Он окончательно стащил с меня кардиган, задрал кофту с футболкой и лифчиком вверх, обнажая грудь, и сжал мой сосок зубами, заставляя что-то внутри жарко вибрировать.
Судорожные вздохи, короткие влажные шлепки, резко поднявшаяся в каюте температура — это все длилось очень и очень недолго. Егор вдруг напрягся всем телом, замер, вновь откидывая голову и глядя на меня с отчаянием:
— Дарина-а-а-а… — простонал он. — Я… не могу.
И прежде, чем я поняла, что он там не может, я почувствовала горячую пульсацию внутри себя. Егор выгнулся дугой и тут же обмяк, медленно выдыхая.
В смысле?! Я не поняла!
Голод внутри меня взвился обидой и разочарованием. Только что все только начиналось, а теперь… Теперь что?
— Все? — спросила я звенящим голосом. — Ну я пошла тогда? Или экскурсию все-таки провести?
— Тиш-ш-ше… — с легкой досадой прошипел Егор, помогая мне приподняться и выпустить его. — Куда ты так спешишь? Уже семь?
— Без трех минут, — процедила я сквозь зубы и пригнулась, чтобы посмотреть в иллюминатор, где мы сейчас проплываем. — Подходим.
— Прекрасно, — он подхватил с пола еще один презерватив, зубами порвал упаковку и… — Продолжаем разговор.
Его лапы легли мне на задницу, удерживая от попытки слинять под шумок — и резко надвинули обратно, вновь заполняя лоно тугим жаром. Егор скользнул ладонью по голой спине под футболкой, надавил и вынудил прильнуть к его груди.
Поймал губами губы, лениво скользнул между ними языком — и отстранился.
— Что ты там говорила про экскурсию? — проговорил он, глядя на меня сияющими глазами. — Можешь начинать. Только я буду тебя отвлекать. Ты не против?
И он медленно качнул меня, устраиваясь внутри поудобнее.
Я уперлась ладонями в спинку дивана по обе стороны от его головы и попыталась возмутиться:
— Что ты делаешь? Как ты…
Но он воспользовался тем, что моя грудь в этот момент оказалась в непосредственной близости от его губ — и поймал сосок ртом.
Катер, уже замедлявшийся к тому времени, остановился совсем, мотор заглох — и мой стон прозвучал в тишине одновременно с шагами, спускающимися сверху.
Сердце застучало в горле, я попыталась одернуть футболку, чтобы скрыть грудь, но…
Шаги замерли…
И вернулись обратно, а дверца каюты демонстративно громко хлопнула.
Егор беззвучно затрясся от смеха.
— Итак — Семимостье, — напомнил он. — Пора загадывать желание? Чего ты больше всего хочешь, Дарина?
Глава двадцать четвертая, в которой культурное просвещение затейливо чередуется с бескультурным
Я растерянно оглянулась на ступеньки.
Ух, какие сплетни будут!
Парни любят языками молоть похлеще девчонок. Те, в основном, стесняются ярлыка про кумушек-сплетниц и болтают аккуратнее. Элка будет в курсе про возвращение Егора раньше, чем я приду домой. Ладно, Элка, а вот вопросы на работе…
— Забей, — шепнул Егор. — Давай не упускать случай загадать желание. Как ты думаешь, я успею?..
Загадать желание? Почему бы нет…
Его пальцы легли на клитор, медленно размазывая по нему влагу.
Оу… Он про другое…
— Нет, так нельзя, надо видеть все семь мостов! — запротестовал во мне экскурсовод-перфекционист. — Все семь мостов видны от Пикалова, который… Егор!
Его пальцы кружили, не останавливаясь, и горячие мурашки разбегались по телу, натягивая звенящие струны удовольствия между эрогенными зонами.
— Который что? — горячо прошептал он мне на ухо. — Продолжайте, госпожа экскурсовод. За что я деньги платил? Как правильно желать?
Это, конечно, аргумент… Но что-то я раньше такие экскурсии не проводила.
— Пикалов мост — единственный из мостов на канале Грибоедова, сохранивший свой первоначальный… ах… — я закусила губу. — Построен по типовому…
— Желание! — напомнил Егор, откидываясь назад и пытаясь разглядеть мосты через низкие, у самой воды, иллюминаторы. — К черту подробности, загадывай желание!
