Когда-то розовая ночнушка облепила ее тощую фигуру. Она худая, слишком худая. Она выпускает дым прямо в лицо отцу. При виде него что-то внутри меня смягчается, превращаясь в желе. Я хочу окликнуть его, рассказать, какие ужасные вещи наговорил мне Джек О’Риган, но отчего-то замираю на месте.
Он запихивает в сумку рубашки, сердито поглядывая на мать.
― Я не сбегаю. Я ухожу. Я так больше не могу, Джейн.
Моя мать хватает сумку свободной рукой. Пепел от ее зажженной сигареты падает на видавший виды коричневый ковер.
― Папочка, ― мое сердце колотится слишком сильно, и у меня возникает желание прижать руку к груди. Мои родители одновременно замирают, и отец опускает плечи, как будто больше не может удержать эту ношу.
― Милая, ― от его улыбки все, что было вверх дном, занимает свое законное место. Его улыбка говорит мне, что все будет хорошо.
― Куда ты идешь? ― спрашиваю я.
Мой папочка такой высокий, но он наклоняется и встает передо мной на колени. Ласковый взгляд его карих глаз говорит мне слова, которые я не в состоянии понять в свои десять лет.
― Папе нужно ненадолго уехать, ― он протягивает руки и касается моих ладошек, но я едва замечаю его большие руки на своей коже.
― Кто будет заботиться обо мне? ― шепчу я, потому что, как бы там ни было, чувства своей матери я ранить не хочу.
― Твоя мама, ― папа сжимает мои руки и поднимается.
Что за чушь собачья!
У меня печет глаза.
Мать занимает место отца, и дым обволакивает меня. Я закашливаюсь, и она убирает сигарету за спину. Она так близко, что я могу разглядеть каждую морщинку возле ее рта. Они становятся глубже, когда она затягивается.
― Я позабочусь о тебе, потому что твой отец не хочет нас больше видеть.
― Иисусе, Джейн! ― отец оттаскивает ее от меня и поднимает на ноги.
― У тебя появилась другая баба? Кто она? ― рявкает мать.
― А как же Деклан? ― спрашиваю я, и родители застывают, уставившись на меня.
Папа качает головой, и я вижу в его взгляде поражение, которое ненавижу.
― Прости, милая, ― он отворачивается и продолжает набивать свою сумку. Единственный человек, которому я была нужна, больше меня не хочет.
― Я обещаю. Я буду вести себя лучше, ― у меня дрожат губы, и я хочу вцепиться в моего папочку и остановить его, но он продолжает укладывать свои вещи.
Он не хочет на меня смотреть.
― Дело не в тебе, детка.
― Нет, во мне. Всегда и во всем виновата я, ― моя мать топает к туалетному столику, тушит сигарету и берет кружку.
― Что у тебя в кружке, Джейн? ― злость в папином голосе заставляет мать поставить ее обратно, и она заправляет сухие светлые волосы за ухо.
― Кофе, ― я слышу ложь. Мы все знаем, что у нее там.
― Папочка, ― я снова окликаю его, и он отходит от мамы. ― Пожалуйста, не уходи, ― умоляю я его, и он перекидывает сумку через широкое плечо.
Паническое желание удержать его заставляет меня броситься к нему и крепко обхватить его за талию.
― Джек О’Риган наговорил мне гадостей. Я хочу, чтобы ты поговорил с его отцом. Я хочу, чтобы ты заставил его извиниться, ― слезы текут по моим щекам, и я понятия не имею, почему ― из-за Джека или из-за того, что мой отец хочет уйти от нас.
― Джек О’Риган ― богатенький мальчишка, считающий себя лучше других. Держись от него подальше, ― резкий окрик моей матери заставляет мои слезы высохнуть, и отец медленно отрывает от своей талии мои руки.
― Мне пора идти.
― Пожалуйста, не бросай меня.
― Господи Иисусе, Джейн! Успокой ее, ― голос отца дрожит, когда он выходит в коридор в своей любимой красной кепке, натянутой на голову. Я знаю, он никогда с ней не расстается. Он в самом деле бросает нас. Он в самом деле бросает меня.
Я не могу его отпустить.
Где-то внутри меня зарождается крик и поднимается к горлу. Когда он срывается с моих губ, отец оборачивается со слезами на глазах. Короткая пауза, прежде чем он еще ниже надвинет красную кепку и исчезнет в проеме двери.
― Хватит, Мейв, ― вонь сигарет и выпивки обволакивает меня, когда мать обнимает и прижимает меня к себе.
