Пора было к себе, на «Острый» драккар, однако что-то заставило пройти через бараки, где держали завтрашний торг — вперемешку и громоздкие товары, и шевелящуюся даже в ночной темноте толпу стонущих, перепуганных людишек.
Зашел, словно тюки пересчитать. Люди с корабля сопящей, отрыгивающей гурьбой перли следом, словно в бою — конунг на острие, остальные расходным клином позади. Приперлись, покрутили головами — свои товары вроде сюда как и не сгружали? Верно, не сгружали — махнул Олаф рукой, поворачиваясь. И увидел-таки то, ради чего и заглянул — под неровный свет скупых факелов, у самой стены, не в толпе куриной, чуть более светлым пятном на фоне бревен — фигурка. Не разглядеть, не понять, но глаза…
Не спала. На вошедших смотрела.
Он сразу вспомнил, где их видел. Вспомнил и поежился — там, на Аустерверге — на Восточном пути. За холодной чужой рекой Ус, когда в разлапе ветвей — глаза в глаза с таежной рысью.
Очень хорошо запомнил конунг Олаф те глаза. Спокойные. Внимательные. Не злые, нет — расчетливые. Готовые ждать, чтобы убивать.
Не шевельнулся тогда Олаф. Замер, постоял, шагнул назад. Тут же словно растаяла в хвойной зелени и рысь. Разошлись молча. Только глаза напоследок в затылок…
Замер. Постоял. Шагнул из барака. Только глаза напоследок. В затылок. Подивились люди — отчего снова поежился конунг?
…За дверь выставили довольно бесцеремонно — пожав плечиком, Олия надула губы и вышла сначала в просторные, еще пахнущие свежей смолой сени, потом и на крыльцо. Сзади бубнили рассерженные голоса — вот, опять Огнивица с Березихой языками сцепились! И опять из-за нее. Огнивица к себе, к своим сестрам-стражицам тянет, а Березиха заладила свое «Белица потаенная!». Поди разберись, кто из них прав.
Березиха ее, конечно, любит, хоть и брови вечно насуплены, и розог всегда полна кадушка. А листы дает учить интере-ее-есные! Вон как про варгу Северного… или Слез-камень… Или как Лебедь-траву на второй зорьке искать… Зачитаешься, завлечешься, — оно и само в голове ровными строчками уложится — средь ночи разбуди, назубок и нараспев перескажет!
Однако же и с Огнивицей куда как интересно! Там у них сестры-стражицы куда веселей живут, чем Белицы со своими листами переписными. Хороводы водят — да не простые — то одна, то другая вдруг пропадет никуда, и как сгустком света посреди хоровода. Это «светлый шаг», а потом бывает и «былинка» — в нее попробуй шишкой попади! Да хоть пятеро враз со всех сторон кидают! Да хоть из лука — вон, сама Огнивица ей надысь показывала — с десяти шагов из лука в нее — д-звинь! а ее уж там нет. На полшажочка вроде в стороне, а нет — уже на все три шага и не в сторонке, а вот прямо вдруг у лучницы! Сплетутся в танце — только не танец это, а бой нешуточный. Которая победит, вторую и валит… Срамно, а все одно интересно, как они друг дружку… Ну, это…
Залилась маковым цветом, оглянулась — ровно бы никто срамные мысли не подхватил! И три холстины на себя никто у них не мотает — все как есть ходят! Краси-ивые! Вот бы ей такие грудки вырастить, как у Огнивицы! Тяжелые, а не висят, вперед едва не торчком! Опять залилась стыдным маком и почти прослушала скрип двери и сама не заметила, как между косяком и притолокой словно влилась… Не зря Огнивица «светлому шагу» учила!
Выскочила на крыльцо Огнивица. Свободной рукой ворот на рубахе дернула — словно душит одежка. Сюда голышом не ходят. Не оборачиваясь, проворчала:
— Вылазь!
Олия вылезла, ойкнула, когда волосы невесть как в кулаке Огнивицы смотались: — На пол-шага позже в тень ушла… Соня… Я тебе не твоя Березиха, от меня не увильнешь.
