Мы перешли к омовению. Мне больше не нужно было тереть ее кожу, она уже была шелковой. Когда я проводила по ней перчаткой, кровь уходила, а затем возвращалась в вены, рисуя прозрачную голубую татуировку. Я прошла по рукам, шее, груди и бедрам, положила Лейлу на живот, в этот раз долго намыливая ее спину и ягодицы. Я вымыла ей волосы и, собираясь их ополоснуть, сказала:
— Теперь ты должна вымыть отверстия: рот, уши, вульву, влагалище и анус. — И добавила: — Никогда не забывай мыться и до, и после. Омовения так же необходимы для любви, как и для молитвы.
— Почему? — спросила она, скорее удивленная, чем шокированная моим сравнением.
— Чистота располагает к сексу. Нужно ополоснуть все отверстия, даже нос, умыться свежей водой, она укрепляет вульву и сужает вагину. Я не буду делать это за тебя, давай!
Ее рука скользнула по бедрам.
— Аккуратнее с щелью. С этой стороны мыть означает ласкать и не теребить. Дальше, внутрь, ищи в углах и закоулках, именно там прячется плохо пахнущий пушок.
Она осмелилась спросить, в первый раз используя это слово:
— Тетя, какое влагалище мужчины считают красивым?
— Пухлое, но четко очерченное, полное, но привлекательное, которое так же подходит для поцелуев, как и великодушный рот, с губами, подобными влажным анемонам, с почти сухими стенками, на ощупь как тающий сахар, спрятанное в роскошном теле, в которое член скользит с задором и неохотно уходит.
— А еще?
— Хорошая щель должна быть узкой, но не стеснять, влажной, но не течь слишком сильно, теплой и иметь мускулы. Холмик должен естественным образом приникнуть к ладони, которая его держит. Он нежный на ощупь, округлый, как гладкая спинка граната, или слегка наклонен назад. Щель брызгает, как фонтан, как только туда забирается палец, член или язык. Пусть тебе не говорят, что она должна оставаться вялой и не двигаться. Бог создал щель и удовольствие. И то, и другое. Солжет тот, кто будет утверждать, что она создана только для родов. Это было бы известно, ибо тогда женщины ничего бы не чувствовали. Лицемером будет тот, кто скажет, что она создана только для удовольствия мужчин. Настоящий верующий — тот, чье удовольствие связано с твоим, как плащ отшельника с его кожей!
Я нанесла слой хны на кожу Лейлы, чтобы сделать ее кожу еще нежнее, и облила ее водой с головы до ног.
Я одела девушку в простой халат и посадила на кровать. Я убрала мозоли с ее ног, помассировала сухожилия, нанесла на лицо порошок из турецкого гороха и лимона, заставила ее разжевать ореховую кору, чтобы отбелить зубы и сделать красными десны. Мне нравился сам ритуал, он заменял подготовку, и мне казалось, что я уже видела, как член хозяина встает.
Я помассировала ее тело маслом и пропитала подмышки розовой водой. Затем я ввела в преддверие ее вагины тампон, вымоченный в настойке дикого тюльпана.
— Тебе будет приятно, если его рот начнет путешествие между твоими ногами. Если твое влагалище уступит, но тесно сожмет его и будет удерживать твердо и жадно, а затем убаюкает песней! Ты раскроешься, дорогая моя! Ты увидишь, как это прекрасно!
Также я решила вытатуировать ей перстень Соломона на лобке. Она испуганно спросила:
— Я надеюсь, что вы не закрываете меня еще раз…
— Нет, это магический перстень, он выполнит все твои желания.
Я уже смешала синьку с сажей из котла и наносила рисунок на ее холм Венеры с помощью иглы. Брызнула кровь, я вытерла ее и присыпала пудрой.
— Больно! — снова задергалась она. — Мужчины столько не стараются, чтобы нравиться женщинам!
Клянусь честью, это верно. Но мне не хватало ни времени, ни присутствия духа, чтобы придумать убедительный ответ. Я причесывала ее.
— Ты расплетешь волосы, когда будешь с ним. Это первое, что ты сделаешь. Мягкие движения волос и то, как они колеблются на плечах, влекут мужчин к любви. Равнодушие тоже. Не жди любовника, как дичь охотника, а небрежно приляг, как ни в чем не бывало.
Я покинула ее, прежде убрав ее ложе и оставив у кровати тарелку тыквенных семечек — они хороши для простаты, — четыре яйца всмятку, чай и засахаренный имбирь, разжигающий желание.
Через несколько минут я услышала, как скрипнула дверь, и она оказалась передо мной.
— Что происходит?
— Я боюсь…
— Почему?
— То, что я сделаю, незаконно…
— Твой брак с Тареком был законным, и, однако, тебе не удалось справиться! Уйди, я не хочу тебя видеть.
Я положила две подушки на голову, чтобы противостоять соблазну подслушать то, что происходило рядом, и заснула с удовлетворенной совестью того, кто только что совершил доброе дело.
***
Утром я поймала ее на кухне. У нее было разочарованное лицо и грустный взгляд.
Она не дождалась моих вопросов, объявив:
— Он не смог ничего сделать. Он сказал, что я крепость, что он никогда такого не видел.
— А ты? Ты ничего не почувствовала?
— Каждый раз, когда его орган касался меня, я чувствовала, что все во мне становилось твердым как железо. Я попыталась вспомнить ваши слова. Я глубоко дышала, я закрыла глаза, чтобы думать о другом. Ничего. «Твоя дорога закрыта», — сказал он, отталкивая меня.
Я дала себе успокоиться и подошла к ней только через час.
— О чем ты думала, чувствуя его на себе?
— Честно? Что-то все время мне шептало, будто то, что я делаю, плохо…
Я поняла, что, оказываясь в присутствии мужчины, она связывала удовольствие с грехом. То, что она почувствовала с Зухур, не считалось или как будто не считалось, не терзало ее, как будто это удовольствие было детской игрой, отступлением, которое ни к чему не вело, подделкой.
Я объявила, разочарованная:
— Итак, ты ничему не научилась, ничего не усвоила из моих советов…
Вдруг Лейла поднесла руку к щеке, как ее сестра Ашаман, и заголосила:
— Это все извращения, отступление от верного пути! Правильно — это не то, чему вы меня учите, и не то, что я до сих пор видела.
— Что для тебя правильно?
— Секс — это для девушек, которые ведут дурную жизнь.
— В таком случае, почему Бог обеспечил девушек влагалищем? — спросила я, начиная злиться.
— Только для удовольствия мужчин. Вот и все. Вы, кажется, не знаете, что наш Пророк, да благословит его Бог, окропил холодной водой ягодицы своей дочери Фатимы Зохры, чтобы все правоверные после нее стали безразличными к сексу.
— Кто тебе это рассказал?
— Дядя Бешир.
Она повернулась ко мне спиной и ушла.
Я отправилась к себе, отчаявшись. Все то, что Лейла видела, чувствовала, наблюдала и слушала, испарилось, как только она вспомнила о дяде Бешире. Мое обучение ничего не значило перед проповедями родственника. Я хотела верить, что этот Бешир не лгал, — но как проверить его слова? Я не ходила в школу, и никто не подумал о том, чтобы послать туда Лейлу. Сама я отказывалась верить этим изречениям и благодарила Бога за то, что он освободил дух стариков, сковав молодых!
