Но беременность и роды, очевидно, неблагоприятно влияют на женские умственные способности.
- Всё так… всё правильно, - Джинни неожиданно сильно сжала его ладонь. - Ты только не уходи никуда, ладно? Будь рядом…
- Разумеется, буду, - с готовностью пообещал Гарри.
Джинни коротко вскрикнула и запрокинула голову; её ногти впились в ладонь Гарри - кажется, до крови.
- Тужься! - в один голос, не сговариваясь, скомандовали Гарри и мадам Помфри.
- Глубокий вдох - тужься, потом плавно выдыхай, - повторял Гарри, наклонясь к самому уху Джинни. Он даже не знал, слышит ли его она, занятая рождением ребёнка, но надеялся, что если нет, то она вспомнит сама то, чему её учила медсестра в эти три недели. - Глубокий вдох - тужься, потом плавно выдыхай…
Джинни расслабилась и обмякла на кровати на минуту-две, показавшиеся Гарри резиново-бесконечными, потом снова вскрикнула и глубоко вдохнула сквозь зубы. Мадам Помфри быстро махнула палочкой над её животом.
- Вот так… умничка, давай, по три потуги на каждую схватку… делай, как делаешь…
- Правильно, - ободряюще сказал Гарри. - Сейчас мадам Помфри найдёт бутылочку, и ты выпьешь ещё обезболивающего…
Того обезболивающего, что приготовили, не хватило; запасной флакон стоял где-то в общих запасах, и мадам Помфри, у которой дрожали руки почти так же, как у Гарри, всё никак не могла его найти.
- Вот, напои…
Гарри взял флакон и зубами выдернул пробку, потому что вторую руку своего командира Джинни отпускать не желала.
- Пей… это обезболивающее, пей, - Гарри капнул немного на плотно сжатые губы Джинни; она приоткрыла рот, и ободрённый успехом Гарри влил понемногу половину бутылочки - дозу, которой хватило бы для анестезии на случай ампутации конечности. - Вот так, хорошо, умница…
На честном лице мадам Помфри было крупными буквами написано, что что-то идёт всерьёз нехорошо, но сам Гарри этого не замечал, а спрашивать, когда Джинни могла это услышать, было бы не совсем удобно. Оставалось мучиться тревогой и догадками.
Через две новые схватки Джинни, уже не стонавшая от боли, разлепила мокрые от слёз ресницы и спросила:
- Как там мой ребёнок?
- Успешно пробирается к выходу, - замурлыкала медсестра успокаивающе, - совсем скоро он появится на свет и встретится со своей мамочкой… надо только немного потужиться, и всё получится…
- Не встретится, - прошептала Джинни.
- Что? - не расслышала мадам Помфри.
Джинни безмолвно изогнулась в ещё одной схватке, старательно дыша, как учили, а Гарри выпрямился и негромко проговорил:
- Она сказала, что не встретится. Поппи, что не так?
- Она всё слабее и слабее, - торопливый опасливый шёпот щекотнул Гарри ухо. - Сердце бьётся с перебоями, я боюсь, что ребёнок не успеет родиться, а она умрёт...
- Как спасти обоих?
- Никто не умеет запускать остановившееся сердце… есть чары, которые, может, помогут, но ребёнку они, скорее всего, повредят… кесарево определённо её убьёт, но сам по себе ребёнок вряд ли выйдет, через такой узкий таз и ножками вперёд…
Беспомощность.
Чёртова беспомощность; редко Гарри испытывал такой её приступ, как сейчас, когда сидел на стуле у кровати рожающей женщины и держал её за руку, отчаянно, безуспешно, пытаясь поделиться с ней своей жизненной силой.
- Гарри… я хочу… сказать тебе… - Джинни прервалась на полминуты, хватая ртом воздух - дышать по схеме она уже не могла, и схватки были почти безостановочные.
- Что сказать? - если это отвлечёт её от мрачных мыслей - пусть говорит.
- Я… люблю тебя. Ты всегда был… как прекрасный принц… из сказок, - Джинни облизнула губы и попросила - нет, приказала: - Дай воды! Спасибо… потом… я выросла, думала… разочаруюсь… а ты был принцем и остался… Но ты меня… не любил. И я не могла больше… на твой день рождения… я сварила приворотное зелье…
Схватка скрутила Джинни, прорываясь сквозь всю блокаду обезболивающего.
- Умница девочка! - голос мадам Помфри то и дело срывался. - Ножки показались, давай, ещё немного…
Джинни не обратила на похвалу внимания и, стараясь не прерываться даже на время схваток, заговорила снова - это было, видимо, что-то безумно, безумно важное:
- Я накормила тебя этим зельем… желе, малиновое… я знаю, ты любишь всё малиновое… а потом мы занялись любовью… и я наложила на тебя Obliviate потом… я думала, никто ничего не узнает, но беременность… это твой ребёнок, твой!..
Последние слова она не выговорила - выдохнула, перед тем, как набрать водуха в лёгкие и начать снова тужиться. Мадам Помфри усиленно колдовала, втирала какие-то мази, но оглушенный Гарри не обращал внимания и не предлагал свою помощь - перед глазами у него стоял непроглядный алый туман, как одним июльским вечером в саду Норы…
Джинни как-то очень судорожно вздохнула; глаза её странно закатились, губы посинели - ей не хватало воздуха.
- Она умирает! - отчаянный крик Гарри заставил мадам Помфри вздрогнуть.
- Ребёнок вышел наполовину!
Секунд, ушедших у Гарри и мадам Помфри на обмен этими репликами, сердцу Джинни хватило, чтобы остановиться. Ладонь, сжимавшая руку Гарри, конвульсивно сжалась и обмякла, соскользнула вниз. Пульс под пальцами Гарри трепыхнулся раз, другой, и утихомирился.
- Режем! - рявкнул Гарри. - Спасите хотя бы ребёнка!
Опомнившись, мадам Помфри действовала на автопилоте: произнесла заклинание, аккуратно повела пальцами, рассекая кожу, плоть, матку - в таком деликатном вмешательстве палочка участвовать не могла.
Ещё заклинание. Ребёнок на свободе и отчаянно сучит ножками…
Гарри перехватил ребёнка у медсестры и заученным за три недели заклинанием очистил его дыхательные пути от слизи и околоплодных вод.
И ребёнок закричал - так отчанно, словно уже оплакивал свою маму, которую безуспешно пыталась реанимировать мадам Помфри.
- Девять баллов по шкале Дервент, - автоматически определил Гарри через полминуты - обычно нормальные здоровые дети получали по этой шкале от восьми до десяти баллов - и встал; на столике у стены были заранее приготовлены пелёнки, тёплая вода, мягкая губка. Очищающие заклинания плохо действуют на нежную кожу новорожденных, испачканную в первородной слизи.
Это казалось сном; затейливым, причудливым, как завитушки под потолком особняков в стиле барокко.
У него есть сын.
У него - даже не думавшего никогда о том, чтобы завести детей. Да и как бы он их завёл, если любил целовать лишь мужские губы и ласкать лишь мужские тела?
Сын.
Может, Джинни в бреду родов сочинила историю о том, что ей хотелось сделать… о том, чего она всё-таки не делала?
Чуть приутихший, но продолжающий похныкивать ребёнок уставился на своего преполагаемого отца так недовольно, словно прочёл его мысли.
