— Я не убивал ее, лейтенант, — сказал я. — И, покинув мой дом, вы не посмеете утверждать обратное. Вы не посмеете все извратить! Слышите меня? Вы не сделаете из меня морального урода!
Коннери сунул руку в карман плаща и достал сложенный экземпляр каталога моей выставки.
— Послушайте, Джереми, это ведь ваша картина? — И он показал мне портрет наездницы. Все верно: каскетка, стек, сапоги.
— Да, моя. Но, ради всего святого, какая связь между картиной и убийством?!
Александер попытался снова вмешаться. Джи-Джи и Алекс молча слушали наш разговор, а когда Джи-Джи осторожно проскользнул мимо нас к эркеру, я увидел страх в его глазах. Нет, Джи-Джи, не верь ему!
— Джереми, вы ведь не можете не признать, что сюжет картины весьма странный?
— Возможно. Ну и что с того?
— А вот название следующей картины. «Художник оплакивает натурщицу». И здесь вы почему-то выбрали именно слово «оплакивает». Джереми, почему?
— О господи!
— Джереми, должен предупредить вас, что вы под наблюдением полиции, и если попытаетесь уехать из Сан-Франциско, вас немедленно арестуют.
— Не смешите меня! — взорвался я. — И вообще убирайтесь к чертовой матери из моего дома! Катитесь к вашим репортерам и делитесь с ними сколько угодно своими грязными подозрениями! Можете сказать им, что художник, который любит юную девушку, непременно должен ее убить и что вы не верите в искренние и светлые отношения между взрослым мужчиной и девушкой ее возраста.
— Лейтенант, на вашем месте я воздержался бы от подобных заявлений, — вмешался в разговор Дэн. — На самом деле, будь я на вашем месте, то не стал бы говорить об убийстве, не побеседовав с Дэрилом Бланшаром.
— К чему вы клоните, Дэн? — спросил Коннери.
— Неужели Дэрил что-то о ней узнал?! — воскликнул я.
— Мне только что сообщили по телефону, что Дэрил получил право опеки над своей племянницей. И полицейское управление Лос-Анджелеса выписало ордер на ее арест на основании того, что она является несовершеннолетней, которая находится без надлежащего присмотра и ведет аморальный и распутный образ жизни.
Услышав сообщение Дэна, Коннери не смог скрыть раздражения, но промолчал.
— Здорово, нечего сказать, — не выдержал я. — Получается, что если она появится у меня, то ее немедленно арестуют. А вы, грязные ублюдки, тоже небось спите и видите, как бы упрятать ее за решетку!
— Я имею в виду следующее, лейтенант, — произнес Дэн. — Мы оба прекрасно знаем, что если вы все же предъявите моему клиенту обвинение в убийстве, то ордер на арест, гм, убитого человека будет выглядеть в какой-то степени…
— …подтверждением невиновности! — закончил за Дэна Александер.
— Именно так, — согласился Дэн. — И мне кажется, что вы вряд ли сможете обвинить человека в убийстве, если собираетесь арестовать…
— Я уловил ход ваших мыслей, господин адвокат, — устало кивнул Коннери. Он, казалось, уже собрался было уходить, но потом повернулся ко мне и проникновенным голосом спросил: — Джереми, почему бы вам не сказать нам, что вы сделали с девочкой?
— Господи, ну сколько можно повторять! Я уже говорил вам, что она ушла после той ссоры в Новом Орлеане. А теперь вы мне скажите…
— Это все, лейтенант, — вмешался Александер.
— Нет, я хочу знать! — настаивал я. — Неужели вы могли подумать, что я способен на такое?!
Тогда, снова открыв каталог, Коннери сунул мне в нос репродукцию картины из серии «Художник и натурщица», на которой я наотмашь бью Белинду.
— Джереми, может быть, чистосердечное признание принесет вам облегчение?
— Послушай, ты, сукин сын! — взорвался я. — Белинда жива! И как только она узнает, что здесь творится, то немедленно приедет, если, конечно, ее не испугает ваш поганый ордер! А теперь или арестуйте меня, или выметайтесь к черту из моего дома!
Коннери медленно поднялся, сунул каталог обратно в карман и произнес все тем же сочувственным тоном:
— Джереми, вы подозреваетесь в убийстве пропавшей Белинды Бланшар, и мне хотелось бы напомнить вам, что вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на присутствие адвоката во время допроса и любое сказанное вами слово может быть использовано против вас, если вы сейчас же не заткнетесь!
Следующие несколько минут ничего особенного не происходило. Коннери наконец-то покинул мой дом, Дэн с Александером прошли на кухню, предложив мне присоединиться к ним, но я, совершенно обессиленный, снова рухнул в кресло.
Я поднял глаза и увидел, что Алекса с Джи-Джи в комнате уже не было, и на секунду меня охватила такая паника, какой я в жизни не испытывал.
Но потом рядом со мной возник Джи-Джи, который протянул мне чашечку кофе. Затем до меня донесся голос Алекса, беседовавшего на переднем крыльце с репортерами.
— Да-да. Мы уезжаем вместе. Джереми — мой самый близкий друг, и я знаю его уже сто лет. Мы познакомились в Новом Орлеане, когда он еще был мальчонкой в коротких штанишках. Самый милый человек из всех, кого я знаю.
Я поднялся, прошел в кабинет, выключил автоответчик и поставил новое сообщение:
«Это Джереми Уокер. Белинда, если ты слышишь меня, то я хочу, чтобы ты знала, родная, что я люблю тебя, но ты в опасности. Уже выписан ордер на твой арест, а за моим домом следят. Линия тоже, возможно, прослушивается. Береги себя, мое солнышко, и будь осторожна. Я узнаю твой голос из тысячи».
Во вторник уже к одиннадцати часам на экранах телевизоров мелькала фотография Белинды. Ее показывали буквально все телеканалы страны. Ордеры на арест были выданы в Нью-Йорке, Техасе, а также в Калифорнии. Еще одна большая фотография, сделанная во время пресс-конференции в Каннах, появилась на первых страницах вечерних выпусков всех газет от Нью-Йорка до Сан-Диего. А дядя Дэрил даже пообещал награду в пятьдесят тысяч долларов за любую информацию, которая может способствовать ее аресту.
Для освещавших это дело репортеров не было секретом, что в случае поимки девочки и самому Дэрилу не было гарантировано сохранение права опекунства над ней. Власти вполне могли арестовать Белинду. Иными словами, чтобы добраться до Белинды, Дэрилу пришлось вверить ее судьбу судебным органам.
И если она попадет в руки правосудия, то велика вероятность того, что ее приговорят к заключению в исправительном заведении до достижения ею даже не восемнадцати лет, а двадцати одного года.
Значит, Дэрил все же выполнил свою угрозу. Сделал из Белинды преступницу. И он продолжал поносить ее на всех углах, чернить в глазах любого, кто хотел его слушать. Более того, на основании информации, якобы полученной от «частных детективных агентств», он открыто заявлял, что «у нее нет никаких средств к существованию», что она «страдает наркотической и алкогольной зависимостью» и «ее организм медленно, но верно разрушается под действием наркотиков, которые она не могла не принимать в ее бытность в Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке или в печально известном Хейте в Сан-Франциско».
