Арсен устремляет на меня ястребиный взгляд.
— Бильярдная. — Я понижаю голос. Я отлично играю в бильярд. Рис научил меня, когда мы встречались. Мы даже вместе выиграли несколько любительских турниров.
Кори, который меня слышит, указывает на правую сторону фойе.
— Джентльмены, надеюсь, вам понравится это заведение и Манхэттен.
Пять минут спустя мы оказываемся в пустой бильярдной, полной полок со старинными книгами и полностью укомплектованном винном баре. Вокруг нас разбросаны кожаные кресла.
Арсен шагает за стойку, явно в своей естественной среде обитания.
— Что я могу дать тебе за твои хлопоты, мой дорогой племянник?
Я оглядываюсь вокруг, все еще загипнотизированная. Я не вступала в мир богатых и коррумпированных с тех пор, как умер Пол. Я не пропустила это, но я забыла, как это заставило меня чувствовать. Как будто я ношу чужую кожу.
— Все, что я обычно не могу себе позволить. — Я пожимаю плечами.
— Они не держат эксклюзивные вещи в открытом баре. Давай посмотрим. — Он проводит пальцем по ряду бутылок. — Подойдет ли Боумор?
Я пригвоздила его взглядом "что это?"
Еще одна разрушительная ухмылка.
— Шотландское. Односолодовое. Примерно твоего возраста.
— А сколько, по-твоему, мне лет?
— Двадцать.
— Восемь, — поправляю я. Двадцать восемь.
— Тебе восемь? Что ж, могу я предложить посетить дерматолога? Ты, конечно, выглядишь старше половой зрелости, и теперь я чувствую себя виноватым за то, что в Италии у меня возникали нехорошие мысли о тебе.
Правда, и что дальше? Я задвигаю эту информацию на задворки сознания - нет никакой уверенности в том, что это правда, - и отправляюсь в путешествие по парадной комнате.
Арсен наливает каждому из нас по стакану, подходит и протягивает мне мой. Я делаю медленный глоток. Янтарная жидкость поначалу теплая, прожигает путь вниз по моему горлу. Затем мои конечности окутывает спокойное чувство, как будто я только что приняла расслабляющую ванну.
Он машет рукой, которая держит виски, к стульям.
— Садись.
— Я хочу играть.
Я не делала ничего веселого с тех пор, как умер Пол. Теперь, когда я здесь, я думаю. . . почему нет? Все остальное в этой ситуации странно. Конечно, вытащить из этого партию в бильярд не будет таким ужасным предательством по отношению к моему покойному мужу.
— Я не хочу.
— Почему? — спрашиваю я, глотая еще жидкости.
— Я никогда не играю, чтобы проиграть.
Меня освежает то, что он не считает меня плохим игроком, как многие мужчины до него.
— Ты можешь не проиграть. — Слизываю остатки виски с нижней губы.
— Я проиграю. — Кажется, он совершенно спокойно относится к своим слабостям, что тоже интересно.
— Откуда ты знаешь?
— Ты еще ни разу не загнала себя в угол. — Он шагает по комнате спиной ко мне и осматривает книжные полки. — Если ты хочешь играть, значит, у тебя это хорошо получается.
Может, дело в виски, а может, просто в том, что я давно не общалась ни с кем, кроме Крисси, Арьи и моих коллег, но вместо того, чтобы отпустить ситуацию, я беру кий. Подойдя к пушистому зеленому столу, я ставлю на него треугольную стойку.
— Ты, маленькая бунтарка, — говорит Арсен, подхватывая кий. — Хорошо, я поиграю.
— Прошло некоторое время с тех пор, как я делала что-то веселое. — Я поправляю шляпу, заправляя внутрь ленту из светлых клубничных волос.
— На что мы играем? — Он спрашивает.
Я думаю об этом.
— Если я выиграю, я хочу, чтобы ты оплатил огромный рекламный щит и рекламировал "Чайку". Ну, знаешь, один из шикарных рекламных щитов на Таймс-сквер. Минимум три дня.
— Я сделаю лучше. Целую неделю, лучший квартал. И если я выиграю, ты уйдешь, — отвечает он, стоя на противоположной от меня стороне бильярдного стола.
Во рту взрывается кислинка. Он все еще хочет, чтобы я ушла.
