— И здесь нет ни приемной, ни какого-нибудь другого места, где можно подождать? — встревожился я, ничего не желая сильнее, чем быть ближе к маме, даже если не знал, где она.
— Боюсь, дальше вам не пройти, мистер Ройс, — серьезно заявила медсестра. — У нас есть приемная, но я не могу пустить вас в отделение, пока вашу маму официально не госпитализировали. Обещаю, как только меня уведомят, я лично провожу вас к вашей маме.
Мне невыносимо хотелось возражать и настаивать, но это было бессмысленно. Медсестра всего лишь следовала правилам, придуманным не ею. Так уж было заведено, и я не мог винить ее за то, что она делала свою работу. От горя и тревоги у меня потяжелело на сердце, но все же я поблагодарил добрую женщину со всей возможной искренностью и отправился на поиски свободного места, чтобы сходить с ума и молиться о чуде.
Глава 6
Первосортный ублюдок
Иден
Выпрыгнув из машины мистера Равенны, я со всей возможной скоростью побежала к дверям папиной работы. Джио мчался за мной, пытаясь обогнать меня, но я была быстрее. Что он ненавидел. Ненавидел, что я была быстрее него — мальчика — ведь они считают себя самыми быстрыми. Но не всегда. Иногда встречаются девочки вроде меня, супер-пупер быстрые. По мнению Алессио, все потому, что я — Скарзи, а Скарзи лучшие во всем. Папочка же считал, что я просто особенная маленькая девочка.
Забежав в большое белое здание, я дала пять охранникам, улыбавшимся мне искренне и широко, после чего еще быстрее побежала к лифту.
— Первая! — завопила я и, большим пальцем нажав на кнопку с большой белой стрелкой, обернулась.
— Так не честно, Лепесток, — проворчал Джио, скрестив руки на груди. — Ты вечно побеждаешь.
Меня всегда забавляло, когда он злился, и я рассмеялась. Мой брат считал себя обязанным побеждать и мнил себя старше, хотя на самом деле мы были ровесниками. Нам обоим исполнилось восемь, и мы родились в один год. Более того, в один день. Порой люди считали нас двойняшками. Но мы ими не были. Мы даже внешне отличались. Я была голубоглазой блондинкой, а Джио — кареглазым брюнетом. Я сердилась, если папу спрашивали, двойняшки ли мы, потому что ему становилось неловко. Он не любил пояснять, что Джио родился утром, а я ночью. Также папочка не любил говорить, что мать не хотела меня, а мама Джио умерла, когда нам было по два года.
Серебристые двери открылись, и мы заскочили в кабину, перепрыгнув через порог. Чтобы брат больше не сердился, я позволила ему нажать цифру «десять», и вместе мы наблюдали, как закрывались двери. Лифт стремительно полетел вверх, и как только остановился на нужном этаже, я выскочила из кабины, крича через плечо:
— Кто последний добежит до папиного офиса, тот неделю отказывается от десерта!
— Лепесток… — папин голос прорвался сквозь марево, выдернув меня в реальность. Папочка перебирал пальцами мои волосы, как и последние два часа. Обычно его нежные поглаживания убаюкивали меня, но стулья в приемном отделении не предназначались для отдыха. Они были жесткими и узкими, с потертыми подлокотниками, мешавшими удобно сесть. Мне даже не удалось устроиться на одной из скамеек без спинки, положив голову к папе на колени. Несколько раз я проваливалась в сон, но не настолько крепко, чтобы действительно выпасть из реальности. Как бы то ни было, я все равно слишком волновалась за братьев, чтобы спать.
Посмотрев через плечо, я поймала взгляд выжидавшего отца, отметив, что его блестящие карие глаза поблекли, и мешки под ними говорили об истощении.
— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил он.
— Все хорошо. Куда больше я беспокоюсь за них, как и ты, — призналась я.
— Бывало и лучше, — нежная улыбка на его губах не отразилась в глазах.
— Знаю. У всех нас бывало. Как думаешь, скоро нам позволят их увидеть?
— Кто знает, — пожал папа плечами. — В последний раз, когда я спрашивал, врачи собирались перевести Алессио в палату, а Джио все еще был в операционной.
