- Нас отпустили? – в её голосе столько надежды.
Киваю.
- Я ведь тебе обещала. Не оправдывать чьих – то ожиданий – больно, малыш, - я на этом деле собаку съела.
- И в магазин пойдем? – серые глазки загораются светом ярчайшим. Затем тухнут также стремительно. – Мама говорила, что меня не пустят туда.
Ну что за гадина. Моргаю замедленно, позволяя себе мгновенную вспышку злости испытать. Пугать ребенка не хочется.
- Мама ругалась, когда я вещи пачкала едой, - Яна с тоской смотрит на тарелку с нетронутым обедом.
Очень много лет в моей жизни был один человек, которого я жутко ненавидела. Максимально возможно. И дальше так будет, пока преисподняя льдом не покроется. Но мама Яны, такими темпами скоро на подходе к точке сбора.
- Давай помогу, - подставляя стул ближе и сажусь рядом.
Девочку кушает медленно, долго пережёвывая каждую ложку каши пшеничной, что нисколько меня не раздражает. Последнее время в моей жизни стало много деток присутствовать, эдакое испытание.
- Юлия Валентиновна! Вот Вы где, - в палату заваливается одна из наших санитарок. – Мы Вас ищем везде! Думали и Вас захватили, - что? Она бежала, говорит запыхавшись и не совсем разборчиво.
- Что со мной сделали?
Глава 29
- Пока ещё не поздно. Вы ничего ужасного не сделали, - обращаюсь «террористу» нашему. – У меня есть знакомый – хороший адвокат. Он поможет, - придушит меня сперва, а потом со спокойной душой решит вопрос.
В том, что Дима будет зол, сомнений нет. Разгон там ого – го какой быстрый, пол оборота для взлета достаточно. Объяснить ему, зачем я решила поменяться со старшей сестрой не смогу. В приступе ярости её слабое сердце его меньше всего волновать будет. Как и то, что Филипп Викторович человек безобидный. Охотничье ружье в его руках оружием не выглядит. Хотел бы убить – убил бы. Это дело недолгое. А когда человек идет на уступки – обмен, переговоры, значит шанс есть и им надо пользоваться. Обещать, всё что угодно, потому что человеческая жизнь дороже всего.
- Хотите я чаю Вам сделаю? – становлюсь непомерно болтливой.
Мужчина усмехается, взглядом мне указывает направление, чтобы я пересела к коллегам на диван. Сестринская у нас представляет собой помещение прямоугольной формы, без окон, что и стало решающим фактором при выборе места «заседания». Девочки сидят в уголочке тихо, как мышки. А меня, блин, прорвало.
- Нет, я лучше тут. С Вами, - «с Вами» - это на полу у стены.
В хирургическом костюме сидеть на кафеле немного прохладно, но ценности яичники мои у меня не вызывают, зато есть мнимое ощущение контроля над ситуацией. Обезоруживать его пытаться не стану, тут девочки- коллеги. Ответственность за чужую жизнь на себя я беру только в самых крайних случаях. Именно поэтому я не пошла дальше учиться, жизнь загубить чужую… Невыносимо.
Пару минут тишина стоит угнетающая. Затем мужчина произносит:
- Они, вы все, её даже не пытались спасти, - тоска перемешанная с болью и отчаяньем топит. – Отправили домой умирать. Даже обезболить нормально нечем было. Плевали вы все.
Несовершенства системы. Всех систем. И равнодушие – оружие с миллиардами поражающих элементов. С него всё начинается. Кому – то становится всё равно на твою боль. Заразное чувство.
- Мне очень жаль, - говорю вроде бы вслух. – Ваша жена навряд ли бы хотела, чтобы Вы жизнь свою так обрывали. Но я знаю, какие последствия у отчаяния и безысходности бывают.
Если бы не посторонние, я бы уже по душам начала говорить, весьма откровенно. Но в свою личную жизнь я никого не посвящаю, с теми кто слишком осведомлен был не от меня – перестала общаться. Чувствовать жалость к себе – убийственно.
- Юля! – из – за двери крик Яны слышится, срывающийся.
Глаза прикрываю. Они там совсем без мозгов? Каким образом она тут оказалась? То, что мне не страшно, не значит, что не опасно. Дыхание спирает. Тихонько откашливаюсь.
