вместо островов пристроим ее в пансион, чтоб дурь выбили.
Да, эта угроза должна подействовать.
Я провела полчаса в разговоре с юной лисицей. Конечно, она нам помогла, но это чудо из чудес, что она и сама осталась незамеченной, и нас не выдала. После разговора ребенок шмыгал носом и дул губы, но молчал.
Доехав до предместий, мы попросили кэбрио подождать, и пошли в таверну, от которой уже был виден особняк на краю леса.
Лавронсо мы решили оставить в гостинице. Неопределившемуся нечего делать в веселом доме ни с какой стороны (после этой моей ремарки Лавронсо запыхтело, собираясь вступиться за честь дварфийских женщин, но сдержалось).
Местные жители называли его “Девкин дом”. Веселый он или нет, в точности никто не знал, но подозревали, что веселый. Приезжали туда в закрытых каретах, обычно черных, которые этому дому и принадлежали. Кто входил в парадный вход, кутался в плащ и закрывался шляпой. А часто и вовсе через черный ходили. Кареты заворачивали за угол, и за зарослями ничего не видно было, даже когда листва опадала. Только иногда в окнах были разные женщины видны, а мужчины ни разу — ясно дело, скрываются.
Расспросив местных, мы вернулись в город и купили два плаща с двумя шляпами. Эльфы по веселым домам не ходят, и зная, как слетаются женщины на Бейлира, я понимала, почему. Но, прикрыв уши, Бейлир надеялся сойти хотя бы за полукровку. Я же постараюсь проникнуть с черного хода.
Я оделась в землисто-зеленые штаны и рубаху, в которых были шансы слиться с пейзажем. Прокравшись вдоль ограды, я выбрала глухой угол и перемахнула через камень внутрь, чтобы быстро перебежками добраться до черного хода. Увы, его запирали изнутри на засов. Пришлось постучаться. Я заболтаю того или ту, которая откроет дверь, а если надо, свяжу и уложу отдохнуть.
В щели показалась совсем молоденькая девочка в костюме служанки. Конечно же, это костюм, а не униформа, не будут же такую девицу в прислуге держать. У господ бывают разные фантазии.
Я сделала шаг внутрь, и ей пришлось отступить перед моим напором. Только я собиралась заговорить с ней о поставках свежей зелени, как изнутри раздался многоголосый визг, приправленный возмущенными криками и ругательствами. И, что мне сразу показалось странным, ни одного мужского голоса среди них не было.
Оттолкнув с дороги девицу я побежала на звук. Влетев в шикарно обставленную огромную гостиную я опешила. Здесь не было полуголых девиц, восседающих на коленях кавалеров. Здесь вообще кавалеров не было.
В креслах и на диванах расположились женщины разных возрастов, рас и объемов в просторных цветастых робах, которые запахивались на манер халатов. На лицах у женщин были лекарские наклейки или высохшая масса мази. Вокруг них застыла прислуга в униформе как у той девочки, что мне открыла дверь. У коридорчика-прихожей замерла орчанка в жилете и брюках, которую Бейлир сдвинул с дороги. Сами мужчины тоже не двигались. И я их понимаю. Чего я не понимаю, так это где мы оказались?
— В чем дело? — зычный женский голос перекрыл творящееся безумие, и женщины перестали визжать, наперебой указывая на “этих невеж и прохиндеев”.
Бейлир, наконец, сообразил снять шляпу и откинуть волосы с ушей. Дамы слегка успокоились и теперь заинтересованно рассматривали пришельца.
Я обернулась к обладательнице резкого голоса. Женщина, увидев меня, округлила рот в удивлении, собираясь произнести мое настоящее имя, и я быстро представилась:
— Меня зовут Цинтия. Боюсь, произошло некоторое недоразумение. Я хотела бы поговорить с вами об одном деликатном деле.
Женщина распорядилась:
— Этих двоих в третью смотровую, пусть там ждут. Дамам вынести полдюжины игристого за счет заведения за беспокойство. Госпожа Цинтия, прошу за мной.
— Прошу прощения, но моя команда должна проследить, чтобы никто не выходил из особняка, — сказала я, пристально глядя женщине в глаза.
Она приподняла в удивлении бровь, но встретив мой прямой взгляд, кивнула:
— Хорошо, пусть ваша команда проследит. Но снаружи.
Мы вошли в хорошо, но без роскоши обставленный кабинет, и мне указали на кресло. Одно касание сложного артефакта, и в двери что-то щелкнуло.
— Да-а, — протянула хозяйка кабинета. — Мостклер была права. Ты легко не проживешь. — Она указала на мой костюм. — Хорош маскарад. И кто ты теперь?
Я усмехнулась. Еще в пансионе Лилибет была резкой и говорила коротко, отрывисто, будто выпускала одну стрелу за другой. Она даже требовала называть себя Ли — мол, длинное и мягкое имя не для нее. И я могу согласиться — не для нее. Многие с непривычки не понимали ее речь, переспрашивали.
— Порученец.
— Как так?
— Обыкновенная история, Ли. Родители непременно хотели выдать меня за гнусную скотину, и я сбежала. А ты? Мне казалось, что твоя семья неплохо устроена, и ты упоминала, что тебя ждет помолвка с приличным молодым человеком.
Лилибет дернула уголком рта:
— Который прилично надирался после проигрыша в карты и проверял мной прочность стен.
Я онемела. Лилибет продолжала:
— В первый раз через неделю после свадьбы. Обыкновенная история, — она невесело усмехнулась. — Тебе повезло больше. Я ушла на четвертый месяц. Пока шел суд, он проиграл остатки приданого. Наши отцы вместе владели торговыми складами. Свекровь говорила, я негодная жена, раз муж, — она фыркнула, — скатывается. Свекор грозил, что не отзову развод – накажет.
— Ты, конечно, не отозвала. А скатываться твой муж начал, как только получил в руки твое приданое, раньше ему не на что играть было?
Она кивнула:
— Спускал содержание, да и все. Несколько вещиц из дома заложил. Никто не заметил.
— А с приданым развернулся. Ли... Твои родители... они тоже?
— О, нет. Меня приняли назад. Волосы на себе рвали, что выдали за такое. Но толку. Вскоре отца ударили по голове. Две недели лечебницы. Когда вышел, один склад сгорел, второй обокрали, лишь в третьем всякая дешевка осталась. Партнер со всей семьей исчез. — Она обвела рукой кабинет. — Матушка с деньгами не может, отец сильно сдал, так что, теперь я. — Лицо Лилибет просветлело. — Ты не думай, я довольна. Теперь. Благодарю небесные сады за "Шиповник". Иначе... не знаю.
— Да, я тоже считаю "Шиповник" моим самым большим везением. Меня родители не приняли бы назад, и я осталась бы замужем. А если нет… Без уроков в пансионе, без родителей и без мужа я наверняка попала бы в такие неприятности, что и подумать страшно.
—
