И все-таки — зачем было Люциусу стирать ему память? Драко не мог представить себе ничего, что мог бы сделать его отец, чтобы вывести из себя Нарциссу. Что бы ни произошло в Малфой-Меноре, для его обитателей оно вряд ли было новостью. Когда воспитываешь сына непростительными заклятиями, спустя почти восемнадцать лет становится сложно удивить хоть чем-то даже самого себя. Никакой фантазии не хватит, все равно начнешь повторяться. Но тогда… что? Что, черт возьми, могло произойти между ними тем вечером?
И еще раз — память-то стирать зачем? Люциус всю жизнь позволял себе совершать с сыном достаточно жестокие вещи, но он никогда не стремился спрятать их от кого бы то ни было. Тем более — от самого Драко. Какой бы тогда был смысл в подобном воспитании? Может, он сдуру сделал что-то хорошее и застеснялся? — посетила Драко дурацкая мысль. Да, действительно, дурацкая. А потом забил до смерти собственную жену, чтобы никто не узнал. Черт, ну что там все-таки могло случиться?
И почему в итоге Люциус подставил его, хотя вполне можно было обойтись другими живущими в Хогвартсе магами? Просто — чтобы выслужиться?
Драко застонал и спрятал лицо в подушку. Мысли не складывались в выводы. Ничего не хотелось. Он невыразимо, нечеловечески устал за эти дни, прошедшие после ночи посвящения Поттера. Устал лгать и изворачиваться, понимая, что только еще больше запутывает и себя, и его. Устал бегать от Снейпа, которому клятвенно пообещал, что непременно все расскажет гриффиндорцу. Драко понимал, что, стоит Снейпу спросить об этом прямо — и соврать ему он не сможет. Точнее, не сможет соврать так, чтобы профессор не догадался, что он лжет.
А Поттер временами просто нестерпимо злил. Раздражал своей непримиримой горячностью так сильно, что иногда хотелось сорваться, кинуться в банальную драку, раз и навсегда вколотив в его упрямую голову… что-то. Что-то, чего в нем не было напрочь.
Драко прикрыл глаза, вспомнив, как однажды мать сказала ему, что, если ему так хочется видеть вокруг себя людей, идеально похожих на него самого, ему стоит окружить себя зеркалами. Жестоко, но правда. Поттер был таким, каким он был… и, возможно, именно это и притягивало к нему настолько сильно. Притягивало так, что любое раздражение могло схлынуть, смываясь волной, стоило только увидеть смуглый точеный профиль. Увидеть, как Гарри поворачивается навстречу Драко, как на его лице вспыхивает озорная, непокорная улыбка — и тут же хочется забыть обо всем на свете, лишь бы смотреть, ощущать, как плещется в его изумрудных глазах такая трогательная, непередаваемая… нежность? Неужели это — правильное слово?
Драко перевернулся на спину, уставившись в резной потолок. Будь честен, Малфой, это же твоя обязанность. Признайся сам себе. Каждый день, встречаясь с Поттером, ты видишь в его глазах именно нежность. Ту самую, которую иногда — ты можешь пересчитать эти случаи по пальцам — ты видел затаенной на дне глаз своей матери. Только Поттер никогда не прячет то, что чувствует. И именно поэтому рядом с ним так…
Тепло. Драко, наконец, смог сформулировать, произнести сам для себя это слово. Рядом с Поттером было уютно и непередаваемо, невыносимо тепло. Как дома. Не так, как Драко привык чувствовать себя в Малфой-Меноре, а ДОМА, если такое понятие вообще существует в реальности… Тепло настолько, что рядом с ним уходило все — и тревоги, и усталость, стоило лишь окунуться в его глаза. Пронзительные, ярко-зеленые, цвета молодой весенней листвы. Так тепло смеющиеся в ответ.
Драко и сам не понимал, зачем он оттолкнул его сегодня. Просто временами Поттер становился таким… неуправляемым, что ли. Его и так пугала эта непонятно откуда взявшаяся близость, это притяжение… а Поттер не боялся собственных чувств. Он вообще мало чего боялся, вдруг понял Драко. Чертов безбашенный Поттер… Проклятый невыносимый мальчишка, ворвавшийся в его жизнь, способный перевернуть все, поставить с ног на голову, чтобы потом… что?
Чтобы потом уйти и умереть от руки Темного Лорда, оставив меня моей собственной судьбе, признался себе Драко. Поэтому я и боюсь привязаться к нему. Он оторопел. Сел, комкая в пальцах простыни, не решаясь вдохнуть, чтобы повторить это снова. Слова набухали, как капель под крышами Хогвартса, падая в душу, выстилая ее расплавленным пламенем. Я. Боюсь. Привязаться. К Поттеру. А это значит… это значит, что я УЖЕ к нему привязался.
Я не хочу этого чувствовать. Не хочу верить. Я не хочу меняться. О, черт…
Драко встал и направился в ванную. Холодный душ — это самое то, чтобы перестать думать о Поттере. О его смелых и доверчиво-теплых ладонях… которые действительно снимали боль, просто прикасаясь. Заставляли замирать от непонятного, почти неконтролируемого ощущения где-то в груди. Драко вспомнил, как легко Поттер позволил себе проявить — заботу? — тогда, ночью, после попытки самоубийства Панси. Просто пришел — и снял и боль, и усталость, осторожно коснувшись кончиками пальцев его лица.
А Драко… Тогда, казалось, он на мгновение задохнулся от этой нежности. Растерялся, как идиот, только сидел и слушал, как невыносимо громко стучит сердце, и не мог найти слов, чтобы разрушить это наваждение. Несколько бесконечных секунд, которые растянулись в вечность, а потом Поттер улыбался, как нашкодивший котенок, а в его проклятых убийственно-зеленых глазах билось — да. Да.
Было почти невыносимо не разрешать себе прикасаться к нему. И еще более невыносимо не видеться с ним вообще. Драко не хотел себе признаваться, что панически боялся за него… боялся отпустить его, потерять контроль. И еще больше боялся перестать сдерживаться… и разрешить его проклятым ладоням делать что угодно, только бы чувствовать их снова и снова. Чувствовать это предательски родное тепло.
Холодная вода отрезвила, и это радовало. Драко на миг прислонился затылком к стене душевой, закрыв глаза и тяжело дыша. У тебя нет другого пути, повторил он сам себе. Счет вашей близости идет на дни, если не на часы. Не ввязывайся в то, что может сломать тебя. А Поттер — человек, который сломает тебя в одно мгновение. Просто тем, что заберется в твою душу целиком, и ты не сможешь потом его оттуда вытолкнуть.
То есть, сможешь, конечно. Но после этого — Драко ясно это понимал — он уже никуда не пойдет. Разве что — на площадку башни Астрономии, чтобы самому попытаться исправить неудачную попытку Поттера прыгнуть в вечность.
«Она выбрала свой путь, и у нее хватило смелости удержаться на нем», — вспомнил он слова Поттера о Панси.
«Ты мог бы ей позавидовать, она сильнее тебя в тысячу раз».
Именно. Она сильная, а ты слабак, стоишь, спрятавшись в душе, и хнычешь, что тебе не хочется делать то, что ты должен. Очнись. Вспомни, тебе некуда деться, Малфой. Определись сам с собой, и найди, наконец, место для Поттера в своей душе и в своей жизни. Такое, чтобы он больше никогда не смог сделать попытку завладеть ими целиком.