- Сестра? – Кивает в сторону двери Филипп Викторович.
- Пациентка. Одинокий ребенок. Процедуру лишения родительских прав в отношении матери запустили. Приглядываю за ней, - плоховато, конечно, приглядываю.
Мужчина головой качает. Горечь в глазах.
Вокруг море зла. Большая удача и труд, Не являться его источником. Мы редко с себя начинаем.
****
Когда мы с Яной выходим дверей больницы, Дима уже ждет нас на парковке. Стоит, скрестив руки на груди и опираясь на капот машины. В черном спортивном костюме. Вау. Впервые вижу его в свободном стиле в людном месте. Наша голова место поистине удивительное – я нервничать начинаю, хотя по сути ничего особенного, дома он так и ходит. В своих дорогих, хорошо сидящих костюмах он выглядит властным, излучающим внутреннюю силу мужчиной. Сейчас на первый план выходит буйство энергии и необузданная агрессия. Даже не подходя близко я чувствую, что он заведен.
- Ты сегодня другой, - прикасаюсь щекой к его щеке, когда рядом с друг другом оказываемся. – Привет.
- Заседание перенесли, я на тренировку ездил, - заставляет мои брови вверх ползти. То, что раньше он занимался боксом я знаю, но уже много лет Диме это не по статусу стало. – Малыха, привет. Как рука твоя? Ехать готова?
Дима помогает Яне забраться на заднее сидение авто. Под давлением его хмурого взгляда сажусь рядом с ней, чувствуя, как ей неловко. Дело не в моей повышенной чуткости, просто я знаю, как проходит попадание в непривычную среду.
- Сидеть можешь с ней, а спать придется всё равно со мной, - тихо сообщает мне на ухо, открыв пассажирскую дверь с моей стороны. Делает при этом вид, что пристегнуться мне помогает. У меня же пятна идут, под одеждой, по всему телу. Обсуждение таких тем, как и проявление излишних чувств в присутствии посторонних, тем более детей, для меня недопустимо. Но у Димы нет необходимости себя ограничивать, в его стиле других под себя подстраивать. – Прибереги свои возражения на вечер. Я с удовольствием каждое выслушаю, - он убирает прядь волос с моего лица и заправляет их за ухо, затем щелкает меня по носу. Хлопок двери раздается словно издалека.
- А мы сейчас в магазин поедем или домой к Юле? – спрашивает Яна, как только Дима опускается в кресло водительское.
- Можем ко мне. У меня места больше, - в зеркале заднего вида он переводит взгляд с меня на неё. В ответ отрицательно головой качаю.
- Давай ко мне, я готовилась немного к твоему визиту. А потом съездим и купим то, что ты выберешь.
Ловлю лучики её глаз, и дышать больно становится. Чувства абсолютно двоякие. С одной стороны я счастлива от того, что могу её порадовать. С другой… Мой собственный малыш мог бы быть уже на несколько лет старше крошки прекрасной. Но вместо него у меня пустота только есть.
Особого опыта в выборе детской одежды у меня нет, но кое – что мне выбрать для Яны всё же удалось. Ехать за покупками в её одежде, только травмировать ребенка сильнее. Во взрослых людях такта порою не больше, чем в детях. Один презрительный взгляд или слово могут на всю жизнь отпечаток оставить.
- А Юля сегодня человека спасла…
Обхватываю колено Яны ладонью, немного сдавливаю. Ну же, малыш, остановись на этом, но нет. Не в её возрасте. Яна рассказывает о том, как пришла медсестра и помешала ей «прикончить обед», о том, что я сама вызвалась к ним присоединиться, благо не забывает сказать, что без каких – либо проблем оружие отдал, никого не ранив, после того, как мы с ним по душам пообщались.
Всё время её вещания я полоток панорамный разглядываю, очень красивый. Когда мы с ним познакомились тоже был «Урус», но цвета другого. Сейчас салон красно – черный, царство роскоши и бескомпромиссного комфорта, всё как Дима любит и во что я не вписываюсь.
- Ничего мне сказать не хочешь? – вкрадчиво интересуется Дима. Ой, мы оказывается припарковались на обочине. Сколько же он эмоций сдерживает, раз понимает, что лучше притормозить.
- Хотела тебя попросить хотя бы проконсультировать Филиппа Викторовича. По сути наша охрана сплоховала.
