С карточки на меня смотрели двое - смеющаяся девчонка с растрепанными волосами, и худой угловатый подросток, стоящий рядом с ней и не знающий, куда девать руки и ноги. Но, несмотря на весь свой растерянный и нескладный вид, парень улыбался - робко и немного смущенно.
«Ты все-таки можешь быть не только угрюмым букой, Сев!» - было написано на обороте еще несформировавшимся, прыгающим почерком.
Я сглотнул, чувствуя, что дышать стало трудно.
Лили Эванс, еще все-таки Эванс, смотрела на меня со старой фотокарточки, кривлялась, махала рукой, толкала локтем неуверенно держащегося Снейпа, и от этого всего на душе становилось одновременно и радостно, и щемяще-горько.
Пожелтевшие фотографии и старые письма - все, что осталось от людей, которые тоже когда-то улыбались, и точно так же, как я, ходили по Хогвартсу, смеялись и грустили.
Я смотрел на маму, которая на снимке была еще моложе, чем я сейчас, и думал, что это несправедливо - даже не знать, какими были мои родители, только собирать по крупицам их образы, вглядываясь в каждую фотографию, вслушиваясь в каждое мельком оброненное слово, с жадностью умирающего от жажды человека, дорвавшегося до воды.
Я бережно убрал фотографию в карман. Потом, потратив часа два, дотошно перебрал все лежащие на столе бумаги и журналы, заглянул в каждый ящик, стараясь найти еще хоть что-нибудь. Какую-то фотографию, или, может быть, письмо, да хоть тетрадку с конспектами, сделанными рукой мамы.
Но, видимо, и у самого Снейпа на память о Лили почти ничего не осталось - только эта фотография, да еще письмо с карточкой, найденные в комнате Сириуса.
Сил и желания заниматься разбором наследства не осталось, и, решив все-таки дождаться совы от Малфоя, я аппарировал. Но не домой - одного воспоминания о пустых холодных комнатах хватило, чтобы передернуться и отправиться в Косой переулок. К счастью, там была пара заведений, куда пускали строго ограниченный круг лиц, в который я стал вхож с окончанием войны. В маггловские бары мне сейчас не хотелось, а при мысли о всеобщем внимании, которого не удалось бы избежать в том же Дырявом котле, мне делалось дурно.
Народу, несмотря на поздний час, в Косом переулке, как и всегда пятничными вечерами, было много, но, на мое счастье, никто не обратил внимания на волшебника в темной неприметной мантии, возникшего около одного из домов.
Поднявшись по лестнице, я, по привычке, хотел уже дернуть за ручку, но дверь распахнулась сама собой и мягко закрылась, стоило только войти внутрь. Там меня уже ждал улыбающийся во все тридцать два зуба служка в мантии, стоившей дороже, чем моя.
- Мистер Поттер, - голос сочился сладкой патокой, - желаете столик? Отдельную комнату? Присядете у бара? Мы сегодня получили отличные вина из Франции, с виноградников…
- Погодите, - прервал я поток информации, которую все равно не смог бы усвоить. - Я хочу сесть у окна, если можно. И… - я чуть помедлил, но все-таки добавил: - Огневиски. Бутылку.
Служка поджал губы, всем своим видом показывая презрение к моему выбору и нежеланию даже слушать, надо думать, тщательно подготовленную речь о винах. Но с посетителями, тем более с победителями Волдеморта, к счастью, не спорят, а потому уже через пять минут я оказываюсь в уютном кресле около окна и потягиваю обжигающий напиток из стакана.
Наверное, это неправильно - сидеть сейчас в одиночестве, пусть и в одном из закрытых клубов магического Лондона, и упиваться огневиски. По-хорошему, следовало пойти домой, принять теплый душ, выпить свою дозу снотворного и уснуть. А еще лучше - без снотворного, хотя бы попробовать. Я ведь, все-таки, еще могу засыпать без порции зелья на ночь.
Пожалуй, так и нужно было сделать. Полежать, ворочаясь, досчитать до ста или двухсот, и все-таки забыться сном.
И проснуться посреди ночи от очередного кошмара, в холодных, липких объятиях ужаса.
Я не говорил об этом ни Рону, ни Гермионе, ни кому-либо вообще, но на исходе лета мне начали сниться кошмары. То ли в этом была виновата хандра, наползающая вместе с неспешно надвигающейся осенью, то ли просто счастье и облегчение, которыми было ознаменовано уходящее лето, окончательно развеялись.
Эйфория и ликование, как и все остальные эмоции, имеют свойство растворяться в буднях. И в периодически накатывающей апатии.
Да, война закончена и Волдеморт побежден. Можно радоваться жизни и жить дальше. И я честно радовался, и плыл по течению, но чувствовал, что с каждым днем меня все больше и больше относит к берегу.
После всех испытаний, сражений и битв, у меня не осталось ни одного человека, к которому можно было бы прийти и вывалить все, что скопилось на душе. Когда-то так можно было прийти к Сириусу, или Люпину, или даже Дамлбдору. Рассказать о кошмарах, в которых мне снова и снова на разные лады снились то Волдеморт, то Беллатриса Лестрейндж, глаза которой, полные безумия, неотрывно следили за каждым моим движением… Мне снились руины Хогвартса, и Фред Уизли, остекленевшим взглядом смотрящий в пустоту, и все защитники школы, оставившие в ней свои жизни. И снова вокруг были ревущее пламя, град осыпающихся осколков, крики и стоны.
Все это врывалось в мои сны, стоило лишь только забыть принять снотворное. С зельем я спал нормально, и даже высыпался, но с каждым разом его действие все слабело, и я с ужасом ждал того момента, когда оно перестанет на меня действовать.
Конечно, не сомневаюсь, и Рон, и Гермиона, выслушали бы меня, даже если бы я вздумал плакаться им целыми вечерами - мы слишком многое пережили вместе, чтобы отказывать друг другу в поддержке. Но я не хотел портить их уютный рай, только-только сложившееся счастье, своими проблемами.
В конце концов, это всего лишь кошмары. И всего лишь одиночество.
Я же не смогу приходить к ним каждый вечер, чтобы заполнить общением с друзьями пустоту в душе. Мы и так видимся часто, с Роном я и вовсе работаю в одном отделе.
Не следует быть чересчур назойливым.
Одним глотком я допил виски, оставшееся в стакане, и тут же закашлялся - все-таки, напиток оказался слишком крепким, чтобы пить его словно воду.
Но прошло с полминуты, и по телу разлилось приятное тепло.
Я налил себе еще. Выпил.
После третьего стакана я уверился в том, что крепкий алкоголь согревает не только тело, но и душу. По крайней мере, горькие мысли, которыми еще недавно была наполнена моя голова, куда-то испарились, оставив после себя только легкий осадок. А еще - непонятно откуда взявшуюся, но с каждой секундой крепнущую решимость и жажду деятельности.
Казалось, что я могу сворачивать горы. Пожалуй, если бы сейчас посреди ресторана появился воскресший Волдеморт, я бы ему нахамил, вырубил кулаком, и вернулся к своим делам.
