— Запомни, не ты убила меня, Маша… — успокаивающе прошептала девушка, уже совсем неразборчиво. — А этот гребаный остров…
Я бросила испуганный взгляд на глок, что лежал возле прутьев клетки. Трясущейся рукой я взяла холодный металл в руку, проводя пальцами по дулу и снимая пистолет с предохранителя. Все это время я неотрывно смотрела в полузакрытые глаза напротив, в надежде, что девушка передумает, прикажет мне остановиться. Но она молчала. Молчала и словно только и ждала, когда пуля наконец пронзит ее голову, отправив на небеса. Сара не хотела умирать, она боялась смерти, но предсмертные муки были слишком невыносимы. Она не заслужила их. Кто угодно. Но только не она.
— Я буду по тебе скучать… — прошептала неформалка, и ее начало потряхивать от начавшегося озноба.
— Я… Я тоже… — сорвалось с моих губ, и на ватных ногах я отступила на шаг от клетки.
Еще несколько томительных секунд я пыталась собраться с духом, борясь с тем, чтобы не бросить оружие на землю. Когда же я дрожащими руками направила дуло пистолета на девушку, мое дыхание предательски сбилось.
Каково это, видеть на прицеле лицо близкого тебе человека?
— И Маша… — вдруг еле слышно произнесла девушка и тепло улыбнулась, оголяя ряд ровных зубов. — Знай, это… Это правда прекрасно… Что ты была готова умереть за нас всех.
От этих слов слезы вновь покатились из моих глаз, и я опустила оружие, прикрывая рот ладонью. Я плакала навзрыд, согнувшись в три погибели и ловя на себе непонимающие взгляды других пленников. Внутри меня разразилась настоящая борьба между разумом и сердцем: разум требовал перестать мучить девушку и наконец покончить со всем этим, а сердце — не лишать жизни близкую подругу, этот последний отголосок, последний светлый лучик моего прошлого, тем более после всего того пережитого кошмара, который произошел этой ночью с остальными ребятами…
Слабачка.
Хватая ртом воздух, я все же решилась вновь направить оружие на девушку. Сара уже поняла, что, пока ее взгляд обращен ко мне, я не решусь спустить курок — подруга в последний раз улыбнулась мне окровавленным уголком губ и закрыла глаза, слегка склонив голову к плечу. Она была готова заснуть непробудным сном…
Смахнув слезы с мокрой щеки, я вцепилась в глок мертвой хваткой обеих рук. Губы все еще дрожали, а дыхание было слишком громким. Но простояв так несколько секунд, я все же опустила пистолет, сомкнув челюсти…
Слабачка.
Я резко подняла его вновь, неуверенно прицелившись — пуля должна была пройти ровно через висок. Не единого шанса на спасение — этого Сара и желала. Мои руки словно налились свинцом, но я не посмела им вновь уронить оружие.
«Не решусь сейчас — не решусь уже никогда…»
Я бросила последний взгляд на подругу: хотела запомнить ее живой, дышащей, запомнить черты ее красивого лица, эти яркие, красные волосы. И эту легкую, теплую улыбку на ее губах. Я закрыла глаза, чувствуя, как по виску неприятно стекает капля холодного пота. Указательный палец лег на курок…
Раздавшийся в мгновение ока громкий выстрел заставил в ужасе закричать всполошившихся пленников — почувствовав на своем лице теплые брызги крови, я испустила последний, судорожный вздох…
***
Ночная мгла медленно сменялась рассветом. На улице было все еще темно, но ранние птицы уже пели где-то возле окна, не обращая внимание на моросящий дождь…
До утра я просидела на холодной постели главаря пиратов, отрешенно вглядываясь в серую стену напротив. Кажется, я даже не моргала, а мое сердце на все это время просто застыло. Слезы уже давно высохли и теперь лишь неприятно щекотали кожу. Руки вцепились в край кровати, не расслабляя пальцев.
Все эти часы.
Холодно, тихо, пусто…
В прострации я медленно теряла себя и окружающий мир. В моей голове не было ни единой мысли, а в сердце — ни единого чувства. Только терпение. И выжидание. Только надежда на то, что я наконец увижу его и смогу сделать глоток свежего воздуха…
Ваас.