Я прикрыла глаза, чтобы вспомнить, как выглядят все семь мостов одновременно, но от темноты под веками ощущения в теле стали только ярче. Вот этот странный, ни на что не похожий горячий зуд, зарождающийся между ног от настойчивых прикосновений…
Помню, как меня поразили эти ощущения, случившиеся со мной впервые очень-очень поздно, уже после двадцати лет, через несколько месяцев после лишения девственности.
Из ниоткуда, из пустоты и обыденных мыслей вдруг разворачивается целый луна-парк с огнями и каруселями и захватывает власть над телом.
— Чего ты хочешь? — требовательно спросил Егор, ускоряя бег пальцев. — Чего? Дарина!
— Тебя! — вырвалось непроизвольно — в тот момент, когда он на мгновение перестал разгонять бег сверкающих каруселей, а вся моя сущность требовала продолжения.
— Какое совпадение, а я тебя! — ухмыльнулся Егор, приподнимаясь так, чтобы наши тела соприкоснулись плотнее, и его член притерся у меня внутри как-то особенно тесно, пройдясь по внезапно чувствительным местам.
— Разве совпадение, если мы хотим разного? — удивился во мне филолог, единственная часть личности, еще не захваченная в плен луна-парком.
— Думаешь?.. — рассеянно отозвался Егор, покачивая меня за бедра. Чуть-чуть, без размаха, лишь меняя одно плотное соприкосновение на другое — но такое же плотное. — Не отвлекайся…
Катер снова завелся и потихоньку потрюхал дальше по каналу, осторожно расходясь с другими любителями загадать желание в семь вечера на семимостье. Хорошо, что я одернула футболку и больше не светила своими сиськами на весь канал Грибоедова.
Плохо, что вся моя разумная осторожность рассыпалась к чертям под руками одного наглого москвича.
Его пальцы касались меня в самом сокровенном месте, его член, стиснутый нашими телами, туго скользил внутри меня, его губы ловили соски под вновь задранной кофтой, а глаза сияли восторгом и возбуждением.
Такой экскурсии у меня еще не было!
— Мы проходим… уже прошли Кашин мост, названный в честь владельца доходного дома Кашина, — вынула я из памяти еще кусочек записанной там, словно на огромную бобину древнего магнитофона, экскурсии, которую слышал каждый турист в Санкт-Петербурге.
— Очень интересно, продолжай, — теперь ее слышал и Егор, который смотрел вовсе не на мост. Он вглядывался в мое лицо, подмечая малейшие оттенки реакций на то, что делали его пальцы.
Не только между ног — груди тоже доставалось немного грубоватых жадных захватов всей пятерней, от которых он сам со свистом втягивал воздух сквозь зубы, а член внутри меня ощутимо дергался.
Или наоборот — невероятно нежных, когда он взвешивал то одну, то другую грудь в горячей ладони и обводил большим пальцем, чуть влажным от слюны, напрягшийся сосок. А потом присасывался к нему почти до боли, в последний момент отпуская, но касаясь кончиком языка самой вершины — так что острая тонкая молния простреливала разом по всем нервам, и что-то замыкало в голове.
— Мы входим… входим… входим… движемся по реке Мойке! — вскрикнула я, наконец обретая вновь способность мыслить и говорить, хоть и весьма обрывочными фразами. — И приближаемся к мосту, который носит название Поцелуев. Это следующий пункт нашей программы…
— Да? — Егор привлек меня к себе и сам приподнялся, напрягая свой каменный пресс, в который я упиралась ладонями. Губы поймали мои губы — и мы благополучно миновали мост, пока экскурсовода отвлекали. — Чем же он знаменит?
— Назван он был в честь купца Поцелуева, чей трактир находился неподалеку… — выдохнула я. — Но романтическое название не давало покоя петербургцам. Так родилось поверье, что если поцеловать любимого человека под этим мостом, вы будете вместе навсегда…
— А если трахнуть? — деловито поинтересовался Егор.
Если трахнуть…
Вот так — когда губы впиваются в губы, высасывая дыхание, когда твердые бедра подаются вверх в жестком ритме, повторяемом пальцами, когда рука стискивает грудь — и становится жарко, жарко, жарко, тянет внизу живота нарастающим напряжением и хочется кричать?
