— Конечно же, ты прекрасно танцуешь, — говорила она, когда они медленно кружили в танце. — Конечно же, — повторила она, Понс снова начал дрожать. — Тебе нравится танцевать со мной? — нежно спросила она.
— М… м… Бетти… Я думаю, это просто великолепно… — ответил парень.
— Что случилось? — прошептала она, ощутив его дрожь.
— Б-б-боже!.. — едва прошептал он.
— Ну-ну… Сейчас… — прошептала она ему на ухо.
— Я причиняю вам боль?
— Конечно же, нет… — она говорила так мягко, ее теплое дыхание ласкало ему ухо, от нее исходил такой чудесный запах. — Конечно, нет… — шептала она. — Конечно же, нет, ты мне не причиняешь никакой боли. Мне с тобой очень хорошо, — уверяла она его.
Сердце у Понса стучало, его тело била мелкая дрожь. Но ей это нравилось. Она еще теснее прижалась к нему и обняла его еще крепче. Нежность. Теплая, божественная нежность. Он все еще беспокоился, не причиняет ли ей боли. Он не хотел этого. Он не понимал, где он находится, здесь, там, в каком-то сне, но он все равно об этом беспокоился. Может ли это причинить ей боль? Это тоже его тревожило. Понс представлял собой целую связку тревог и забот. Вообще, такое состояние у него было всегда, когда танцевал, поэтому он старался танцевать поменьше. Он всегда надевал плавки, когда отправлялся на танцы, и они помогали ему избежать неловких ситуаций. Хотя носить плавки не очень удобно. В прошлом году на вечере он танцевал с Энн Уилльямс, лишь недавно поступившей в их школу, и плавки тогда здорово помогли ему. Где эта малышка научилась так танцевать? Почему же он не надел плавки сегодня? Он удивлялся, трепеща, сознавая, что находится в мягких объятиях Бетти, которая все время что-то нашептывала ему на ухо…
— Это же очень милая вещь… как же она может мне причинить какой-нибудь вред?
Ее рука ласково гладила его шею. Он еще никогда не встречал такой нежной и гладкой ручки, даже у его матери. Что она делает сегодня вечером? Он все время думал о ней.
— У вас есть мать? — спросил он на одном дыхании.
Она так мягко рассмеялась, что он едва услышал ее смех. Ее губы касались его уха.
— Вы?.. — снова хотел он задать ей тот же вопрос.
— Понс… — сказала она. — Милый Понс. — прошептала она мягко, прямо ему в ухо, обеими руками обхватив его шею.
Руки Понса обнимали ее тело. Он представлял собой дрожащее, трепещущее, горячее тело, прижатое к ней.
— Конечно же, у меня есть мать. Очень хорошая мать, — тепло сказала она, мягко отстранившись от его уха и глядя ему прямо в глаза. — Такая же хорошая, как и твоя… — добавила она.
— Я рад… — сказал Понс.
— Расскажи мне о своей матери, — попросила она.
Понс посмотрел ей в глаза. Где еще увидишь такие прекрасные глаза? А такие роскошные волосы? Разве это он здесь, рядом с такой красавицей?
— Я… я люблю ее… — сказал он.
— Она тебя целует на ночь?
— Д-д-да…
— Вот так?
Мягкие, полные, теплые губы прижались к его губам. Какие сладкие губы! Понс никогда не знал и даже не слышал ничего о таких губах. Будет ли он тем самым, каким был до сегодняшнего вечера?
— Ум-м-м-м… — произнесла она, оторвавшись от него на мгновение, теплая, влажная. — Вот так?
Что его удерживало от взрыва? Она была мягкой, роскошнейшей. Он тесней прижался к ее телу…
— Боже… — только и смог произнести он. — Святой Боже…
Она снова поцеловала его. Он дрожал теперь очень сильно, потеряв над собой всякий контроль. Ее рука ласкала его голову.
Он был готов упасть в обморок. Ее поцелуй был уже другим: ее язык, горячий, как огонь, проник ему в рот и исследовал там каждый уголок.
— Б-б-бетти… Бетти… — едва выговорил он, ему не хватало воздуха.
— Что случилось? — прошептала она, продолжая свои божественные ласки.
Он услышал, что играет уже другая мелодия. Это была мягкая джазовая музыка, тихая и медленная. Когда она успела поставить новую пластинку? Сколько у нее еще таких мелодий? Они теперь стояли на середине комнаты, близко и тесно прижавшись друг к другу и уже не танцевали, просто качались в такт музыке. Сколько они уже стоят здесь? Она продолжала целовать его.
— Мне очень нравится… танцевать, — сказал он. — С вами, — добавил он.
— А что еще мы будем делать? — спросила она.
Розы. Только розы. Какое теплое у нее лицо. Она теперь смотрела на него. Ее рука гладила его голову и щеки, очень нежно.
— Попе… послушай… мой милый малыш… — сказала она. — Я хочу, чтобы ты взял себя в руки.
Ее мягкий и теплый голос звучал для Понса божественно. Но ему хотелось знать: как он сможет взять себя в руки? Он еле стоял на ногах… Как он это сделает? Он попытался думать о футболе, о различных игровых комбинациях. Он пытался думать об этом, приложив максимум усилий. Он подумал о своей матери.
