Lina Mur - Fifty And One Step Bac

нам нужно решить, что мы делаем дальше. Мы можем

провести повторную процедуру, но боюсь, что она не

поможет, а только усугубит положение. Сейчас мы

держим его на препаратах, но и они не имеют

долговременного воздействия.

— О, Господи, — шепчу я, падая на стул, и меня

начинает так сильно мутить от всего, что свалилось на

меня за эти полдня.

Я тру лицо с такой силой, что кажется, снимаю кожу с

него. Но не помогает, Тейра начинает ругаться из-за

категоричного отказа матери, и только я могу найти

вариант. Хотя я так устала, я так раздавлена сейчас и

хочу просто все бросить.

— Подождите, — медленно говорю я, поднимая

голову, и мои родственницы замолкают, а врач устало

и с надеждой смотрит на меня.

— Отец говорил, что на моё имя открыт счёт. Я не

знаю, сколько там денег. И я не знаю, какой банк. Но

могу позвонить знакомому, и он подскажет, — в моей

голове вспыхивают слова отца, а мама фыркает.

— Я не разрешаю это делать, — заявляет она.

— Я мне по хрен на твое разрешение. У меня есть эта

возможность. Мне девятнадцать и я имею уже

законное право на это. Причём это его деньги, мне они

не нужны. Поэтому я сейчас позвоню Марку и

попробую что-то решить. Сколько у нас

времени...времени до его...полного...Сколько?

— Не знаю, мисс Пейн. Но чем быстрее, тем лучше, — отвечает врач, и я киваю, беря сумку и выходя из

кабинета.

— Мишель, а ну стой, — меня за локоть хватает мать

и поворачивает к себе. — Я запрещаю, слышала?

Запрещаю тебе это делать. Пусть умирает, деньги нам

нужнее, чем мёртвым! Он отжил своё!

Во мне вскипает такая злость, такая невозможная

ненависть к ней, что я вырываю руку и с силой

замахиваюсь, ударяя её по щеке.

— Да кто же ты такая? — цежу я, а мать отшатывается

от меня, хватаясь за покрасневшую щеку. — Да что же

ты за урод? Как ты можешь? Он твой муж, наш отец!

Он заслужил любого шанса на спасение! Не любишь

его? Не люби! И мне по хрен, где он был и что делал.

Возможно там, с этой шлюхой он только познал то, в

чём ты отказывала ему. Что ты не имеешь изначально!

Ненавижу тебя так сильно, что хочется ударить снова.

Эти деньги принадлежат мне, а значит, я вольна

распоряжаться ими так, как хочу. А ты не получишь их, поняла? И ты...чтоб ты задохнулась от своей алчности.

Ненавижу.

Я разворачиваюсь и сбегаю по ступеням, не желая

больше думать, а делать. Хоть это в моих силах, и

набираю Марку, сбивчиво объясняя ему ситуацию, он

обещает помочь, и я плачу, слыша его успокаивающий

голос, желая, чтобы эти слова были сказаны другим.

Для чего нам, вообще, дана возможность любить?

Чтобы разорвать себя на ошмётки и умереть? Чтобы

вознестись к небесам и быть отвергнутыми? Для чего?

Господи, за что ты так со всеми нами?

Я сажусь на пол, пока ожидаю звонка от Марка. И тут

меня просто разрывает от эмоций, весь день

прокручивается с новой силой и рассыпается в

миллион отвратительных слез, слетающих из глаз. Кто

меня так подставил? За что? За что так жестоко

забрали у меня его? За что я похоронила своё сердце

в нём? За что?

Телефон звонит, и я, стирая слезы, отвечаю Марку, нашедшему информацию и сумму вдвое

превышающую условленную. Я говорю ему, что сейчас

приеду в банк, и он предлагает меня отвезти, приехав

сюда за мной. И я хочу так сильно отблагодарить его, но только плачу.

— Миша, — меня окликает сестра, и я поворачиваюсь

к ней уже на выходе из госпиталя.

— Ну что? — спрашивает она, догоняя меня.

— Еду в банк. Марк приехал.

— Я могу с тобой? Не смотри так на меня! Я тоже

люблю его, что бы ты ни думала, но люблю. Хотя

поняла это слишком поздно. И тебя люблю, — глаза

сестры наливаются слезами, и я вздыхаю.

— Поехали.

Я не могу уследить за калейдоскопом лиц и

документов, которые мне предстояло заполнить, подписать и наконец-то получить деньги, чтобы в

следующий момент расстаться с ними, переведя на

счёт клиники, как и ещё дополнительные суммы на

лечение. Марк даже позвонил своему отцу, рассказав

ситуацию, и Адам предложил свою материальную

помощь. Меня до глубины души тронуло такое

отношение посторонних мне людей, когда моя родная

мать отказалась это делать. Но я лишь покачала

головой и сказала Тейре отправляться в школу, а сама

просто села на лавочку у госпиталя.

Я не знаю, что будет дальше, но сильнейшая и самая

тяжёлая туча нависла надо мной, но я устала.

Морально устала от всего, ещё и голова болела со

страшнейшей силой, а лицо превратилось в белую

маску с разбитой губой и припухшим носом.

Но меня отчего-то совсем не волнует моё состояние, я

до сих пор не могу очнуться от потрясения статьёй, которая вырезалась на подкорке головного мозга. Не

могу поверить, что это все произошло со мной. И

хочется разрыдаться от обиды, так сильно

сотрясающей тело. Ведь я сказала, что люблю его. А

он даже не придал этому значения, только решил

убить меня. Но ведь я знаю правду, не страдаю

раздвоением личности, и фотография до сих пор у

меня. Как такое возможно? Как? Кто мог знать о нём

так много? Кто мог предать меня и его?

Я выхожу на дорогу и ловлю такси, чтобы доехать до

дома. Ждать неизвестности сложно, когда ты даже не

можешь повлиять на ситуацию ни грамма. Ты просто

застряла между событиями, являясь их эпицентром, и

они будут ударять по тебе сильнее, чем по кому-либо.

Это страшно.

Зайдя домой, я плетусь в гостиную, блестящую

чистотой, как и раньше. Идеальная жизнь, которую

представляют многие, смотря на это великолепие. Но

разве кто-то знает, как все это отвратительно

выглядит изнутри. Ни черта. Люди предпочитают

видеть обложки, а заглянуть глубже даже не желают, делая выводы скоропалительно и их не переубедить.

Раздаётся звонок в дверь, и я вздыхаю, поднимаясь с

дивана, и иду на него. Хотя больше всего в жизни мне

хочется накрыться одеялом и заснуть, чтобы

проснувшись, понять, что это самый страшный кошмар

был всего лишь моей фантазией.

Я с удивлением смотрю на мужчину в классических

чёрных очках и костюме, средних лет и не особо

приятной внешности. Слишком он грубоват и веет от