Мне снилось еще много странного, однако стоило открыть глаза, как сонный туман начал постепенно рассеиваться, превращаясь в обрывки воспоминаний, а потом и вовсе только снег остался в памяти.
За окном было темно. Я повернулась на бок, натягивая одеяло до подбородка и сворачиваясь в клубок. Вторая половина постели была пуста. лишь прмятая подушка говорила о том что Роман недавно был рядом.
События минувшего дня потихоньку, подкрадываясь незаметно, появлялись перед глазами. И поначалу я воспринимала их как дурной сон. Но дальше весь страх, вся боль и ужас хлынули ледяным потоком, сметая остатки сомнений, навалились тяжестью, от чего вмиг сперло дыхание, а сердце сжалось до боли.
По-детски накрылась с головой одеялом, наивно полагая, оно убережет, спрячет. Не уберегло. От такого не спрятаться.
Скрипнула дверь. Никогда раньше не замечала, чтобы она скрипела. Через пару секунд кровать продавилась под тяжестью веса, а одеяло медленно поползло вниз.
— Не хочу тебя будить, но ты нужна.
Роман навис надо мной темным пятном. Вытер мои мокрые от слез щеки, которых я даже не чувствовала.
— Я еще посплю, — тихо отозвалась.
Лучше скользнуть обратно в темноту, в свои пусть и странные, зато безболезненные сны, все лучше, чем окунуться в кошмарную реальность. Я боялась.
Боялась не справиться, провалиться в черноту и задохнуться от одного слова — смерть. Противная дрожь прокатилась по спине. Мне не вынести, не справиться. И я не хочу ничего слышать и знать, я хочу одного — чтобы меня оставили в покое! Неужели это так сложно?
— Уходи, — мой голос готов был сорваться на крик. — Я не хочу знать! Не хочу!
Роман рывком посадил меня и сжал за плечи.
— Твой отец жив, — почти по слогам произнес он.
Три слова. Всего три. Но от них стало легче. От них с плеч свалился тяжёлый камень, давая возможность легким сделать неимоверно глубокий вдох, еще один, и еще. До головокружения, до вновь хлынувшего потока слез.
— Состояние стабильное, — прижимая меня к себе, продолжил он. — Мы можем поехать в больницу. Врачи разрешили.
Не люблю больницы. Да и мало кто их любит. Больничный запах всегда ассоциировался у меня с болью, страхом и почему то со смертью. Даже элементарный забор крови из пальца, про вены вообще молчу, вызывал приступ паники.
Я стояла в дверях палаты с белым халатом на плечах не в силах сделать шаг вперед. Просто стояла и смотрела на торчащие проводки и замысловатые аппараты возле кровати.
Когда мне было десять лет, я точно так лежала под капельницами с тяжелым отравлением. Отец места себе не находил, а бабуля только и пила валерьянку, причитая что не уберегла кровинушку. А мне хотелось увидеть маму, которая в это время была за границей, наслаждаясь жарким солнышком и нежась на пляжах Испании. Мама. Родной человек, от нее ведь не ждешь зла. И зря. Предать может любой. И я уже подозревала — дело в деньгах. Других объяснений не было.
Было уже поздно, и вокруг царила тишина, но нам разрешили прийти. Сделав глубокий вдох, в попытке унять мелкую дрожь, подошла ближе. И заплакала. Больно было смотреть на синеву, залегшую под глазами, на бледное осунувшееся лицо, которое словно постарело на несколько лет.
А потом, на смену слезам пришла злость. В тот момент казалось, попадись мне Энтони, убью собственными руками, схвачу за горло и буду душить, до тех пор, пока жизнь не потухнет в его мерзких глазах. Пусть я слабее, та самая злость придавала сил.
И мама, ее я тоже готова была придушить.
Постояв еще немного, держа отца за руку, нагнулась, поцеловала в щеку и ушла.
Роман предлагал переночевать в другом месте, у него или в моей квартире, но не в доме. Я отказалась. И как только приехали, медленно стала собирать вещи мамы и ее муженька. Им здесь не место. В комнате царил хаос, после обыска.
— Не стоит, отдохни, — Роман хотел отвлечь.
— Не могу. Если не хочешь помогать, просто не мешай, пожалуйста.