— Бога ради, — пробормотала я, уронив голову на руки.
Воспоминания обо мне и братьях на линии огня перед тем, как упал Джио, атаковали мой разум, разбивая сердце до мучительной боли. Из раза в раз я задавалась вопросом, что мы могли сделать иначе — что могла сделать иначе я — чтобы лучше защитить братьев. Оглядываясь назад, я пришла к выводу, что ничего. Нас превзошли численностью, ясно и просто. Какими бы меткими и быстрыми мы ни были, десять громил при любом раскладе пересиливали нашу четверку.
— Я никогда не должен был посылать туда тебя и твоих братьев, — практически беззвучно сказал папа рядом со мной.
Уловив в его голосе мучительный страх, я отняла руки от лица и подняла взгляд. Папа сидел, опершись локтями на колени и низко склонив голову в горе.
В раскаянии.
При виде его очевидного отчаяния у меня сдавило грудь и заболело сердце, ведь я знала, что вне зависимости от моих или чьих-либо еще слов, он вечно будет винить себя в цепи событий, приведших нас сюда, особенно если воплотится худший сценарий.
Что вполне могло произойти…
В то время как Алессио довольно быстро поправлялся, получив всего два огнестрельных ранения, Джио повезло куда меньше. Команда ЛеРу пустила в него много пуль, в частности шесть, и только три из них прошли навылет. Остальные три застряли в разных частях тела — две в груди, одна возле поясницы — и хоть прошли в считанных миллиметрах от внутренних органов, но все равно повредили нервы. Проблему усугубила серьезная кровопотеря, поэтому потребовалась срочная хирургия.
Ситуация была критической, окрашенной всеми оттенками ужаса, и невозможность увидеть Алессио или Джио забивала гвоздь в наш проклятый гроб.
Но я верила в своих братьев, особенно в Джио. Он всегда был бойцом, даже когда сам того не хотел.
— Па, — позвал Маттео напротив, поглядев на нас глазами цвета шоколада, и мы одновременно посмотрели на него. — С ними все будет хорошо.
На этот раз он сказал правильные слова в нужный момент. Будь он Джио или Алессио, я бы обняла его, но наши отношения не позволяли. В данный момент мы с Маттео по сути были незнакомцами. Я знала о нем лишь то, что он рисовал убийственные рисунки и слишком много спал.
— Я согласна, — слабо улыбнулась ему я. — С ними все будет прекрасно. Алессио — сильный ублюдок, а Джио — боец.
Прошло несколько секунд, прежде чем наш отец кивнул, и в то время как его согласие должно было меня успокоить, я видела, что оно было продиктовано смирением. По его лицу я видела, что он хотел согласиться, но страх перед неизвестностью пересиливал способность верить. Насколько я знала своего отца, он считал это своей кармой.
Возможно, так оно и было. То есть, карма моей семьи определенно должна была иметь бесспорную предельную силу, чтобы сломить нас, но Гаспар ЛеРу сам напросился. То, что мы пришли за ним, было его кармой, не нашей, и пускай он спасся, но не мог вечно скрываться от нас. Однажды ЛеРу вышел бы из темного угла, куда уполз, и вот тогда я собиралась быть рядом, чтобы закончить дело. Убить его.
Внезапно в моем заднем кармане завибрировал телефон, напомнив о времени и о планах на вечер. Подавив тревогу, я повернулась к своему отцу, сидевшему неподвижно, смотревшему в пустоту и погрузившемуся в свой собственный мир.
— Пап, мне нужно идти, — тихо заговорила я.
— Fiore, ты не должна… — он побледнел задолго до того, как наконец-то посмотрел на меня.
— Нет, должна, — я взяла его за руку. — Еще один ублюдок. Хватает и того, что один сбежал от нас.
— Иден, ты и твои братья для меня дороже любых денег. Я не могу позволить тебе…
— Я пойду, — спокойно заявила я. — Обещаю, я очень скоро вернусь. Джеймс Харт не займет много времени. Первосортный тупица.
Настороженно наблюдая за мной, папа свел брови, но, в конце концов, вздохнул и кивнул, слегка сжав мою руку.
