Lina Mur - Fifty And One Step Bac

укладываются в голове. Просто не принимаю их, и не

могу дышать. Господи, как душно.

— Крошка, — Ник подхватывает меня за талию, не

давая упасть.

— Ты должен был сам ей об этом сказать, — говорит

Люси.

— Уходи, уходи отсюда и забудь навсегда, что у тебя

был брат. Убирайся из моей квартиры, убирайся. Ты

не имела права, ты предала меня, пошла отсюда, — отвечает Ник, и я слышу в его голосе явно сквозившую

боль, и жмурюсь, тряся головой.

— Ты ещё пожалеешь...

— Уже жалею. Благодари Мишель за то, что я

полноценно не стану убийцей и не придушу тебя

сейчас. Потому что она мне важнее, чем ты. Ещё

минута, и я вызываю охрану, — Ник крепче

прижимается меня к себе, ведя меняв гостиную.

А в моей голове только бьётся одно слово: «убил».

Он сажает меня на диван, и я просто смотрю в одну

точку, отходя от шока. Мне в руки вкладывается бокал

и Ник подносит его к моим губам, заставляя выпить

воду. Она течёт по подбородку и скатывается на грудь.

Я смотрю на него, с печальными глазами, ожидающего

моих слов, но их нет. Ничего нет.

— Что она...это правда? — я слышу свой охрипший

голос, и Ник отодвигается от меня, медленно кивая, одними губами говоря: «Да».

— Хоть раз за все наше знакомство расскажи мне все

честно. Потому что я сейчас...я не знаю...я не могу...я...

— Хорошо, — перебивает он мою начинающуюся

панику. — Я расскажу.

— Об этом знают только мать, Люси и Арнольд, потому он первым увидел мать, был её психологом и

помогал выйти из прошлого. Наш отец...он был

ублюдком, любящим над нами издеваться. И

однажды...мне было десять, мама сказала мне, что

она нашла вариант избавиться от него. Где-то прочла, что есть центр недалеко от нас, там помогут, заберут

нас, избавят от такой жизни, а его накажут. И ей нужно

было время, чтобы туда добраться. Я готов был на

все, чтобы больше не видеть этих ночных

представлений, чтобы больше не бояться за неё и

сестру. Она сказала мне...это был четверг. Я его

помню, до сих пор помню. В среду он сильно избил её, а меня запер, чтобы я не мог помочь. И утром...она

уходила на работу, в школу. Она долго...я смотрел, как

она замазывает синяк на скуле, как улыбается мне, обещая, что теперь всё будет хорошо. Мы ушли в

школу вместе с ней, а потом...потом я забрал сестру и

мы гуляли, долго гуляли. Я боялся возвращаться

домой, боялся, что он уже узнал обо всём. Но нам

пришлось. И он знал, но не успел задержать мать, успевшую сесть на поезд. Он решил отомстить нам за

это. Я помню эти глаза, наполненные кровью и

желанием получить от меня то, чего не мог сделать с

матерью. Без слов он начал бить меня, я успел только

крикнуть сестре, чтобы она спряталась. Все, что я

запомнил, это кровь во рту, это боль по всему телу и

отключился. Мне было холодно, очень холодно, и я

открыл глаза, а мой слух разрезали крики сестры о

помощи. Я не помню...я был...мне не было в жизни так

страшно. И я встал, пока тело отказывало мне. Когда я

добрался до спальни сестры, я видел...он пытался её

изнасиловать. Ей было шесть...всего шесть...и его

член, готовый разорвать маленькое тело, стоял перед

моими глазами. Я схватил ножницы со стола и

набросился на него, ударяя его. Не знаю...везде была

кровь, я попал в горло, бил по его телу, куда

получалось достать. Он отбивался, но из-за

неожиданности у него не было шанса ударить меня. А

я бил и бил, снова бил, а потом ещё и ещё, пока он не

упал на сестру. И я продолжал втыкать в него

ножницы, пока не услышал писк сестры под ним. Я

очнулся от этого и достал её из-под него, хрипящего и

обливающего всё кровью. Я знал одно — надо бежать, но куда я не знал и повёл сестру за собой, мы

спрятались в чулане. Мы сидели там долго, трое суток, по словам матери, пока ждали её. Я забаррикадировал

дверь и отключился снова, был как в тумане, только

сестра гладила меня по волосам и плакала. А

потом...я видел Арнольда, что-то объясняющего мне, плачущую мать, но я больше ничего не чувствовал. Я

убил отца, убил его и мои руки были в крови. С этого

момента я перестал говорить, зная, что никому не

помогу этим, а только расскажу правду. Они говорили, что когда приехали, увидели нас избитых и мёртвого

отца. Они сочинили сказку, где его убили неизвестные.

И им поверили, когда увидели в каком нас состоянии

привезли. Наши побои стали для всех важнее, чем

правда, которую я спрятал в себе. Полиция закрыла

это дело, нам предложили квартиру. Арнольд забрал

нас к себе. Но каждую ночь я просыпался, желая снова

и снова хватать что-то острое и ранить. С годами

желание не пропало, оно стало острее, я тогда ощутил

невероятный адреналин, хотя у меня были сломаны

ребра, сильно сотрясение, перелом руки. Но я ничего

не чувствовал, только силу, которая была в моих

руках. И я стал рабом этих желаний.

Он замолкает, а по моим щекам катятся слезы, и я

даже не стираю их, до сих пор слыша в голове его

слова.

— О, господи, — я закрываю рот рукой, сотрясаясь в

рыданиях. Мне так больно, так сильно, так невероятно

больно где-то в сердце, что я пытаюсь дышать, сползая на пол и сжимая руками голову.

— Мишель, — полный сожаления голос Ника

раздаётся где-то далеко, но я плачу. Ведь это было

так ужасно, так отвратительно и так честно. Мне

кажется, что я с каждой секундой схожу с ума, а

рыдания захлёстывают меня, я не могу сдержать

стонов.

— Ну, тише, — ласковые руки поднимают меня с пола.

Ник возвращает меня на диван, сжимая в своих руках, успокаивая.

— Прости...как я мог сказать тебе это...как я мог. Я

убийца, Мишель, я грязный...говорил тебе об этом. Я

не изменюсь...никогда это не уйдёт из моей жизни.

Никогда, — шепчет он, целуя мои волосы, и я

ощущаю, насколько мне сейчас болезненно каждое

прикосновение, каждый поцелуй.

— Не трогай...прошу...не трогай меня, — я отталкиваю

его, отодвигаясь на другой конец дивана.

— Мишель...

— Не сейчас...пожалуйста...не сейчас, — сквозь плач

говорю я, подскакивая с места и бегу в спальню, чтобы

сорвать с себя платье и быстро переодеться.

Я не знаю, что сейчас думать, но я в шоке. Я в полном

смятении в душе, но дышать все же могу, задыхаюсь