Даже будучи пиратом, он не ожидал такой жестокости и хладнокровности от ракъят…
— Давай, уходим отсюда, малышка. Быстро.
Та ночь стала последним моментом, когда я видела своих друзей. И живыми, и мертвыми. Ведь больше пламя от них ничего не оставит…
***
Быстрым шагом мы направлялись на выход из храма. Бенжамин вел меня, удерживая за плечи, так как я была в таком состоянии, что не могла ровно устоять на месте. Подходя к выходу, я заметила, как падают замертво все воины ракъят, пытающиеся сбежать от огня. Вот только Бенжамина это не останавливало — он вывел меня на улицу, подняв руку в примирительном жесте. И только спустя какое-то время я смогла разглядеть сквозь дым и густую листву пиратов. Пиратов Вааса.
— Ваас… — сорвалось с моих губ и я подняла на Бенжамина испуганные глаза, вцепившись в его плечо. — Где он? Скажи мне, где он, Бен?!
Одна только мысль, что с пиратом могло что-то случиться при перестрелке или пожаре, что он устроил здесь, я была готова завыть. Я не могла потерять единственного оставшегося дорогого мне человека.
Бенжамин ничего не ответил, кивнув в сторону храма. Сквозь пулеметные очереди и яркое пламя я с трудом разглядела главаря пиратов, твердо направляющегося в противоположную сторону от бойни и сжимающего свой излюбленный глок…
Брат и сестра.
Пришло их время встретиться спустя столько лет…
Комментарий к Difficult path to the end
pequeña perra* - маленькая сучка
Infierno* - черт
мы близимся к завершению
скорее всего, следующая глава будет последней
========== I hear crying over the horizon ==========
Огонь. Он вновь заполонил все, вновь отрезал путь к выходу. Все в храме было сожжено до тла, от него остались лишь каменные, обуглившиеся стены, некогда холодные и исписанные этническими рисунками. Участь сотни, а то и больше воинов ракъят была предрешена — гибель от удушья черным дымом, от жара адского пламени или же от точности пиратской пули, избежать которой было невозможно: люди Вааса стреляли по любому движению за пределами храма, в особенности сейчас, когда Бенжамин благополучно вывел меня, и больше осмотрительность им не требовалась. Помимо громкого треска древесины и пулеметной очереди, на всю округу раздавался довольный до чертиков гогот пиратов, чьи мозги были пропитаны не только алкоголем, но и неутолимой жаждой крови, крови гребаных ракъят.
Империи Цитры пришел неминуемый конец. Столько лет ее земли и люди медленно утекали из ее рук, столько лет война с братом не давала ей покоя — осознание неизбежного поражения не пугало жрицу, а задевало ее гордость. И вот, в одну чертову ночь, она наконец-то потеряла все. Однако поражение этой женщины не могло утолить проснувшуюся во мне жажду мести — я лишь представляла, как при первой же возможности прикончу эту суку и отправлю гореть в гребаном аду, к ее таким же одержимым и ебнутым праотцам…
Цитре нужна была марионетка. Эта женщина не нуждалась в поддержке и одобрении, не нуждалась в опоре и любви — она не нуждалась в близком человеке, не испытывала ни к кому теплых чувств и ни с кем не была искренна. Каждое ее слово — это фальш, каждая эмоция — лицемерие, каждый поступок — ради личной выгоды. Цитра была сильной, с этим нельзя было поспорить, и сила ее заключалась в холодности и хладнокровии.
«— Моей сестрице похуй на всех, amigo. Она пользуется людьми, а не привязывается к ним…»
Ваас должен был стать этой марионеткой.
Кто, как не твой родной брат, готовый пойти на все ради тебя, будет лучшей кандидатурой на роль верного пса?
Кто, как не этот сильный и могучий воин, сможет сложить горы и головы врагов к твоим ногам?
Кто, как не привязанный к тебе человек, станет бесприкословно выполнять твои приказы и молча терпеть любые унижения?
