Lina Mur - Fifty And One Step Bac

обессиленный, как мама задумчиво смотрит на него, а

Тейра без умолку болтает о друзьях и вечеринках.

Слишком идеально, слишком неправильно, или же я

стала неправильной для этой семьи. Но сейчас я

понимаю, что единственный человек, заставляющий

меня жить — Ник. И я скучаю по нему, безумно скучаю.

Я не хочу быть тут, не хочу сидеть тут и слушать их.

Иногда жизнь предлагает сложный выбор. Она

смеётся над нами, показывая нам, как все могло бы

быть, если бы...Вот это «если бы» нереально.

Иллюзия, которую мы хотим видеть в настоящем, но

реальность жестока. И она преподнесла мне выбор, от

которого зависит моя жизнь. Остаться тут или же

самой последовать своим словам и принять прошлое, какое бы оно страшное ни было.

Защитить и спасти не себя, других — это отличает

Ника от всех, кого я знала. Убийство в состоянии

аффекта можно было бы объяснить. Но вот его слова, что он хотел этого и дальше, не дают мне покоя. И я

боюсь, что если я последую зову своего сердца, обливающегося от тоски и слез, выплаканных за эту

ночь, он когда-нибудь позволит себе большее, чем

обычная тема. Это очень страшно, понимать, что ты

идёшь добровольно на жизнь с возможным

неприятным исходом. И что ещё таит его тёмная

душа? Какие пороки она скрывает за обличьем

красоты?

— Мам, подвезёшь меня в центр? — спрашиваю я, отмирая от своих мыслей. И за столом наступает

тишина.

— Мишель, а где твоя машина? — удивляется отец.

— Эм, припаркована в другом месте, а я хочу пройтись

одна. Потом заберу её, — сочиняю я, но не скажу же

им, что она стоит на парковке комплекса Ника, а ключи

у него же. А я пока не готова принять решение, чтобы

увидеть его. Я должна найти слова для себя в первую

очередь.

— Я на лимузине поеду загород, но...ладно, мы

довезем тебя, куда ты хочешь, — недовольно

отвечает мама.

— Доченька, все у тебя хорошо? — спрашивает папа, видимо, намекая на наши отношения с Ником, и я

улыбаюсь ему, как делала всю жизнь.

— Да, конечно. День отличный, солнце и я видела

афишу о выставке стеклянных фигур. Ты же знаешь, как я люблю подобные мероприятия, — мозг сам

находит ответы, а я удивляюсь им не меньше

окружающих.

— Говорят, нуднятина. Но ты сама такая, поэтому этот

бред для тебя, — смеётся Тейра, а я закатываю глаза, показывая ей средний палец.

— Девочки, прекратите, — обрывает наш обмен

любезностями мама и встаёт со стула.

— Если ты готова, то я уже выхожу, — продолжает

она.

— Да, сумку возьму, — киваю я ей. — Пока, всем.

— Ты вернёшься? — спрашивает отец, когда я уже

готова выйти из столовой.

Я замираю, не зная, что ответить. Но поворачиваюсь, улыбаясь ему.

— Конечно, — а горло давит от нового потока слез. Я

ловлю полный ненависти и лютой безмолвной ярости

взгляд сестры, и мне хочется спросить: «Почему?

Почему мать вашу вы так ненавидите все меня? За

что? Что же я вам сделала?».

Но я отворачиваюсь, роняя слезу на пол, и иду к себе

в спальню, чтобы поднять с пола сумку.

Мы молча с мамой спускаемся вниз и садимся в

машину.

— Мишель, как твои дела? — спрашивает она.

— Нормально, — безэмоциально отвечаю я.

— Как Николас Холд?

— Нормально.

— Ты подумала над моими словами?

Я поворачиваюсь к ней, и мне хочется закричать от

боли, пронёсшейся по сердцу, от её слов и спокойного

выражения лица, словно это было обсуждение погоды.

Я смотрю на неё и жмурюсь, а из глаз выкатываются

слезы, что я отворачиваюсь и стираю их.

— Ты самая ужасная мать на всей планете. Ты самая

жестокая и тупая женщина, которую я знаю. Я

думала...я восхищалась тобой, но ты просто кукла в

руках общества. Ты —зомбированный деньгами

человек и мне жаль тебя. Ведь для такой как ты, ребёнок — средство богатства и стабильности. Но ты

так и не поняла, что детям ничего этого не нужно, они

хотят человеческой любви. Они хотят быть нужными и

хотят поддержки от своих родителей. Они хотят

семью. Но ты не смогла это сделать, у тебя не хватило

ума, или же твоя мания величия и место в обществе

убили в тебе все живое. Нет, — я поворачиваюсь к

ней, а голова полна злости и обиды на неё.

— Мишель...

— Я не желаю с тобой говорить на эту тему. Я больше

не желаю слышать от тебя это. И только заикнись, я

так опозорю тебя перед твоими подругами, что ты на

всю жизнь запомнишь, как слова могут оставаться в

твоей жизни и отравлять её. Нет, мой ответ нет. Для

меня мой ребёнок будет не средством, он будет

волшебством, которое подарит мне смысл жить, двигаться и работать над собой. Ты этого никогда не

узнаешь, мама.

Машина останавливается рядом с выставочным

залом. Я смотрю в глаза матери и не вижу в них

раскаяние, а лишь превосходство надо мной, гордо

поднятый подбородок и никакой любви в этом

человеке. Я качаю головой на все свои надежды, которые питала в отношении её, и распахиваю дверь, выходя на залитую солнцем улицу.

Купив билет на выставку, я брожу по ней, даже не

замечая, как отражаются лучи солнца в стекле и

фигурах. Насколько тут красиво, насколько чисто и

прозрачно. Я останавливаюсь напротив собаки, опускаясь перед ней на колени. И она напоминает мне

Шторма. Моя рука тянется к ней, и я дотрагиваюсь до

холодного стекла.

Ещё вчера было все так же гладко, как и морда собаки.

Вчера я верила в сказку, разрушившуюся вмиг.

Сложно, мне действительно сложно становится жить и

двигаться. И я не хочу этого делать, хочу только

обнять Ника и попросить помощи. Чтобы он снял с

меня эту ношу решения, ведь я продолжаю любить

его, пытаться понять и принять. Я не понимаю, почему

так все ненавидят меня. Его сестра, моя сестра, моя

мать. Что же я сделала плохо, кроме того, как

появилась на этом свете?

Перед моими глазами проплывает картинка, где

маленький мальчик с тёмно-русыми волосами, губы

которого все избиты, с засохшей кровью, идёт...идёт, чтобы увидеть самое страшное, что он мог знать.

Десять лет. У него даже не было возможности прожить

иную жизнь, все занимались собой. Все пытались

забыть прошлое и им это удалось, кроме него.

Меня пронзает мысль, такая ясная и яркая, что я