Ее рот сжался — не самая обычная реакция на комплимент, как и ее отрывистое:
— Спасибо, Сэр.
Оставаясь безучастной, она продолжала смотреть на сцену.
Она была той еще штучкой.
— Когда разговариваешь с Домом, признаком хороших манер является нахождение сабмиссива на равном или более низком уровне. Это значит, что если он сидит, ты встаешь на колени.
После минутного и явного нежелания она опустилась перед ним на колени с неловким очарованием. Он изучал ее, пытаясь понять, что она чувствует. Он мог заметить намек на шок — шок карьеристки, которой приказали встать на колени. Однако ее соски напряглись, а спина выгнулась дугой. Находила ли эта маленькая феминистка удовольствие в том, чтобы быть у его ног? Вполне вероятно. Возможно, когда-нибудь он расскажет ей, как ему приятно, когда она находится рядом с ним.
Пока же у него были другие темы для разговора. Он наклонился вперед, упираясь предплечьями в колени, вторгаясь в ее личное пространство. Медленно вздохнув, он втянул ее восхитительный аромат, напоминающий весну с нотками цветов.
— Скажи, почему ты решила снять верх, а не юбку. — В конце концов, она наверняка надела трусики и была бы более прикрыта.
Она пожала плечами.
— Так было проще.
— Я бы предпочел честный ответ.
Ее взгляд так и не встретился с его глазами.
— Это показалось менее обнажающим.
Почему он не перестает лезть не в свое дело? Когда Эбби переместила свой вес, пытаясь найти удобное положение на деревянном полу, ее грудь заколыхалась. Без бюстье, округлость ее живота была на виду. Комментарии Джанаэ о том, что она толстая, все еще оставались в ее памяти, и теперь Эбби леденела от каждого взгляда, в котором, вероятно, сквозило отвращение.
Тяжесть внимания Ксавье склонила ее плечи, но, по крайней мере, оно не могло пробить лед вокруг нее. Почему бы ему просто не оставить ее в покое?
— Давай попробуем так, — сказал Ксавье, его тон был ровным. — Расскажи мне, о чем ты подумала, когда решала, какую одежду оставить, а какую снять.
Изложить свои доводы, словно это экзаменационная работа, требующая оценки? Она почувствовала, как лед вокруг нее утолщается, чтобы свести его влияние к минимуму.
— Это все. Правда.
— Эбби. Посмотри на меня.
Твердый приказ пронзил ее насквозь, и она откинула голову назад. Его глаза были черными. Внимательными. Требование в них раскололо ее броню.
— Продолжай смотреть на меня, — мягко сказал он. Его костяшки пальцев прошлись по ее шее, скользнули к груди. Его рука была теплой, растопив лед вокруг нее, когда он обхватил ее левую грудь и взвесил ее в своей большой ладони. Ее соски болезненно напряглись, заставив пальцы ног поджаться. Когда он обвел ареолу большим пальцем, его взгляд задержался на ней. Она сглотнула, ощутив прилив жара внутри себя, окончательно разрушающей ее защиту.
— Правильно, — его голос был успокаивающим, только она не понимала, что он имеет в виду.
Он наклонился вперед и крепко поцеловал ее.
— Твоя неспособность делиться своими мыслями и эмоциями — это то, над чем мы будем работать. Но на этот раз я помогу. Когда ты пыталась решить, что снять, твоей первой мыслью было, что ты хочешь показать свою грудь.
У нее вырвался изумленный смех, заставивший морщинки в уголках его глаз проявиться ярче, когда он прищурился.
Его рука переместилась, скользнув под ее оголенную грудь, чтобы приласкать… и согреть.
— Но все было не так. Вероятно, поскольку ты женщина, твоей первой мыслью было, что одна часть твоего тела менее привлекательна, чем другая.
Он вытаскивал наружу то, что ее беспокоило, и она слегка вздрогнула.
— Да. Скажи мне, что ты думаешь о своей груди, маленькая учительница. Три прилагательных, пожалуйста.
Она попыталась отвести взгляд, чтобы хоть немного подумать. Его свободная ладонь сжалась под ее челюстью, железным капканом удерживая ее лицо. Он не позволил ей вырваться. Ее охватила дрожь, когда ощущение воздействия перешло от внешнего к внутреннему.
