Как только она исчезает из виду, я следую за Ханной в маленькую розовую комнатку с белой кроватью, комодом и тумбочкой. В углу стоят крохотный белый столик и стул с розовым чайным сервизом.
— У меня такое чувство, что твой любимый цвет — розовый.
Она хихикает, и этот прекрасный звук наполняет мою грудь.
— Да, один из любимых. — Она кладет льва на кровать рядом с куклой и тремя другими маленькими плюшевыми зверушками, о которых она мне рассказывала.
— Знакомьтесь, Снежок, Масло и Лосось. Ребята, это Начо.
Я ухмыляюсь, забавляясь ее представлением. Пока она их рассаживает, блуждаю глазами по спальне и натыкаюсь на фотографию на тумбочке, от которой каждый мускул тела напрягается.
Подойдя, беру рамку, — я на байке, фото сделано без моего ведома.
— Мама дала мне его, — шепчет она, мрачно глядя на меня. — Чтобы я знала, как вы выглядите, и могла желать вам спокойной ночи.
Гнев сжимает грудь, мечась взад и вперед огненным шаром. Она не должна была говорить «спокойной ночи» гребаной фотографии, а я должен был говорить ей «спокойной ночи» в ответ.
Мгновения, которые мне уже никогда не вернуть.
Взяв себя в руки, ставлю фотографию обратно и поворачиваюсь к ней.
— Ханна, ты любишь зоопарк?
От внезапной смены темы она не теряется ни на секунду.
— Да, сэр. Я ходила туда всего один раз, но мне очень понравилось. Мама водила меня на один из моих дней рождения.
Ее ответ только усиливает всепоглощающее чувство негодования. Мне столько всего нужно наверстать.
— Не хочешь сходить со мной? — спрашиваю я.
Ее глаза расширяются.
— Прямо сейчас?
Я ухмыляюсь.
— Нет. Для этого уже слишком поздно, но, может быть, в эти выходные?
— Она в эти выходные не занята, — говорит Райан, входя в дверь. — Ханна, ты хочешь пойти?
Она кивает матери, потом снова обращает свое внимание на меня.
— А мы увидимся с вами до этого?
— Я буду приходить каждый вечер, чтобы повидаться с тобой, — говорю, не утруждаясь спросить Райан. Я не собираюсь выпрашивать встречи с дочерью.
Она улыбается, выглядя довольной таким ответом.
— Тебе пора спать, но завтра мы увидимся.
— Ладно.
Я колеблюсь, еще не готовый оставить ее, но знаю, что это к лучшему, особенно из-за терзающей меня горечи.
— Спокойной ночи, Ханна.
— Спокойной ночи, — шепчет она.
Снедаемый сожалением, спускаюсь по лестнице.
— Я сейчас вернусь, — говорит Райан, следуя за мной вниз.
Я не замедляю своих торопливых шагов, гнев толкает меня вперед.
— Джастис, подожди, — зовет она, выходя за мной на улицу.
— Не сейчас, Райан!
— Прошу, одну минуту.
Я поворачиваюсь к ней, моя грудь вздымается от угрожающей взорваться ярости.
— Чего тебе надо? Говори уже, чтобы я мог убраться отсюда к чертовой матери.
Она тяжело сглатывает, в ее глазах отражаются эмоции, за которые я не чувствую угрызений совести.
— Прости. Я знаю, тебе тяжело.
— Ты ни хрена не представляешь, как мне тяжело. Как больно сознавать, что пять лет жизни моей дочери прошли, а я, как гребаный незнакомец, пытаюсь договориться о встречах!
— Ты можешь приходить к ней столько, сколько захочешь, — выдыхает она, по ее щекам текут слезы.
— Ты чертовски права, могу, и не потому, что ты так сказала. У меня есть права, Райан, в которых ты больше не будешь мне отказывать.
Не говоря ни слова, забираюсь в грузовик и убираюсь оттуда, цепляясь за гнев, разъедающий меня изнутри, потому что это чертовски легче, чем признать боль в груди.
Глава 10
Райан
Наблюдая, как его грузовик исчезает в ночи, мое разбитое сердце терзает глубокая боль, наполнявшая его глаза. Смотреть, как он пытается общаться с Ханной сегодня вечером, было тяжело. Он выглядел таким растерянным, таким... неуверенным, а этот мужчина никогда в жизни ни в чем не сомневался. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь простить себя. И не буду винить Джастиса, если он тоже не сможет.