— Так я… не от тебя… Так я это…
Огнивица не зло, но чувствительно еще раз крутнула русые пряди:
— Ладно, пора мне. Завтра приходи, к закату. Отпустила Березиха!
Олия уже не «светлым» шагом, но скорее как белка влетела в просторную «листвицу», где перебирала чего-то в травах Березиха. Даже спросить ничего не успела:
— Завтра пойдешь, сказали уже. Ох, девки бесстыжие. Ну куда тянут… Нешто некому со стражами в оборонь ходить! Все мало им… Нежную подавай… — ворчала себе под нос, то пучок травы к глазам поднося, то лист-свиток. Сунула по столу один:
— Читай да заучивай! Пока и чтоб намертво!
— Ага! Я прям сейчас, матушка Березиха! — с разгона притормозила у широкой лавки, уселась чинно, свиток разложила и камешком светлым прижала:
— Баили люди знатные, люди вестные, что за вторым теплым морем живут в скалах потаенных девы-стражицы жаркого бога по имени Зевес… Ой, матушка Березиха, и там они?
— Читай! Там, не там… Везде одинакие… только и радости, что из лука вжикнуть, мечом позвенеть да потом голыми срамницами сжиматься… Огнивица твоя — ведь даже по тайному читать научилась, а потом — вона, в стражицы подалась! Ну что за грехи наши… Как найдешь кого посветлей, то и гляди, как бы грешное место на голове не сказалось…
Сплетались голоса — читающей Олии, ворчащей Березихи… Вдруг оборвала ворчалку:
— Ты чего там несешь, окаянная?! Каки-таки «былинки хороводные»? Нету там такого!
— А у наших стражиц есть! Сама видела! Вот дочитываю и за себя, чтобы интересней было, красивей…
— Я-те начитаю красивей! Нашлась вестница-сказительница! Дорасти сначала годков с полста! Твое дело буквица в буквицу! Кладись на правку!
Олия тихонько вздохнула, возражать не посмела. Да и права Березиха — ее дело пока махонькое, буквица в буквицу…
Где сидела за столом, там и вытянулась — одной рукой пуговку у ворота костяную — брысь!, другой рукой подол подхватила, шшись вверх! — и светлой голой ленточкой поверх скамьи. Легла старательно, как положено — обе руки вперед, ладошки ровненько, нога к ноге, чтоб тоже ровненько, задничку ну совсем чуть, на палец всего, над скамьей поднять. Не то чтобы топырить бесстыдно — а чтобы послушание показать и терпение. Бултыхнулись в кадушке мокрые прутики — взболтала концами темную воду Березиха. Не, там не солянушки, такой вины пока нет — просто в воде всякие травки были, чтоб и больно, и чтоб ничего потом не вышло. М-м-моокрые… М-м-мягкие… Вон как хвощут… ой, мамочки…
— Буквица! В! Буквицу! В буквицу! — мерно приговаривала сверху матушка Березиха, мерно, словно в бане парила, хлестала пучком тонкую спину, вихляющий зад. Обнимала розгой еще тоненькое, былинкой растянутое на скамье тело, примечала: покруглело где надо у девки… растет… Самое время, что Огнивица сманит… — Буквица! В буквицу! Не крути задом, егоза! Вот тебе!
x x x
Олаф Смола как-то расспрашивал знающих людей про южные моря и южные торжища. Сам не был — но люди говорили, будто там когда девок продают, сначала весь срам на людях показывают. Голыми водят, на помостах держат… На что там глядеть? Дурь какая — как будто воин жену себе покупает! Настоящая жена воина в показной красоте не нуждается — ее дело кормить сытно и рожать героев. чтоб сильная была, высокая, чтоб волосы золотой волной… Чтобы сердце от корки ледяной иногда потрескивалось. Задумался. Сам не понял, чего сейчас надумал. Махнул рукой сам себе, а люди тоже не поняли, дружно затопали следом, взмах руки за команду приняв.
