Однажды Камилла по собственному почину занялась довольно рискованным делом — анализом официальных исследований и альтернативных судебных решений. Никто, собственно, не заставлял ее посвящать этому свое время, но это была достойная работа, и Камилла была к ней хорошо подготовлена. Однако, после того как Камиллу отстранили от руководства процессами, которые она так тщательно рассматривала, и даже от элементарного права безмолвного присутствия на вынесении приговоров, эта деятельность оказалась абсолютно бесполезной. Ее можно было сравнить с кропотливейшей вышивкой по драгоценной канве, которую никто никогда не увидит. А когда ей запретили, к тому же, посещать своих любимых лошадок, она и вовсе замкнулась в себе. При виде стола с кипой заброшенных бумаг Камилла всякий раз испытывала укол совести. Отказавшись от своих исследований, она сделала именно то, чего и хотел от нее герцог.
Но вместо того чтобы вернуться к делам, она решила забеременеть!
Уйдя в свои мысли, Камилла вспомнила, каким грохотом отразился у нее в ушах тихий хлопок двери, закрывающейся за Сильвией и молодым конюхом. Этот мальчик… Впрочем, нет, одернула она себя, он не просто мальчик, у него есть имя, и зовут его Анри. Именно ему она доверила свое тело, именно его она приняла в свое нутро. Если у них все получится, он станет отцом ребенка, которого она станет носить под сердцем, а ее дитя никак не может быть зачат каким-то безвестным мальчиком-грумом.
Прикрыв глаза, Камилла представила, каково это — родить ребенка, наблюдать, как он растет, говорит первое слово, делает первые шаги. Интересно, это будет мальчик или девочка? Только мальчик спасет ее от неминуемой гибели. Правда, она никогда не сможет поведать ему тайну его рождения. Это будет слишком опасно. Не менее опасно будет даже разрешить Анри видеть малыша, даже иногда, даже крайне редко. А может, Анри этого и не захочет, может, ему будет на него наплевать, кто знает. Камилле как-то рассказывали, что люди низшего сословия совсем не заботятся о своих отпрысках, поскольку рождают их едва ли не ежегодно и слишком многие из них умирают. Камилла не задавала лишних вопросов: никакой крестьянин никогда не скажет правду своей герцогине. Но Сильвия, возможно, все узнает, она такая находчивая и предприимчивая. А может, ответ даст матушка Аннет.
Когда истек первый год ее брака с Мишелем, Камилла призвала к себе городскую повитуху и велела ей тщательно обследовать себя, потому что не особо доверяла мужчине-целителю. Повитуха не нашла в ней абсолютно никаких физических изъянов — по крайней мере, так сказала ей женщина, и еще пообещала, что Камилла забеременеет в самое ближайшее время. Еще через два года Камилла, устав ждать и впав в уныние, решила позвать другую повитуху, и тогда на первый план выступила Сильвия, которая и нашла матушку Аннет. В первый раз Сильвия провела Аннет во дворец под видом мальчика-пажа, воспользовавшись ее короткой стрижкой. Аннет скрупулезно исследовала Камиллу сначала внешне, а затем и внутренне и в свойственной ей бесстрастной манере осведомила герцогиню, что та не страдает никакими заболеваниями, препятствующими деторождению, и подняла на смех нелепейшее предположение герцога о том, что езда верхом может помешать его супруге забеременеть.
— Всему виной сперма вашего мужа, — заявила матушка Аннет, усмехаясь, — уж чересчур часто он использует ее впустую.
Ее презрение по отношению к Мишелю было настолько очевидно, что Камилла даже порадовалась тому, что герцог не стал искать удовлетворения своей похоти в городском борделе. Услышь Мишель хоть краем уха слова Аннет, он бы, не раздумывая, подверг ее самой жестокой казни.
Камилла верила всему, что говорила ей Аннет, но до сегодняшнего дня не решалась последовать ее совету и найти подходящего отца для своего будущего ребенка.
А вот теперь она пожалела, что не сделала это раньше, — слишком много времени потеряно в ожидании невозможного. Какая ирония судьбы! Ведь ее собственная мать родила спустя десять месяцев после свадьбы, вот только почти совсем не уделяла времени крохотной Камилле, оставив ее на попечение кормилицы, и лишь на торжественных церемониях являла двору малышку, разодетую в шелка и бархат.
Камилла не имела ни малейшего представления о том, будет ли она способна любить свое дитя. Если у нее не проснется материнское чувство, это будет жестоко, тем более если ребенок узнает тайну собственного рождения и поймет, что своим зачатием и появлением на свет он спас жизнь матери. Нет, она полюбит этого малыша, по крайней мере, постарается полюбить. Она не станет проводить время в праздных развлечениях и не бросит свое дитя на кормилиц, нянек и домашних репетиторов.
Впрочем, к чему ей беспокоиться заранее, ведь беременной она себя пока совсем не чувствует. Интересно, когда у нее не останется сомнений? Почему-то Камилла абсолютно не сомневалась, что она все поймет еще до того, как пропадут месячные и начнутся непременные утренние недомогания, а затем и внешние изменения в фигуре. Улыбнувшись, Камилла погрузилась в размышления, пытаясь представить, как будет выглядеть ее малыш, но перед ее внутренним взором возникала лишь крохотная копия Анри, с пышными каштановыми волосами, спадающими на лоб, очаровательным, чуть вздернутым носиком, огромными синими глазищами в обрамлении длинных и густых, как летняя нескошенная трава, ресниц и пухленькой нижней губой. А если она не забеременела, если все прошло впустую… Нет, сейчас не нужно думать об этом, все покажет только время. Мысли о провале задуманного плана столь же опасны, как и о будущем, если план удастся. До сих пор ей удавалось выживать лишь потому, что она привыкла жить сегодняшним днем, вот так и нужно продолжать.
Камилла села удобнее на своей огромной кровати, скрестила ноги и положила в рот еще одну дольку сочной груши. Проглотив ее, взяла кусочек сыра, чувствуя, как болезненно напрягаются мышцы бедер, натруженные во время любовных утех с юным грумом. Глубоко внутри приятно покалывало. Уже слишком много времени прошло с тех пор, как она последний раз занималась сексом. У нее даже сложилось впечатление, что герцогу, в принципе, безразлично, забеременеет она или нет. Куда больше его бы устроила молоденькая и податливая дамочка, без особых выкрутасов, вот она пришлась бы ему по вкусу. И так было с самого первого дня после их свадьбы, состоявшейся более двадцати лет назад. В его представлении идеал подходящей ему герцогини — это юная особа, не умеющая разговаривать и улыбаться. Конечно, ведь он даже не заметит ее улыбок, если она вовремя будет раздвигать ноги. А вовремя — это значит по первому его требованию.