Достала из шкафа чемоданы, и даже не складывая аккуратно одежду, просто запихивала ее внутрь. Роман остался. Сгреб со столика косметику, украшения, разную женскую мелочь. Принес из гостевой ванной комнаты еще одну большую косметичку. Положил на кровать.
— Куда это?
Я глянула на всю эту груду.
— Проверь косметичку, на всякий случай.
Он скрипнул зубами, нехотя открыл сумочку.
— Здесь ничего интересного, — констатировал он. — Хотя, подожди, кажется, двойное дно или карман такой потайной.
Зашуршала подкладка и в руках у Романа оказался паспорт.
— Это паспорт Энтони.
— Дай сюда, — я буквально выхватила из его рук документ.
Внимательно пролистала. Все совпадало. Имя, фамилия, страна. Абсолютно все.
— Нужно отнести его в милицию. И пришла пора поговорить с мамой, долго молчать и покрывать своего любовника она не сможет.
23
Меня провели в обычный кабинет: два письменных стола, стеллажи с папками, компьютер, на окнах жалюзи, в углу напольный вентилятор. Мама сидела на стуле. Все в том же своем облегающем платье, только изрядно потрепанном и несвежем. Ее волосы были спутаны, под глазами синева, а пальцы рук нервно сцеплены между собой.
Я ожидала увидеть следы слез, сожаление, отчаяние, хоть что-нибудь. Но нет. Только большие, будто стеклянные глаза на бледном, усталом лице, в которых абсолютно ничего нельзя было прочитать. Складывалось ощущение, что она обдумывает нечто одной ей только ведомое, обдумывает тщательно, не спеша, учитывая малейшие детали. Она всего на секунду скользнула по мне холодным взглядом, а я, отчего-то смутилась. Стоило принести ей более удобную одежду, а не стоять тут с пустыми руками, переминаясь с ноги на ногу. Я об этом совсем не подумала. Не каждый день заявляюсь в отделение полиции.
Следователь вежливо указал на свободный стул. Я сделала еще пару шагов и остановилась. Вся решимость испарилась без следа. Слишком тяжело. Меня раздирали изнутри противоречивые сомнения.
— Сядь уже, — резко сказала мама, — не маячь перед глазами.
Я покорно опустилась на стул, сжала сумочку. Столько вопросов, а в горло словно битого стекла насыпали. Я очень хотела знать правду и в тоже время боялась ее, боялась до дрожи в коленках, до липкого пота на ладонях. Никто не давал гарантии, что мать решит рассказать все мне, однако шанс был, пусть и крохотный. Вот только хотела ли я слышать правду? Ну почему, почему нельзя отмотать время назад, почему нет такой возможности все же подстелить той самой соломки, не допустить трагедии, исправить, переписать кусочек жизни? Почему так часто бывает, что хорошее ждешь долго, а плохое сваливается на голову нежданно нагадано? Тряхнула головой, избавляясь от совершенно не нужных сейчас философских размышлений. Прошлого не изменить, сейчас необходимо решать проблемы по мере их поступления, стараясь максимально сохранить голову трезвой. Если получится…
— Я нашла паспорт Энтони. Без него ему не удастся сбежать.
Не знаю, зачем первым сказала именно это. Слова сами вырвались с каким-то хрипом из груди.
— Состояние отца стабильное. Кира и ребенок тоже в порядке, их жизни ничего не угрожает, — продолжила я.
Или показалось, или после слов о малыше по ее лицу пробежала едва уловимая тень. Может я от неопытности не догадалась по светящемуся виду Киры о беременности, а вот мама вполне могла знать. И еще я больше чем уверена — новость не пришлась ей по душе. Неужели моя мать настолько жестока? Неужели она на самом деле хотела смерти Киры и малыша? А почему нет? Тогда место возле отца освободилось, и она могла попытаться его занять. Чем не вариант? Идиотские мысли лезут в голову, честное слово.
— Хорошо, — глухо отозвалась она, продолжая и дальше безразлично разглядывать свои пальцы, на которых начал лупиться лак для ногтей.
— Мама, что произошло в кабинете? — Собравшись с духом и решив не тянуть долгую резину, спросила я.
