захочешь, конечно. Пойдем со мной. Я не хочу унижать тебя и тащить силой.
Горт чуть побледнел – или показалось. Он понял. Ему потребовалась помощь, чтобы подняться, и Гьетал увидел, почему. Кристалл ши после инквизиторского посоха чуть заметно треснул. Страшная рана, заживающая долго. Будь трещина сильнее и глубже – ши не выжил бы.
Рука об руку, как друзья, как братья, оба старейшины прошли сквозь пещеру ко входу в ферн. Один помогал второму идти. Дрогнул туман входа – ни один из них не замедлил шаг и не обернулся. Они просто ушли в призрачную зыбь, как пловец в воду, как охотник в лес. И зыбь сомкнулась за ними.
Только Эшлин и Мэдью знали, что происходит. Один из самых страшных приговоров в мире ши. Заключение в Междумирье. Место, где ши встречается с худшими кошмарами и тайными мыслями, своими и чужими. Говорят, иногда оттуда выходили обновленными и осознавшими свои преступления. Но чаще уже не выходили.
Гьетал вернулся быстро, и пока его ждали, никому не хотелось разговаривать. Даже добравшемуся до пещеры Ласару – Эремон почти шепотом пересказывал ему произошедшее.
Только теперь Гьетал надел свой Кристалл – рядом с еще одним, с оправой из ежевики и плюща. Старейшина умел так держать лицо, что никто из людей не угадал бы, какие чувства тревожат его. Того, кто нарушил закон своего народа о суде мудростью Совета, все еще надеясь, что сотня-другая лет смогут заставить побратима осознать, как убивает душу жажда власти.
Эшлин тоже успела надеть Кристалл, но ожидаемого счастья не ощутила. Она тревожно смотрела, как ее силы, будто вода, скатываются прочь, не давая Брендону облегчения. Его рана давала о себе знать все сильнее. Очень бледный, он все еще сидел на полу, по-прежнему утверждая, будто это лишь усталость от всей песенной свистопляски.
Магистр Эремон подозрительно наблюдал за Мэдью, который, виновато вздыхая, не отходил от сестры. Последнее, что он помнил, – это выход из ферна вместе с Гьеталом. И свидетеля преступлений Горта из него явно не вышло бы, случись суд.
Эдвард с Эпоной наперебой рассказывали Рэндаллу про ковчег вечности и уверяли, что он не сошел с ума и действительно в какой-то мере умерший четыреста лет назад друид.
– Это нормально! – радовался Эдвард. – Мы тоже. Давай дружить теперь!
Но когда Гьетал остановился посередине, мрачно сжимая в ладони Кристалл Горта, все замерли. Он выглядел как полководец, пришедший сказать, что потрепанному отряду предстоит второе сражение.
– Горт слишком многое сделал, чтобы нарушить связь миров. В Междумирье неспокойно, и ферн может стать непостоянным. Тогда любой, кто оказался в нем, легко собьется с пути. Это будет не дорога, а азартная игра, ставка в которой – жизнь и рассудок. Раньше близ ферна стоял дуб, которому поклонялись и который хранили друиды. Горт начал убивать его, полив жертвенной кровью после ритуала, и закончил, когда всю рощу срубили по его наущению. Сила дуба – прорастать сквозь миры, удерживая их. Но не всякий дуб способен на это. Как не всякий ши может стать старейшиной или великим героем.
Магистр Эремон вдруг вскинул и провернул в ладонях свой инквизиторский посох – легко, как прутик.
– Что ж. По легенде он создан из древесины того самого священного дуба друидов, когда они были побеждены. Уверен, что именно Горт был тем самым королевским советником, чье имя не сохранили хроники. Будьте осторожны, господа ши: дуб закован в железо.
Гьетал внимательно осмотрел посох, не касаясь его. Было видно, что находиться рядом с железом ему неприятно.
– Серп, разделяющий сущности, сможет отделить железо от дерева, освободить его жизненную силу. Но лучше, если это сделают люди. Я полагаю, что здесь есть те, кто умеет обращаться с серпом и знает, как уважительно взять его в руки?
Брендон вздохнул, но даже не стал пытаться подняться, хотя ему было бы любопытно даже просто попробовать. Боль в груди вернулась, теперь кошачья лапа сжимала птицу, и когда это повторялось, разум туманился, и Брадана было слышно все меньше. Ничего. В Дин Эйрин профессор Аль-Хорезми точно поможет. Умирать ни в коем случае нельзя. Ведь тогда он снова обманет Эшлин.
Эпона и Эдвард, переговариваясь, уже решали, кто возьмет серп. Кажется, это приключение сделало их если не друзьями, то хотя бы приятелями. Возможно, сказалась старая дружба в прошлых друидских жизнях. Или что-то еще.
Серп был совсем не похож на те, которыми жали пшеницу. Его лезвие было испещрено знаками огама, и, едва оно прикасалось к посоху, с того падали железные стружки. Дерево само отторгало металл, стремясь на волю.
Когда от жезла осталась лишь длинная дубовая палка, Гьетал взял ее в руки и, окинув взглядом пещеру, с силой воткнул напротив светящегося входа в ферн – тот светился уже бледнее, будто сотканный из тумана. Щедро полил будущее дерево водой из чаши.
– Эшлин, Мэдью! Вы должны помочь моей песне. Тяжело возвращать суть тому, что было мертво и сковано
