Я испытываю некоторое облегчение от предположения Трея.
Но это значит, что я должен хотеть, чтобы Анджелина стала моей парой. Что глупо, потому что я все равно не могу ее получить. В смысле, я не хочу. Не хочу её погубить. Но все же, зная, что она моя вторая половинка, можно объяснить, почему мне так трудно уйти. Отпустить ее и просто стереть ей память.
— Ты думал, я скажу, что она моя пара?
Я должен спросить. Мне нужно знать, какие признаки он увидел, кроме того, что я ее защищаю.
Трей пожимает плечами, в результате чего получается что-то вроде подтягивания.
— Ага.
— Почему?
— Ты знаешь почему. Ты ведешь себя как сумасшедший. Разбиваешь свой мотоцикл. Бросаешь вызов нашему альфе. — Он замолкает, и я тоже молчу. Трей решает проблемы за нас. Я — грубая сила, а он ее направляет. — Что-нибудь изменилось, когда ты ее… взял?
Ценю его выбор слов, потому что мне пришлось бы избить его до потери сознания за неуважительное высказывание об Анджелине.
Я колеблюсь. Трей — единственный мужчина в этом мире, которому готов признаться в этом.
— Да. Все было по-другому. Совсем не так, как думал. Не было агрессии. На самом деле я был… — Смущенно смеюсь и пинаю каблуком звено цепи. — Чертовски нежным. Впервые в жизни я занимался любовью, а не трахался. Никогда не думал, что скажу это.
Трей молчит, мне до чертиков хочется знать, о чем он думает, но я не прерываю его мысли. Я только что открылся, и это чертовски обнажает меня.
— Может быть, — медленно говорит Трей, — твой волк успокаивается рядом с ней. Ты более жестокий, чем большинство. Если бы ты сильнее возбудился с ней — хрупким человеком — ты мог бы ее убить.
— Я знаю, — начинаю подтягиваться на ограде, чтобы выплеснуть растущую во мне жестокость, подпитываемую разочарованием. — Вот почему не хочу, чтобы она была моей парой. Я никогда не смогу на нее претендовать.
— Ты не слушаешь. Что, если твой волк знает лучше? Он успокаивает свою агрессию, когда ты рядом с ней. Он держит вас в узде, включая желание разорвать ее плечо, чтобы оставить свой запах.
— Тогда почему я пытался сломать шею Фоксу за то, что он хотел стереть ей память? Я знал, что поступаю неправильно, но не мог остановиться.
— Дурень. Волк всегда защищает свою пару.
Я чувствую облегчение, что Трей подначивает меня, называя дурнем. Через секунду набрасываюсь на него, наношу сильный удар, прежде чем он уклоняется и пинает меня под зад. Хватаю и валю его на землю, борюсь, пока не зажимаю его голову в удушающем захвате.
Трей хлопает по полу, и я отпускаю его. Мы оба встаем, ухмыляясь.
— Придурок, — бормочет он без всякой злобы.
— Так как же мне узнать наверняка?
Трей ходит вокруг, чтобы установить последнюю секцию ограждения и сделать клетку.
— Дождись полнолуния.
— А если я все еще не захочу ее пометить?
Трей ставит ограждение на место.
— Дружище. Не будь идиотом.
— Что?
— Ты уже хочешь её пометить. И ты уже принял определенное решение о причинах, по которым не можешь. Почему бы тебе просто не отказаться от этого решения? Только до истечения срока. Возможно, все прояснится.
— Я тебя ненавижу.
Отличительный знак нашей дружбы, что лицо Трея озаряется удивленной ухмылкой, а не обидой.
— Почему?
— Потому что ты умный сученыш.
Он выглядит слишком довольным собой, когда цепляет ограждение к столбу.
— Ты поможешь мне здесь, или мне придется затащить тебя на этот ринг и показать тебе пару приемов борьбы?
Я смеюсь, потому что мы оба знаем, что выиграю любой бой, в который вступлю в этой клетке.
— Я помогаю, правда помогаю.
Впервые с тех пор, как взял Анджелину прошлой ночью, тяжесть уходит из груди.
У меня впереди две недели. До тех пор не нужно ни о чем думать.