― Мы ему не нужны, ― ее слова ― последний гвоздь в крышку гроба.
Я никому не нужна.
Даже эта женщина, что сжимает меня в своих объятиях, вспоминает обо мне, только когда ей что-нибудь нужно.
― Я тебя ненавижу, ― говорю я ей в грудь, и она прижимает меня еще сильнее.
Из-за нее я потеряла отца и дружбу с Даной. Все знают, что она ― пьяница. Я отталкиваю ее, и, не удержавшись, она падает на пол. Потрясение сменяется злостью, и я бегу по коридору, а она преследует меня по пятам. Еле держась на ногах, она движется не слишком быстро, и я подумываю о том, чтобы сбросить на пол перед ней велосипед Деклана, но я не хочу делать ей больно. Я залетаю в свою комнату и захлопываю дверь. Она сотрясается от ударов, и мама кричит на меня по ту сторону двери.
― Ах ты, паршивка! Не удивительно, что твой отец ушел!
Я закрываю уши ладонями, и ее слова звучат приглушенно, когда я сползаю по двери на голые доски пола в пятнах краски ― моя попытка покрасить свою комнату. Я закрываю глаза, но боль не утихает. Я никогда не чувствовала такой боли.
В этот момент в этой комнате часть меня умерла. Я не верила, что эта часть когда-нибудь сможет возродиться.
ГЛАВА 1
МЕЙВ
НАШИ ДНИ
Ключи лязгают в замочной скважине двери, и я прижимаю ногой нижние доски, из-за которых ее обычно заклинивает. Такой способ открывания двери на протяжении многих лет сильно повредил нижнюю часть, и она того и гляди развалится. Я толкаю дверь и одновременно задерживаю дыхание. Правила мне уже известны. Уезжая на всю неделю в колледж, я оставляю мать и брата одних, и они едва могут поддерживать в себе жизнь.
― Мам, ― зову я, с усилием захлопывая за собой дверь. Понадобится по меньшей мере три попытки, чтобы замок встал на место, закрывая меня внутри дома. Я огибаю гору картона, сваленную возле плинтуса. Желтая напольная плитка под ним старая и грязная.
Шагнув в кухню, я останавливаюсь и бросаю сумку на пол. Стол заставлен тарелками с присохшими остатками еды ― придется замачивать не один час, чтобы все это отскрести. Я подхватываю стопку нераспечатанных писем и бросаю обратно, когда обнаруживаю пустые бутылки из-под водки и вина. Обойдя стол, дергаю окно, впуская немного воздуха и пытаясь избавиться от этой вони.
― Мам, ― зову громче, открывая заднюю дверь и подпирая ее стулом, чтобы не закрылась. Сердце делает сальто, когда Сэнди спрыгивает со стола и выбегает в открытую дверь. Мне даже не нужно смотреть на стол, я и так знаю, чем там занималась кошка.
Упаковки от еды сложены высокими штабелями друг на друга. Возвращаясь из колледжа, я каждый раз застаю такую картину. Все выходные я проведу за уборкой, работой в местном магазинчике и попытками сделать домашнее задание хоть немного.
Серебристого цвета миски Сэнди зияют пустотой на полу. Я не хочу дольше задерживаться на кухне, но я и не жестокая. Открываю дверцу шкафа, достаю заплесневелый хлеб и кладу его на кухонную столешницу. Отодвинув в сторону красный соус и какой-то джем, обнаруживаю за ними пустоту. Закрываю дверцу и перехожу к следующему, в котором находится пакетик сахара и немного соли.
Сэнди возвращается на кухню, мяукает и трется около моих ног.
― Да, я работаю над этим, ― опускаюсь на колени, открываю нижний шкафчик и улыбаюсь пакету с кошачьим кормом. Сэнди запрыгивает мне на колени, но я сгоняю ее.
― На старт, внимание, марш, ― едва я насыпаю еду в миску, как Сэнди тут же ее сметает. Наполняю водой другую миску, и еще раз зову мать, выходя из кухни:
― Мам! ― она, должно быть, опять где-то валяется в отключке. Дверь в гостиную закрыта, и толкнув, открываю ее. Чтобы привыкнуть к полумраку, моим глазам требуется несколько мгновений, но, когда это происходит, я жалею, что не могу выйти из комнаты. Воздух застывает у меня в легких и пол уходит из-под ног.
Мужчина стоит над моим окровавленным братом, лежащим на полу. Серая футболка на брате, ужасно старая, вся в пятнах крови. Джинсы сползли с его тощих ног.
