— Научу. Ну, что, девочка, остаёшься?
— Остаюсь, — решилась Мариэта. — Только мне нужно будет вернуться ненадолго в Адижон, забрать оттуда кое-что дорогое для меня.
— Сходишь. Купим портал с возвратом, и дня через два-три сходишь, — предложила Альмира. — Смотри, здесь у меня место для отдыха. Давай, вернемся в дом, возьмём отвар, заедок, и посидим под этой жерделой. Расскажешь мне, что случилось в вашу последнюю встречу с Его Сиятельством, что он тебе сказал?
Мари немного поколебалась, потом решительно кивнула.
Ей надо выговориться, надо с кем-то поделиться болью, выслушать сочувствие и добрый совет. Её жизнь в очередной раз сделала резкий поворот, даже, зигзаг, но она справится!
Через половину оборота обе женщины — старая и молодая, сидели в тени, потягивая вкусный напиток.
Легкий ветерок ласкал листья и волосы, где-то там, отгороженный от них стеной из разросшихся сорняков и кустов, бурлил город, а тут царили покой и умиротворение.
— На Дерево хочешь посмотреть?
Мари сразу поняла, что Альмира спрашивает о том огромном дубе, который она недавно вылечила.
— Хочу!
— Сходим вечером, он будет рад тебя видеть, — кивнула Альмира. — Расскажи, что случилось вчера, почему ты была в столь подавленном состоянии?
— Ничего особенного, просто… граф объяснил мне, что не желает меня видеть.
— Ну-ка, расскажи!
И Мариэта заговорила. Сначала, как бы, нехотя, с трудом выталкивая из себя каждое слово, но постепенно, эмоции брали верх, и она заторопилась, спотыкаясь и проглатывая окончания. Заговорила горячо, делясь своей болью, своими несбывшимися надеждами, отчаяньем и обидой.
Альмира слушала, не подгоняя, не поддакивая, но очень внимательно и сочувствующе.
Мари чувствовала эту поддержку, непритворный интерес и торопилась выплеснуть всё, что камнем лежало на душе, незаметно для себя перескочив с вчерашнего дня в тот, когда торговец вместо сдачи предложил ей умирающего раба.
Час за часом, день за днём она проживала всё заново. Поила отваром, грела ледяное тело, вытаскивая мужчину из-за грани, учила его мыть посуду и накрывать на стол. Вспоминала, как граф перевернул её представление о торговле, как играл роль двоюродного брата. Кагыма, обещавшего подобрать ей нового мужа и неизвестных магов, ищущих раба. Давшееся ей непросто решение продать дом. Захлебываясь то смехом, то слезами, рассказывала, как они ехали в столицу, как чуть не попались магам в Тропиндаре, их первый раз и его последствия. Реакцию мужчины, обнаружившего, что переспал с девственницей, и последующие после примирения ночи — полные нежности и огня. Строптивый браслет, который сначала никак не хотел замыкаться, а потом защелкнулся, стоило ей подумать, какой бы хорошей женой она ему стала, родила бы сыновей, если бы брачный ритуал они проходили по-настоящему. Всхлипывая, перебирала дорогие для памяти моменты, и пронзительно-сладкий и горький последний раз, когда Михаэль всю ночь не разжимал объятий, будто отчаянно хотел запомнить навсегда, впитать каждой клеточкой, удержать и не отпускать. Свои глупые мечты, когда она, вопреки здравому смыслу, позволила себе на что-то надеяться, а потом, осознав невозможность совместного будущего, горевала, что останется одна. Если бы Единый позволил ей забеременеть! И дальше — до вчерашнего дня. Оказалось, рассказать о последнем разговоре было тяжелее всего.
Альмира покачивала головой, не перебивала, не переспрашивала, только, время от времени, поглаживала Мари по руке, успокаивая и поддерживая.
И Мариэта выдавила из себя слова, которые бросил ей Михаэль. Произнесла и замерла, чувствуя как её сердце с еще свежей раной снова начало кровить.
— Ну, и чего ты расстроилась?
— Но, как же? Он сказал, что я сама к нему липла, — пролепетала Мариэта, — что иначе он на меня и не глянул бы, а так — почему не попользоваться, если само в руки идёт? Заплатил мне за услуги, понимаете? Для него то, что было между нами — интрижка.
— А записка у тебя сохранилась?
— Да, — Мари полезла за пазуху и вытащила измятую бумагу.
Альмира развернула письмо и прочитала.
— Всё ещё расстраиваешься?
