На крыльце он уточнил:
— В это время клиентов мало. У каждой из вас будет отдельная комната.
В дворике мы с Лейлой поговорили. Она удивилась, обнаружив, что мужчины готовят еду, как женщины.
— А ты? Ты умеешь готовить? — спросила я.
— Нет, и не хочу.
— Любить тоже?
— Какая связь между этими вещами?
— Это та же кухня. Талантливо любят, когда умеют ценить все виды вкусов.
— Я не поняла…
— Солжет та, кто скажет тебе, что знает секрет сладострастия и удовольствия, но не любит месить, молоть, пачкать руки тестом, медом и маслом, впиваться в нежное мясо и пировать. Тщедушных нет на празднестве удовольствий, и те, кто отказывается от еды, никогда не сумеют ни отведать любви, ни узнать, что означает слово «наслаждаться». Воспользуйся телесной пищей и балуй мужчину, которого полюбишь. Ароматы твоих кушаний защекочут его орган. Его рот наполнится слюной, когда он захочет облизать дно твоих кастрюль. И его язык доставит еще больше удовольствия потайным уголкам твоего тела. Не забудь подать ему самые сладкие напитки, особенно чай, он будет твоим союзником и заставит мужчину долго заниматься с тобой любовью.
На этом этапе нашего пути я поняла, что могла вспоминать о некоторых пикантных деталях моей прошлой жизни, называя их уроками «моего второго мужа», чтобы не повредить своей репутации.
— Я вспоминаю, как мы проводили дни с дорогим мне мужчиной. Теплый послеполуденный аромат и нежность наших тел. Мы дурачились часами, и мне удавалось поддерживать его член стойким и храбрым так долго, как я хотела. Когда я чувствовала, что он поднимается, и боялась, что полетят брызги, я останавливалась, отстранялась и плавно вставала, уходя на цыпочках и возвращаясь с кувшинами хорошего чая. Затем мы пили и возобновляли наши ласки. Он разбухал, и я прекращала двигаться, когда приближалась гроза. Я уходила, чтобы принести кунжутный пирог или имбирное тесто, приготовленное накануне. Мы снова пили чай, делая перерыв, и я видела, что ему трудно ждать, что его орган страдал, воюя и не завоевывая, но ничего не терял, ожидая, что потом взорвется с большей силой. Мы притворялись, что говорим о другом. Я поднималась еще раз, чтобы принести жареный миндаль, и мы, произведя друг на друга впечатление, что смягчили желание, распалялись от этого еще больше. И через несколько часов, когда чай был выпит и пироги отведаны, а тело напряжено до предела, я ускоряла темп, набирала скорость, торопила поток слов любви, я знала, что могла его освободить, что он скоро извергнется, — и он извергался, его желание изливалось в мое чрево, как фейерверк. Измотанные, мы засыпали, не расплетая тел. Я соскальзывала на бок, мой мужчина не отрывался от меня, его орган был наготове в моих ножнах.
На следующую ночь в то же время я заметила у Лейлы свет, и мне показалось, что в коридоре я видела силуэт хозяина. Заинтригованная, я поднялась и едва успела увидеть, как он скользнул внутрь.
Я прижалась ухом к двери и слушала шепот мужчины и малышки. Я думала о том, что Лейла хочет доказать себе свое умение соблазнять, проверить свое очарование, возможно, убедиться, что она не делает самцов бессильными. Ее поведение было разумно. Оно меня не оскорбило, напротив, я обрадовалась, увидев в этом плоды моих уроков.
Мне нужно было услышать, что она говорит, но я решила вернуться в постель и расспросить ее на следующий день.
Я нашла ее утром на кухне. Лейла чистила огурцы и пела, глаза были подведены карандашом, платье перевязано на уровне таза красным шнурком, открывая ее идеальные колени.
— Он нанял тебя как повариху, рассчитывая сделать женой?
Она притворилась, что удивлена.
— Он попытался взять тебя, по крайней мере?
Она уронила нож:
— Я не знаю, о чем вы говорите, тетя.
— Ты смеешься надо мной?
— А, Си Фарахт? Мы только говорили…
— И он тебя убедил…
— Я думаю, что поняла из вашего обучения то, что нельзя позволять мужчине себя убедить.
И она засмеялась, смехом чистым, как пение ручья.
***
Лейла говорила правду насчет ухаживаний хозяина. Он, казалось, мало ее привлекал, но Лейла не была безразлична к его настойчивости, комплиментам, долгим вздохам, которые слышались каждый раз, когда она появлялась или проходила мимо, прибегая к уловке, которой я недавно ее научила. Я припомнила нашу встречу с пастухом и сияющие глаза девушки, когда она услышала похвалу своей красоте. Похвалы были хороши тем, что разжигали в моей газели аппетит.
Стояла жара, время послеполуденного отдыха, и я решила, что время Лейлы пришло. Она должна была сделать шаг, понять, что может происходить между мужчиной и женщиной при близости. Настоящая ночь любви, черт возьми! Без ужаса, сомнений, шантажа, соображений чести и добродетели. Мы были далеко от Зебиба, и это развязывало нам руки. Нужно было сказать об этом Лейле, толкнуть ее в объятия хозяина, это было необходимо и позволило бы нам провести еще месяц под его крышей. Я поднялась, чтобы поговорить с ней об этом.
Она оставила дверь открытой, и я замерла: глаза Лейлы были полуоткрыты, верхняя половина тела обнажена, остальное закрыто простынями. Ее грудь смотрела вверх, руки двигались от одного полушария к другому, гладя их нежно и аккуратно, прежде чем спуститься ниже, где они стали увереннее. Движения ускорились, и простыня соскользнула на пол. Я вспомнила собственную мать. Лейла была нагая. Она ничего не сделала, чтобы накрыться. Ладонью она легко постукивала по лобку и нажимала на углубление. Затем она клала пальцы в рот, смачивала их слюной и увлажняла влагалище круговыми движениями большого и указательного пальцев. Можно было слышать, как смешивались влага и слюна. Судороги сотрясали ее тело, бедра сильно сжались, открылись, напряглись, потом расслабились. Больше в ее теле ничто не двигалось. Можно было подумать, что она только что потеряла сознание.
Я повернулась. Слава богу, Лейла познала удовольствие! Теперь я была спокойна. Она смогла получить удовольствие в одиночку, и в объятиях мужчины оно будет еще сильнее, в этом я была уверена. Чему она была обязана этим, моим теоретическим урокам или практике с Зухур? Какая разница! Лейла была способна наслаждаться, я только что была этому свидетелем, и это было самой радостной новостью. Я не могла научить любви того, кто не имел к ней склонности, и напрасно обучала бы сексу несчастное существо, которое суровая судьба приговорила никогда не знать его вкуса. Мне хотелось закричать, но я не стала.
Оказавшись в своей комнате, я представила мастурбирующую малышку, и низ моего живота запылал. Я тоже возобновила, предаваясь радостям одинокой любви, обычай, к которому я прибегаю, когда в моем распоряжении нет члена или когда моему мужчине нравится смотреть, как я это делаю. Я вспоминаю Р. Он садился в двух метрах от меня, прислонялся спиной к стене, полностью обнаженный, его член стоял, как у оленя, и моя рука, бродившая между бедер, блестела под мужским взглядом, таким острым, что, казалось, он двигался во влагалище одновременно с моими пальцами.
