Lina Mur - Fifty And One Step Bac

— Сейчас я отведу тебя туда, но ты должна

пообещать мне, что такой экспрессии, как наверху у

тебя не будет. А если же будет, то держи её в себе. Он

не должен увидеть тебя, тогда у нас будут проблемы.

Это нарушение, за которое охрана может немного

помять. А причина в том, что последний этаж, на

который мы сейчас спустимся принадлежит садистам.

И это самое опасное и травматичное направление во

всём клубе. Там тихо, нельзя мешать им, когда у них

проходит сессия. Из-за этого вмешательства может

пострадать нижняя. Ты обещаешь мне, что не издашь

ни звука, пока мы там? Не выдашь нас и если

захочешь уйти, то дай мне знак, и я уведу тебя, — полушёпотом произносит Роберт, беря меня за руки.

— Миша, это не игры, это может быть опасно.

— Хорошо, — киваю я.

— Пойдём, — он берет меня за талию, и к нам

присоединяется ещё одна пара, огибая лестницу и

спускаясь вместе с нами.

Но уже на лестнице я вижу, как много людей тут

собралось. Все стоят на лестнице, мало кто спустился

вниз к открытой площади, куда падает яркий свет. Это

больше похоже на спектакль, чем на что-то страшное.

Но мой взгляд останавливается на девушке, привязанной к какому-то приспособлению вроде

деревянного креста. Её ноги и руки разведены в

стороны, а сама она наклонена животом вперёд. На

ней средневековые кандалы, сдерживающие

полностью тело.

Я сглатываю от увиденного, спускаясь ещё на одну

ступень вниз.

Она голая, полностью голая, её ягодицы имеют

несвойственный розоватый оттенок, а на спине...

— О, Господи, это иглы? — ужасаюсь я, закрывая рот

рукой и отворачиваясь к Роберту.

— Да, это такой способ навести красоту, чтобы

появиться перед Верхним, а точнее Садистом. Это

условие для сессии, это подтверждение того, что она

хочет этого и готова к новым ощущениям, — шепчет

Роберт, указывая мне взгляд вернуть своё внимание

на импровизированную сцену. — Для нас это красиво.

Я не могу этого сделать, но через силу издаю шумный

вздох и снова смотрю на спину, зашнурованную

лентой. А лента эта держится на иглах, которые

сочными наконечниками играют на ярком свете над

девушкой.

Это сложно передать все свои ощущения, когда ты

сама видишь, что люди желают уродства сами. Я

осматриваю толпу, с жадностью ожидающую

дальнейшего продолжения шоу. И приходит

понимание, что я никогда не стану частью их. Как бы я

ни любила Ника, как бы ни хотела быть с ним, но для

меня вот это все, что я увидела и узнала, стало

невозможным препятствием.

На «сцене» начинается какое-то движение, и я

моргаю, концентрируя взгляд на чёрных свободных

штанах, держащихся на узких мужских бёдрах. Кубики

пресса, которые под моими руками когда-то

сжимались от возбуждения, играют в свете. Широкая

грудь, которую я когда-то покрывала поцелуями. Эти

руки, которые я так люблю, и которые умеют

дотрагиваться до меня с особой нежностью.

Мне не нужно угадывать этого человека под чёрной

маской. Это тот, которого я всегда буду искать во сне.

Это тот, который умеет причинять мне боль, не

прикасаясь ко мне. Это Николас Холд.

— Боже, — по щеке скатывается слеза от сжавшегося

горла, когда мужчина полностью вышел на свет.

Внутри меня все перевернулось, словно я очутилась в

самом страшном и невероятном кошмаре во всей

моей жизни. Это даже не больно, это остро и жгуче

отдаётся в груди, как будто меня туда укусила змея, отравив сердце. И теперь оно леденеет с каждым

вздохом.

— Это его сессия. Они проходят тут крайне редко для

публики, в основном закрытые. Но каждый из нас ждёт

таких дней, ведь садисты самые опытные из нашего

мира. И каждый доминант или же домина хотят быть

похожими на них. Это праздник для всех, — шёпот

Роберта на ухо подтверждает все предчувствия, которые когда-то терзали меня.

Я смотрю на единственного человека, которого люблю

в этой жизни, который дал мне много и забрал ещё

больше. Мне хочется закричать, попросить его

прекратить это, не предавать меня вот так легко и

просто. Но я молчу, пребывая в какой-то прострации, не дающей мне даже двинуться.

Только сейчас сквозь пелену из слез я замечаю в его

руке какой-то предмет, и прищуриваюсь, чтобы

разглядеть его.

— Это кнут, особый кнут, сделанный на заказ именно

для него. Это его любимый девайс, самый

болезненный, самый запоминающийся и самый

красивый. Он может разорвать кожу лучше скальпеля, а может оставить только точку. Сейчас начнётся

экшен, сама сессия. А до этого был разогрев падлом, — продолжает нашёптывать Роберт.

Ник раскручивает кнут, разминая его в руке, и резко

взмахивает им, разрывая воздух и оставляя свист

позади, на который публика издаёт восхищенный

возглас. Публика, но не я. Я жмурюсь от этого, но

зачем-то продолжаю стоять и любить его.

— Смотри, никто не умеет вот так работать кнутом, как

он. Сейчас он покажет невероятное мастерство, — я

слышу такое возбуждение в шёпоте Роберта, что

кривлюсь на него.

Как в замедленной съёмке я вижу, как незнакомец, которого я думала знаю, разворачивается, вставая

спиной к жертве.

— Не надо, — одними губами молю я его. Ник

разминает плечи и шею, а затем резкий поворот и

темно-бордовый тонкий язык, как молния прорезает

воздух, опускаясь на ягодицы девушки. Она дёргается, но я не слышу ни звука от неё, только толпу вокруг. Я

отворачиваюсь, а из глаз вырываются крупные слезы.

Ощущения как будто он ударил сейчас меня, но не

оставил ни следа на коже, лишь на душе.

— Посмотри, больше никого не узнаешь? — спрашивает шёпотом Роберт, поднимая моё лицо к

себе и разворачивая его к «сцене». Где мужчина, бывший для меня единственным смыслом, готовится к

новому удару.

Теперь он встаёт боком, что я с лёгкостью могу

увидеть татуировки на его спине. А я целовала каждую

звезду на нём, я надеялась стать одной из этих звёзд.

А в итоге, я стою среди людей, которым никогда не

буду принадлежать, и смотрю на то, как мужчина

изрезает кнутом моё сердце. Предатель.

Ник взмахивает рукой, а бордовая змея в его ладони

повторяет движение, делая круг в воздухе, и