Драко тяжело дышал, прислонившись лбом к стеклу.
— Я все равно это вспомню, — пробормотал он.
— Вспомнишь, — кивнул Гарри. — Если что-нибудь тебя натолкнет. А иначе так и будешь головными болями страдать.
Драко явственно скрипнул зубами.
— Они поссорились в тот же день? — спросил Гарри.
— Да, — нехотя ответил Драко. — Через несколько часов я вышел в библиотеку, услышал крики из кабинета отца… Дверь туда открыть смог, а войти — нет. Так и стоял…
— А Нарциссу ты в тот день не видел?
— Нет, — Драко подумал и, горько усмехнувшись, обхватил виски ладонями, упираясь локтями в стекло. — Черт, по крайней мере, я этого не помню.
Гарри закусил губу.
— Что в этом разговоре было не так, Малфой? — наконец, спросил он. — Не так, как всегда? Я же не могу сравнивать, мне просто не с чем.
— Все в нем было так, — негромко ответил Драко.
— Он что, всегда тебя по морде лупит? — Гарри почувствовал, что начинает закипать.
— Нет, только когда торопится, — спокойно сказал Драко. — Или когда слишком устал, чтобы тратить на меня время. Обычно дело заканчивается Круцио… или еще чем-нибудь подобным.
Гарри захотелось встать, взять Малфоя за воротник рубашки и как следует стукнуть его светлой головой об стену. Чтобы он, наконец, перестал говорить об этом так непринужденно, словно это в порядке вещей.
— Да не дергайся ты, Поттер, — усмехнулся Драко, не оборачиваясь. — Думаю, меня душераздирающие сцены твоего детства у магглов тоже бы впечатлили. Но ты к ним привык — и не считаешь, что об этом невозможно говорить без истерики. Вот и я не считаю.
Гарри положил голову на руки и некоторое время сидел молча, закрыв глаза и кусая губы.
— Ты не можешь хотеть туда вернуться, — выдавил он, наконец.
— Это мой дом, Поттер. Я в нем вырос. Другого дома и другого отца у меня нет, — медленно ответил слизеринец.
— Малфой… — Гарри поднял руку, коснувшись его мантии.
Драко молча отошел от окна и сел на корточки напротив Гарри, заставив того поднять голову.
— Поттер, — раздельно выговорил он. — Перестань. Мы много раз говорили об этом. Это не обсуждается. Здесь просто не о чем говорить.
Гарри молча, с отчаянием смотрел в его бездонные глаза цвета пасмурного неба, обрамленные темно-золотыми ресницами. Он не мог сформулировать внятно, чего ему сейчас хотелось. Ему просто было плохо. Очень плохо. Невыносимо.
— И мне совершенно не нужна твоя жалость, — внезапно тихо и четко добавил Малфой.
Гарри резко встал, отодвинул его и пошел к выходу из зала.
— Поттер! — окликнул его Драко. — Да что с тобой? Остановись!
— Жалость? — обернулся Гарри уже у самой двери. — Жалость???
Драко почти успел его догнать.
— Глядя на тебя, Малфой, с недавних пор я чувствую только БОЛЬ, — прошипел Гарри ему в лицо. — Но ты, видимо, уже и это разучился… понимать.
Потом он развернулся и вышел. А застывший на месте Драко стоял и смотрел, как медленно, словно зачарованные, с оглушительным грохотом захлопываются за Поттером тяжелые двери дуэльного зала.
Ему казалось, что это он сам только что раскололся, взорвавшись, разлетевшись на тысячи мелких осколков.
* * *
С силой прикрыв за собой дверь, Гарри перешагнул порог гостиной Гриффиндора. До ужина оставалось еще больше часа, но ему не хотелось никуда идти. Хотелось только упасть, зарыться лицом в подушку и лежать так остаток жизни. Желательно — ничего не чувствуя. И ни о ком не думая.
В кресле перед камином сидела Гермиона и читала. Увидев Гарри, она неуверенно улыбнулась и отложила книгу. Он подумал, вздохнул и подошел к ней, садясь поближе к огню.
— Почему ты не в библиотеке? — равнодушно спросил он, наблюдая за игрой языков пламени.
— Потому что я здесь, — в тон ему ответила девушка. — Ты сегодня рано.
— Что? — спросил он, не оборачиваясь.
— Рано. Еще нет шести, а ты уже вернулся. Обычно ты появляешься сразу на ужине.
— Если ты хочешь спросить меня, где я пропадаю, Герм, то ответ — в Хогвартсе. Ты же знаешь, отсюда не так просто куда-то уйти.
— Я хочу спросить, не нужна ли тебе помощь, — спокойно сказала Гермиона.
— Что? — снова переспросил он. На этот раз — глядя ей в лицо.
— Ты неважно выглядишь.
Гарри пожал плечами и снова отвернулся.
— Позволь, я просто скажу тебе, что я думаю обо всем этом, — негромко сказала Гермиона. — Сначала ты сваливаешься с горячкой, а Малфой навещает тебя в больничном крыле. Ты прогоняешь нас, чтобы побыть с ним, и вы мило смеетесь вместе, как будто у вас всю жизнь общие приколы. Потом он пишет тебе письма, прямо сюда, ни от кого не прячась. Потом ты начинаешь пропадать каждый день, постоянно думаешь о чем-то, отвечаешь невпопад, когда к тебе обращаются. Я бы подумала, что ты завел себе новую пассию, но Джинни по-прежнему уверена, что вы встречаетесь. И все эти странности с Малфоем… Ты изменился, Гарри. Очень изменился.
— Боюсь, что тебя это не касается, Герм, — ответил Гарри, глядя в огонь.
Гермиона вздохнула.
— Мы правда беспокоимся о тебе, Гарри, — прошептала она. — И я — правда — хочу тебе помочь.
Гарри грустно улыбнулся.
— Никто уже не может нам помочь, Герм, — сказал он. — Мы все превратились в чудовищ, просто не заметили, когда и как. От меня теперь даже Лаванда шарахается…
— Она шарахается от тебя с тех пор, как у нее открылся дар, — отмахнулась Гермиона.
— Нет, — покачал головой Гарри. — С тех пор она избегает ко мне прикасаться. Да и я к ней тоже. А теперь она вообще старается со мной не встречаться. Даже в Большом Зале на другой конец стола перебралась.
— Не бери в голову, она же прорицатель, — твердо сказала Гермиона. — Мало ли, как ее теперь видения посещают. Может, ей больше и не нужно к тебе прикасаться.
Гарри вздохнул и положил голову на руки.
— Скажи мне, Герм, — начал он. И тут же поднял голову. — Я же могу задать тебе отвлеченный вопрос? Просто, как неглупому человеку?
— Конечно, — улыбнувшись, кивнула та. — Спрашивай, я тебя слушаю.
— Как ты думаешь… — Гарри снова перевел взгляд на огонь. Он и сам не знал, почему это зрелище с каждым днем притягивало его все больше. — Если человека с детства воспитывают только наказаниями и запретами… Если он почти не видит своих родителей, а, когда видит, получает, опять же, одни наказания… и недовольство… Если он все время напуган, и все его отношения с отцом выливаются в попытки противостояния…
— А мать? — спросила Гермиона.
— Мать… Допустим, мать он почти не знает. Может, даже любит ее… но он все равно вырос, не зная, каково это, когда она рядом. И вся его жизнь — это чередование кнута и пряника… Скажи, как ты думаешь, он может вырасти… ну, хорошим человеком?
Гермиона хмыкнула и поджала ноги, прикрывая колени пледом.