— Наверное, я выгляжу глупо, да? — выговорившись, проплакавшись, женщина почувствовала, что ей стало легче.
— Нет, почему? Любая женщина оскорбилась бы на такое. На это и был расчет.
— У кого?
— У Михаэля твоего.
— ??!
— Ох, молодежь! Скажи, если бы граф тебя обнимал, не в силах расстаться, сокрушался, как любит, но долг его не отпускает — ты уехала бы из Империи? Смогла бы оставить его, если бы он признался, что любит, но не будет с тобой?
— Н-не знаю…
— А ты представь — Его Сиятельство не служанку прислал, а сам пришел. Обнял бы тебя, расцеловал, может, не только расцеловал. Шептал бы, какая ты красивая, как он не хочет тебя отпускать, сетовал, что не может оставить жену, ведь там — дети. Но и тебя лишиться не может.
Мариэта представила.
— Я была бы огорчена, но и счастлива тоже, — ответила она. — Знала изначально, что у меня нет будущего с графом, была готова к расставанию. Мог же он попрощаться по-человечески? Я бы не вешалась на него, за ноги не цеплялась. Уехала бы, пусть с разбитым сердцем, но не униженная.
— И всю оставшуюся жизнь жила от новости до новости из замка Гроув, лелея надежду? Пойми, Мариэта, граф — мужчина, а они думают иначе, чем женщины, более примитивно и прямолинейно. Ты дорога ему, уж поверь мне, но долг перед графиней и детьми перевесил. Он решил отказаться от чувства, отпустить желанную женщину и дать ей возможность найти свою судьбу с другим мужчиной. Что вернее всего заставит любящую женщину покинуть город, где живет ее любовь? Знание, что ею просто воспользовались, обида, оскорбление. Его Сиятельство хотел, чтобы ты выбросила его из головы, разлюбила, возненавидела, и спустя некоторое время смогла создать семью с другим. Сам же он, я уверена, больше к жене и пальцем не прикоснется.
— Пальцы там не особенно и нужны, — машинально отреагировала Мариэта. — Троих графине он не пальцем делал.
— Мари! — тихо рассмеялась старушка, радуясь про себя, что та уже находит в себе силы для такого ответа. — Граф поступил, как все мужчины — сам решил, сам выполнил. Он считает, что его слова — тебе во благо, вот и всё. Целителю, иногда, приходится намеренно делать больно, чтобы вылечить человека. Вот и граф — лечил тебя от привязанности и любви.
— Может быть. Но всё равно считаю, что он мог не вытирать об меня ноги. Мы знакомы не один день, он видел меня в разных ситуациях, по-моему, я не давала ему повода думать, что способна на безрассудные поступки.
— Возможно, отталкивая тебя, он и себя страховал. Останься ты на виду, и граф не сдержится, придёт. Понимая это, он постарался наговорить ужасных вещей, чтобы оттолкнуть тебя, чтобы ты бежала из Империи, сломя голову. Меня что интересует — подумай и ответь, в первую очередь, самой себе — если бы граф не повел себя, как высокородный засранец, рассказала бы ты ему про ребенка? Была такая мысль?
— Нет, — покачала головой Мариэта. — Он не поверит, что ребенок — его, мы же не женаты. Да, я вижу вязь и помню, что ты говорила, но у Михаэля вязи нет. Видела не один раз его руку — она чистая.
— Этого не может быть! Смотри, — зельеварка потянула рукав, обнажая запястье. — Видишь — будто лоза вьется вокруг синей волны? Это ваши стихии. А вот, на лозе — бутон. Это ваш малыш.
— Точно, бутон, а я и не заметила, — женщина рассматривала рисунок, поражаясь, что он выглядит, как настоящий.
Поддавшись порыву, Мари пальцем провела по татуировке, погладив синюю волну, и ахнула, когда волна задвигалась. Посмотрев на Альмиру вытаращенными глазами, Мариэта задела резной листок, и тот закачался, будто от ветра.
— Что это?
— А, двигается? Это нормально, у вас же магическая пара, — безмятежно отреагировала Альмира. — Я тебе больше скажу, если ты начнешь отвергать мужа в мыслях или в настоящем, вязь побледнеет и может слиться с цветом кожи. Связь не пропадёт, но ослабнет, — сказала и замерла. — Мариэта, а я, кажется, понимаю, почему у твоего глупого супруга не видно татуировку! Он всё время убеждает себя, что ты ему не нужна, что его жена — графиня, что вам нельзя быть вместе. Ну и сам себе творец, что тут сказать.