Анджелина
Джаред ждет меня возле танцевального корпуса, и я не могу отрицать удовольствие, которое расцветает в груди от его вида. Помню, как в старших классах за популярными, более фигуристыми девушками — у которых не было балета пять вечеров в неделю — заезжали более взрослые парни из школы. Это казалось таким захватывающим и романтичным. То, чего у меня никогда не было.
В колледже у меня были парни, и я даже пару раз переспала с ними, но никогда не встречалась официально. И за мной не заезжал парень на машине, чтобы отвезти на ужин и заплатить за меня. Я даже не знала, что мне это нужно.
Оказывается, меня это очень заводит.
Или, может, все это из-за Джареда.
Я переоделась в шорты, а он смотрит на меня таким взглядом, словно говорит, что хочет съесть меня живьем.
Мгновенно во мне вспыхивает возбуждение, как будто все мои клетки вибрируют и нагреваются, просто находясь рядом с ним. Воспоминания о вчерашнем сексе — лучшем сексе в моей жизни — почти заставляют меня покраснеть.
— Как все прошло, детка?
Я пожимаю плечами. Сейчас мне не хочется говорить о школе. Или о реальной жизни. Я бы предпочла узнать все, что можно, об оборотнях. Жаль, что он не хочет мне рассказывать.
Он положил руку на руль.
— Мне всегда нравилось смотреть, как ты танцуешь, ангел. С того самого момента, как ты впервые встала на подиум в клубе, я подсел на тебя.
Ну вот, я покраснела. Потому что это Джаред. Признается, что я ему небезразлична.
— И мне понравилось наблюдать за тобой вчера в балетном классе.
Я чувствую намек на «но» и напрягаюсь, как будто он — моя мать, готовая обрушится со своей критикой.
Как обычно, он чертовски хорошо меня понимает. Джаред оглядывается, нахмурив брови.
— Будет ли «но»? — спрашиваю я. Помогаю ему облегчить задачу.
Судя по тому, как он снова сосредотачивается на дороге и сжимает руль, я права.
Что это может быть? Я не такая худая, как другие? Слишком зажата?
— Не чувствовалось никакой радости. Когда вижу, как ты танцуешь в клубе, ты живая. Сияешь. А то, что я видел вчера? Мне захотелось врезать твоему профессору за то, что он высосал из тебя жизнь.
Звук, который вырывается из меня, — это полусмех, полувсхлип. Как это возможно, что за пять минут Джаред увидел то, что моя мама не смогла увидеть за восемнадцать лет? То, в чем я не могла признаться вслух последние четыре года? То, что отец никогда не поймет?
Джаред останавливается перед моим домом и тянется к моей руке.
— Прости, я не хотел…
— Нет. — Я распускаю волосы из собранного пучка.
— Я расстроена, потому что ты прав. И это корень всего, вокруг чего вращается моя жизнь. То, что не работает на меня.
Я смотрю на него, и меня топит безнадежность.
Он сощуривает глаза.
— Значит, я все-таки могу пойти и врезать твоим профессорам?
Я заливисто смеюсь.
— Если бы только это помогло все исправить. — Я открываю дверь машины, внезапно чувствуя себя слишком застенчивой.
Он выходит следом за мной и отпирает дверь в дом.
— Что исправить?
Его голос резок, как будто он намерен исправить мою жизнь любым способом.
Я встряхиваю волосами, уходя.
— Эй. — Он обхватывает меня за талию и притягивает к себе. — Не смей уходить от меня, когда расстроена. Никогда, — рычит он мне в ухо, царапая щетиной мою щеку.
Все, что я сдерживала и хранила годами с выпускного вечера, рвётся наружу и выплёскивается из меня.
— Я ненавижу это! — признаюсь. — Я не вписываюсь в эту форму и больше не могу заставить себя ей соответствовать.
Джаред разворачивает меня к себе. Буравит меня своими зелеными глазами.
— Так не надо.
Снова раздается смех через рыдание.
— Для кого ты это делаешь? Для учителей? Для себя? Это нормально — менять свое мнение. Это нормально — сойти с выбранного пути.
Слеза стекает с моего глаза.
— Понимаешь, в чем дело. По-моему, этот путь выбрала не я. Думаю, это сделала моя мама.
Джаред поджимает губы, но ничего не говорит.
— Мне кажется, она хотела стать балериной, но ее родители не могли позволить себе уроки, поэтому она живет виртуально через меня. Я даже не уверена, нравились ли мне когда-нибудь танцы, или она сказала мне, что нравятся.