Но Цитра проиграла — это было ее самое первое и тяжелейшее поражение, еще тяжелее, чем в эту ночь. Ведь Вааса ей сломить не удалось: жрица хотела получить хладнокровного верного пса, а нажила себе врага в лице собственного брата. И брат оказался еще сильнее и могущественней, чем жрица могла себе представить, и от этого она все больше и больше приходила в ярость и отчаянье. Не любовь к брату заставляла ее переживать эти чувства, а затронутое самолюбие, ущемленная гордость — Цитра жалела, что потеряла не близкого человека, а идеального, мать его, воина, сильного, холодного и жестокого…
Ваас смог разгадать ее намерения. И он предпочел свободу, а вместе с ней и это бесконечное одиночество, эти убивающие его изо дня в день наркотики, это потерянное существование и море крови, что разливалось в его руках. Он выбрал себя, а не сестру. Выбрал ненависть, а не слепую любовь. Выбрал жизнь среди боли, а не легкую смерть. Выбрал голос, а не молчание.
И после всего пережитого разве Вааса нельзя было назвать сильным?
Я не знала, сколько подобных марионеток побывало в руках Цитры, сколько всего она успела натворить, дергая за их ниточки. Но когда-то и я стала одной из них…
Вот только Цитра вновь допустила роковую ошибку спустя много лет — она опоздала, слишком поздно прибрала меня к рукам. Эта женщина пыталась подчинить ту, которая уже целиком и полностью принадлежала главарю пиратов. Ту, которая всю себя была готова отдать ему, лишь бы он не отталкивал ее. Эта женщина пыталась подчинить меня, когда весь мой страх уже принадлежал ее брату, когда его шепот был для меня уже громче тигриного рычания и пулеметной очереди, когда каждый его взгляд уже отпечатался в моей памяти, не давая засыпать по ночам. Цитра пыталась сотворить из меня марионетку, свою марионетку, но слишком поздно обнаружила, что эти ниточки давно и неразрывно связывали меня с Ваасом.
А разве возможно из уже чей-то поломанной куклы сотворить новую и хоть чего-то стоящую?
Вряд ли…
Но даже если и возможно — Монтенегро не был намерен делиться своим. Эта ночь окончательно убедила меня в этом, и если бы не разрывающие сердце боль и отчаянье от потери друзей, чьи жизни забрали прямо на моих глазах, пожалуй, я была бы самым счастливым человеком, убедившись, что хоть чего-то стою для него…
Меня все еще трясло от пережитого ужаса, а в висках пульсировало. И только идущий рядом твердым шагом мужчина в красной майке не давал мне потерять самообладание. Я не знала, был ли это приказ Вааса или же инициатива самого пирата, а может, все вместе, но если бы Бенжамин тогда не вытащил меня буквально из горячих объятий пламени, то сама бы я ни за что не выбралась: ни физические, ни ментальные силы не позволили бы мне этого сделать…
Пешком мы взошли на холм — здесь бушевало море, чьи волны бились о скалистые уступы где-то у их подножия. Храма уже не было видно в тени ночи и глубоких джунглей, однако стоящее над ними облако черного дыма и улетающие прочь крикливые птицы напоминали о том, что там творилось. Взойдя на холм, мы сразу же встретились с десятками заинтересованных взглядов — несколько пиратов расположились здесь, посреди припаркованных внедорожников, и чего-то выжидали. Как и всегда, моей персоне эти ублюдки уделили больше внимания, провожая насмешливым взглядом — стиснув зубы, я глубоко вздохнула и уткнулась мокрыми глазами в землю. Обменявшись с пиратами парочкой незамысловатых фраз, Бенжамин опустил руку на мои лопатки, подводя к одной из машин — ловким движением пират выудил с заднего сидения мужскую олимпийку и молча протянул ее мне.
— Йоу, Бен! — бросил какой-то пират.
Я не обратила на него никакого внимания, накидывая на себя предложенную вещь. Руки словно налились свинцом…
— Че там босс, ниче не говорил? Нам не пора выдвигаться, а?
— Валите. Помощь там ваша нахуй не сдалась, но если желаете поотстреливать жопы ракъят, то еще можете успеть, — сухо ответил Бенжамин, махнув в сторону храма.
Группа пиратов с громкими довольными возгласами позаводила тачки и тронулась с места, оставляя после себя клубы едкого дыма…
И вновь мой взгляд задержался на какой-то рандомной точке, не позволяя отвернуться. Что это? Шок? Апатия? Выгорание? Или затишье перед очередной бурей эмоций? Я продолжала буравить нечитаемым взглядом обрыв в каких-то жалких метрах от нас — обрыв, внизу которого остриями своих верхушек торчали выточенные морем скалы.