Вытирая слезы, возвращаюсь в дом и поднимаюсь по лестнице, обнаруживая Ханну на кровати в обнимку со львом и смотрящую на фотографию своего отца. Она тоже выглядит немного потерянной и неуверенной.
— Привет, — говорю тихо, стараясь держать эмоции под контролем.
— Привет, мамочка.
Прохожу в комнату и сажусь рядом с ней на кровать.
— Как ты себя чувствуешь?
Она пожимает плечами.
— Нормально.
— Тебе понравилась ваша с ним встреча?
— Наверное. У нас было не так много времени. — Разочарование в ее голосе отзывается болью в сердце. Ей бы хотелось провести с ним больше времени, но я могла сказать, что Джастис приближался к тому, чтобы вновь потерять самообладание, особенно, увидев фото.
— Все прошло быстро, — соглашаюсь я, — но он вернется завтра и, уверена, немного задержится. Может, придумаешь что-нибудь, чем бы вы могли заняться вместе.
— Например? — спрашивает она.
Я пожимаю плечами.
— Почему бы тебе не составить список? Ты могла бы поделиться тем, что тебе нравится. Вроде любимой еды или фильма.
— Хорошая идея. — Она улыбается с еще большей надеждой, чем секунду назад. — Ты поможешь мне все написать?
— Конечно, но утром, ладно? А сейчас нужно подготовить тебя ко сну.
Мы направляемся в ванную, где она чистит зубы и умывается. Я улыбаюсь, наблюдая, как она делает все сама, не веря, насколько быстро бежит время. Такое чувство, будто только вчера она спала в моих объятиях, пока я пела ей колыбельную, а она сосала бутылочку.
В свои пять лет она более взрослая, чем большинство детей ее возраста. Она уверенная в себе, независимая, и в ее душе горит огонь, который я видела лишь у одного человека…
Я позволяю этой мысли сникнуть, прежде чем меня снова захлестнет чувство вины. Как только она заканчивает, я вновь укладываю ее в постель и накрываю одеялом. Она тянется ко льву, прижимая его к своей маленькой груди.
— С его стороны было очень мило сделать тебе такой особенный подарок, — говорю я, наклоняясь, чтобы потрогать мягкую игрушку.
— О да. Я люблю Начо! — на ее личике появляется улыбка, освещающая всю комнату, но быстро сникает. — Мне очень хочется пойти с ним в зоопарк, но я немного боюсь.
— Это нормально. Держу пари, он тоже нервничает.
— Не знаю, — говорит она, — по-моему, он ничего не боится.
Раньше я думала то же самое, но сегодня увидела все в ином свете. Сегодня вечером, когда он смотрел на нашу дочь, я увидела эмоции, которых не замечала в нем до этого. Если кто-то и может прорваться сквозь его барьеры, то не сомневаюсь, что это маленькая девочка, лежащая передо мной. В ней есть свет, который необратимо меняет людей.
— Все будет хорошо. Вот увидишь, — заверив ее, наклоняюсь и целую в щечку. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, мамочка, — она поворачивается на бок и смотрит на фотографию Джастиса. — Спокойной ночи, папочка, — шепчет она.
Сдерживаемые мной слезы, катятся по щекам. Я отворачиваюсь, прежде чем она их увидит, и иду к двери, но то, что она говорит дальше, останавливает меня.
— Он не ненавидит тебя, ты же знаешь. Он даже сказал мне об этом.
Я закрываю глаза, проглатывая комок в горле. Ради нее я оборачиваюсь с самой лучшей улыбкой, на какую только способна.
— Я знаю. Не беспокойся обо мне. Я в порядке.
Она кивает, но не выглядит убежденной.
— Спокойной ночи, — повторяю, затем выхожу и закрываю за собой дверь. Упираюсь в нее спиной и делаю болезненный вдох.
В конце концов, спускаюсь вниз, чтобы сделать себе чай, нуждаясь в чем-то теплом, чтобы изгнать поселившийся внутри меня холод. С горячей кружкой в руках устраиваюсь в гостиной и оглядываю крошечный фермерский домик, который снимаю последние шесть лет. Как бы я ни была благодарна Тэтчеру за то, что она помог мне его подыскать, не могу не задаться вопросом, где бы я оказалась сейчас, пойди события той ночи много лет назад по-другому. Я часто об этом думаю.