Он вернулся под утро вместе со своими людьми. Сквозь гул в ушах я слышала, как с пирса раздается шум моторных лодок, как на территорию лагеря въезжают несколько внедорожников, как пираты орут на всю округу и победно стреляют в небо из штурмовых винтовок…
Слышала, как тяжелые берцы ступают по лестнице и неспешно направляются вдоль коридора. Слышала, как мужчина приблизился к двери и толкнул ее плечом, заходя в комнату.
Мы неизбежно встретились глазами. И его взгляд был таким же опустошенным, таким же холодным, как и мой. Только на миг в его притягивающих внимание глазах проскочило что-то теплое, что-то родное, но оно так же быстро скрылось за маской беспристрастности и похуизма. Монтенегро прошел вглубь комнаты, бросая на стол свой глок, и я потеряла его из виду, смотря себе под ноги — я слышала, как он кидает пачку сигарет на грязный подоконник, как щелкает зажигалкой и через несколько секунд судорожно выпускает изо рта сигаретный дым…
«— Будешь учить меня жить, принцесса?» — эхом раздался в голове голос Монтенегро.
Я осторожно подняла глаза на пирата — мужчина сидел на окне, подогнув под себя одну ногу, и отрешенно смотрел на улицу, откуда доносились возгласы, мат и включенная музыка. Но даже они не могли заглушить постукивающие по разбитой раме капли дождя…
«— Моя сестра — полная противоположность тебя, Mary… Поэтому мы так похожи. Мы с тобой, amiga.»
Ваас был подавлен не меньше меня. В его взгляде была безысходность, смешанная с ненавистью. Но к кому была обращена эта ненависть? К Цитре? Ко мне? Может, к себе самому? Или же ко всем людям, присутствовашим в его жизни?
Только одного не было в этих изумрудных глазах — сожаления…
«— Все могло быть так охуенно… ВСЕ И БЫЛО ПРОСТО ОХУЕННО! ТАК КАКОГО ХУЯ ТЫ СНОВА ВСЕ ПОРТИШЬ, MARY?!»
Я смотрела на Вааса, не в силах оторвать глаз. Синих глаз, в которых вновь зародилась жизнь при виде пирата. Черт, как же я скучала… Как же желала увидеть его хотя бы издалека, лишь бы убедиться, что с ним все в порядке. Как же хотела коснуться пальцами его щеки и обвить руками его шею. Как же хотела притянуть его к себе и больше никогда, никогда не отпускать. Как же хотела услышать его шепот над своим ухом, обещающий, что теперь все точно будет хорошо… Потому что ему бы я поверила.
«— Ты всю свою никчемную жизнь проживешь, думая не о себе, а о других блять. И о ком угодно, Mary, но только не обо мне.»
Ваас ошибался. Как же он, мать его, ошибался, бросаясь такими необдуманными словами. Но я могла понять его, в нем говорили эмоции: ярость и свойственный ему эгоизм, его неисправимое, нездоровое собственничество и ущемленная гордость. А еще одиночество. Без конца длящееся всю его жизнь одиночество…
В раздумьях я не сразу заметила, как Ваас потушил сигарету и выбросил ее из окна, поднимаясь с подоконника. Я поспешила увести взгляд в пол. Половицы тихо заскрипели — мужчина неспешно приблизился и сел возле меня, опираясь локтями о колени и сложив руки в замок. Я почувствовала на себе прожигающий взгляд, от которого мурашки забегали по коже, услышала совсем рядом его размеренное дыхание, но так и не осмелилась поднять на пирата взгляд: боялась увидеть разочарование в его глазах. Спустя несколько томительных секунд забинтованные пальцы коснулись моей щеки, убирая за ухо упавшие на лицо волосы — теперь ничего не мешало Ваасу наблюдать мои покрасневшие опущенные глаза и несколько еле заметных пятен крови, забрызгавших мой подбородок…
Задержав на мне взгляд, пират вдруг провел рукой по моей щеке, аккуратно стирая уже присохшие следы — затем его теплая ладонь спустилась чуть ниже, а большой палец коснулся моих губ. Всего этого оказалось достаточно, чтобы я вдохнула полной грудью, а мое сердце вновь заболело от нахлынувших эмоций — моя рука легла поверх его, а я прильнула губами к его ладони, продолжая игнорировать взгляд мужчины, и уткнулась в нее носом. Ваас замер и, кажется, перестал дышать…
— Их больше нет, — сорвался шепот с моих дрожащих губ, и я подняла на мужчину полные отчаянья глаза. — Ваас, их больше нет…