— Эбби?
Грудь. Ее грудь.
— Тяжелая. Милая, — ей нравилась ее грудь. Хотя бывали моменты… — Неудобная.
— Неудобная? — одна бровь приподнялась, и в его глазах блеснуло веселье. — Мне не терпится обсудить этот вопрос.
Сначала ад замерзнет, благодарю покорно.
Несмотря на ее молчание, он улыбнулся.
— О, да, обсудим. Нам также нужно поработать над тем, чтобы дать тебе возможность увидеть себя в лучшем свете, — он погладил одну грудь, затем другую. — Они более чем хороши. Мои прилагательные: пышные, прекрасные, отзывчивые, — он потянул за сосок, и тепло заструилось прямо вниз, к местечку между ног. — Твои соски… Хм. Как хрупкие, бледно-розовые бутоны роз на снежном полотне.
Даже сквозь румянец восторга от комплиментов, она уставилась на него. Мужчины не употребляли поэтических фраз, особенно такие, как этот, который выглядел подобно более худощавой, смертоносной и мрачной версией Ретта Батлера — настоящий пират-аристократ.
На его лице мелькнула улыбка, несомненно, из-за ее выражения лица.
— Я получил прекрасное образование в частной школе.
На что она готова поспорить, что его неуловимый и легкий акцент возник, благодаря европейской частной школе?
Он пожал плечами по-галльски, и выражение его лица стало более светлым.
— Мне нужны три прилагательных для обозначения того, что прикрывает твоя юбка. Ах, нет, я усложню задачу. Три описательных слова для твоих бедер и задницы. Три — для твоей киски.
— Что? — ее попытка откинуться назад потерпела поражение, когда его пальцы сжали ее челюсть.
— Сейчас же, Эбигейл, — в его тоне прозвучала стальная нотка.
У нее свело живот. Под его руками и неумолимым взглядом она не могла думать. Слова выплескивались наружу:
— Жирные. Уродливые. Стремные.
Выражение его лица не изменилось.
— Хорошо. Твоя киска?
Она облизнула сухие губы. Ее ледяной щит исчез. Его контроль над ее лицом ощущался чем-то интимным, а нежные поглаживания ее груди — еще более личными.
Как выглядела ее киска? Она подумала о тех случаях, когда она использовала зеркало там, внизу. Фу.
— Морщинистая. Неровная. Уродливая, — когда она услышала, как эти слова вырвались из ее рта, ей захотелось вернуть их обратно.
— Понятно. Значит, ты прячешь все под юбкой и мечтаешь быть высокой, стройной и загорелой.
Как сказали бы ее студенты в колледже. Типо того.
— Ты когда-нибудь видела елочную ферму?
Интересное отклонение от темы, но в ее случае это сработало. Деревья были более безопасной темой, чем интимные части тела.
— Конечно.
— Создало ли это ощущение благоговейности? Приходилось ли тебе останавливаться и переводить дыхание?
Вид на акры ровных рядов зеленых треугольных деревьев?
— Конечно, нет.
— А как насчет обычного леса, наполненного высокими и низкими, старыми и молодыми деревьями, корягами и всем остальным? Когда ты впервые увидела такое дерево, было ли это похоже на чудо?
Во время первой поездки в Йосемити ей было десять лет. За месяц до этого ее отец умер от рака мозга. Перед ее глазами сначала возникло несколько деревьев, а потом их становилось все больше и больше. Она чувствовала себя крошечной, буквально карликовой из-за их необъятных размеров. Когда мама остановила машину, Эбби вышла из нее и неотрывно и в изумлении смотрела на них.
— Да.
— Тогда пойми, Кудряшка: разнообразие — это Божий дар миру, — его губы искривились в улыбке. — Мысль о планете, заполненной лишь белокурыми куклами Барби, может вызвать у человека кошмары.
Когда она рассмеялась, он улыбнулся и наклонился вперед, чтобы прошептать ей на ухо:
— Что касается морщинистости, неровности и уродства, то ты никогда не видела свою киску, когда возбуждена. Тогда она набухшая, розовая и влажная. Пухлая, мягкая и невероятно соблазнительная.
Когда ее лицо покраснело, он отпустил ее.
— Милорд, — Диксон ждал в стороне.