— Постарайся… — попросила она. — Ну, пожалуйста… Потому что мы будем заниматься чем-то очень приятным… Знаешь это? — очень тихо прошептала она. — Закрой глаза…
Когда он еще так дрожал? Он закрыл глаза, как она приказала. Он думал об отце. О Пеппи. О Рыжем Джо. О Джилл. Об Ивонн. О Хетти. Хетти. Нежные пальчики расстегивали ему рубашку… Тигр…
— Понс, — ее голос звучал, как во сне.
Что она еще собирается сделать? Он просто стоял, позволяя ей делать с ним все, что она хотела. Он бы умер здесь, какое это теперь имеет значение? Он видел перед собой колодец, глубокий, темный колодец. Он дрожал, дрожал всем телом… Он начал думать о журнале "Ридерс дайджест"…
— Открой глаза, — приказала она своим ласкающим ухо голосом, когда, казалось, прошло миллион лет.
Понс с трудом заставил себя открыть глаза.
Она стояла совершенно обнаженная, на ней ничего не было, она стояла перед ним, умопомрачительно прекрасная… Ее божественная фигура… Ее халатик лежал на полу… Он сходил с ума, глядя на нее. Ее рыжие волосы… Музыка играла… "Тристан и Изольда"… Могло ли это происходить наяву? Вот все, что он запомнил. Он осел на пол…
Тигр не знал этого, но его ночное проникновение на игровые площадки Соерсвилльской средней школы не прошло незамеченным. Наблюдателем был никто другой, как шеф полиции Джон Полдаски. Тигр думал, что его автомобиль видел у заведения Сэма Рото. И действительно, он его видел. Так как шеф полиции был хитрым парнем, он нарочно оставил там свой автомобиль, как уловку, а сам в это время поехал к средней школе на машине Сэма Рото. Задание, которое он сам себе поставил, заключалось в следующем: вокруг школы могло случиться такое, что стоило посмотреть ночью, если побыть там достаточно долго. И он на это рассчитывал. Он решил осуществить один хитроумный план, чтобы оставить этих полицейских из штата с носом. Всю их банду. Они, конечно, не наблюдали за школой в эту ночь. Никого не было. Было темно, пустынно, он был здесь совершенно один. С его предчувствием. Он поставил автомобиль Сэма в хитро скрытую позицию с видом на школу и на спортивные площадки, мастерские и на дорогу, ведущую сюда. Он сидел спокойно, терпеливо, время от времени посылая проклятия полицейским из штата или своей жене Мэри. Он много о чем передумал за это время. Он даже вернулся в мыслях во Вторую мировую войну, когда он служил в военной полиции. Он провел тогда долгие часы в одиночных ночных дежурствах, одно из которых напоминало сегодняшнее. Это было много лет тому назад. Он проверил свой револьвер. Свое ружье. Свою дубинку. Свою щетку. Свой фонарик. Свой блокнот и карандаш. Все было в надлежащем порядке. И он был готов расцеловать Господа Бога. Он увидел, как фары какого-то автомобиля медленно кружили, он наблюдал, как они играли на стене стадиона, на тренировочном футбольном поле, на баскетбольной площадке — он увидел, как они исчезли, как раз за баскетбольной площадкой. А затем наступила кромешная тьма. Он посидел здесь некоторое время, так как был настолько взволнован, что не мог сдвинуться с места. Он мог видеть перед собой лицо Серчера, и тех других парней, Фолло, Грейди, всех остальных мудрых парней, этих умников. Он не скажет им ничего. Он все уже продумал заранее; он споймает убийцу, доставит его в участок, созовет репортеров, фотографов — и потом передаст окружному прокурору. Так оно будет. И полицейские из штата прочитают все это, и услышат об этом… больше всего, его имя. Он сможет увидеть заголовки. Это будет поразительное зрелище, сногсшибательная слава. А все те горячие молокососы из штата будут сосать пальцы. Да. А теперь вниз по этой дорожке. Он хотел бы знать, какой из этих черномазых — убийца. Он не сомневался — убийца один из них. Все эти мысли пронеслись в его голове, пока он пытался успокоиться и поздравлял сам себя с удачей. Прошло минут десять, прежде чем он смог сдвинуться с места. Наконец, он выбрался из машины, не спеша вытащил револьвер, взял его в одну руку, перекинул ружье через плечо, все проверил и пошел бесшумно, в классическом стиле коммандос, по направлению к площадке. Было так темно, что он не мог увидеть автомобиль, и он знал, что не заметит его, пока не столкнется с ним вплотную. Это великолепно. В этом деле он дока. И всегда им был. Он мог красться в темноте, как кот. Почему его так часто и назначали в ночные дежурства. Он знал свое дело в совершенстве. Он годами его осваивал. Он двигался ровно, неуклонно и молчаливо. Он уже далеко продвинулся. Наконец, он наткнулся на автомобиль. Он двинулся к нему. Каждый мускул на его теле был напряжен… внезапно атаковать его…