— А я-то думала, что ты немного человек, — фыркаю я. — Я должна была…
— Виннфред. — Он ухмыляется, довольный.
— Что?
— Я не выиграю.
— Но ты…
— И просто для протокола: мне нравится, что из всего, что я мог сделать для «Калипсо Холл» — отремонтировать полы, сиденья, покрасить стены свежим слоем — ты выбрала что-то для себя. Очень красноречиво. Я нахожу альтруизм такой скучной чертой.
Я неистово краснею, потому что он прав. Я могла бы попросить его починить театр. Я никогда не считала себя эгоистом, но что-то в этом человеке побуждает меня хотеть получить что-то для себя. Может быть, потому, что он так беззастенчиво эгоистичен.
Он берет мою обмякшую руку в свою, трясет ее и начинает играть.
Арсен, на самом деле, исключительно плох в этом. Он не извиняется и не расстраивается, как это делал Пол, когда доказывал, что недостаточно хорош в метании топора или баскетболе. Напротив. Каждый раз, когда я засовываю очередной шар в лузу, он радостно смеется. Я никогда не уверена, смеется ли он со мной, из-за меня или надо мной. Но впервые за несколько месяцев мне действительно весело, поэтому я предпочитаю не спрашивать.
Первые несколько минут мы играем молча. Поэтому я почти застигнута врасплох, когда он начинает говорить.
— Я полагаю, наша отправная точка заключается в том, что мы оба согласны, что у них был роман.
Мой кий спотыкается о поверхность, образуя шлейф лысины, когда я теряю хватку. Я выпрямляюсь.
— Нет. Мы не согласны.
— Они трахались. — Арсен отступает, его голос ровный и низкий.
— Почему? Потому что ты всегда предпочитаешь верить в худшее о людях? — Я опираюсь на свой кий.
— Не менее девяти месяцев. — Он игнорирует мой вопрос.
— Девять месяцев? — Что-то внутри меня ослабевает. Это не может быть правильным.
— Да. — Наступает очередь Арсена, который забивает полосатый красный шар прямо в лузу.
— Откуда ты знаешь? — Я пытаюсь наклонить палку по столу, и она снова соскальзывает.
Если это правда. . . если Арсен говорит правду. . . тогда это значит. . .
Впервые за несколько месяцев я чувствую. О, я чувствую. Злость. Гнев. Боль. Я хочу крови Пола. Я хочу воскресить его и снова убить. Как он мог сделать это со мной? Как он мог?
Не то чтобы я этого не подозревала. Просто до сих пор я говорила себе, что могут быть и другие объяснения. И я продолжала думать, что даже если у них и был роман, он был не долгим. Не постоянным. Может быть, месячной давности.
— Я нанял частного детектива. — Он скрещивает лодыжки. — Грейс и Пол часто останавливались в отеле недалеко от их офиса. Все квитанции за девять месяцев до авиакатастрофы. Все оплачивалось наличными.
Я с шумом бросаю кий. Я шатаюсь к бару, чтобы наполнить свой пустой стакан из-под виски до краев еще ликером, как будто это сладкий чай. Я делаю глоток.
— Когда самая ранняя квитанция?
Лицо Арсена непроницаемо, пустая маска.
— Тринадцатое сентября.
— Тринадцатое, говоришь?
Он кивает. Я закрываю глаза, желчь накрывает горло.
— Мне не хватает контекста здесь. — Голос Арсена проникает в мое тело. — Что важного в этой дате?
Я качаю головой. Это слишком личное. Кроме того, это не имеет ничего общего с тем, почему мы здесь.
— Мне нужна минутка. — Я ставлю свой стакан, мой напиток расплескивается повсюду. — Где туалет?
Он молча указывает мне направление. Я пробираюсь туда в оцепенении. Я запираюсь в одной из кабинок, срываю с груди жилет, запихиваю его в рот и кричу в него, пока мои голосовые связки не пересохнут. Я кусаю ткань, пока мои десны не начинают кровоточить.
Я хочу сжечь весь Нью-Йорк дотла. Чтобы вернуться в прошлое. Остаться в Теннесси, в комфорте моей семьи. Я могла бы прожить хорошую жизнь. Да, я не стала бы актрисой на Бродвее, но сейчас я ею не являюсь. По крайней мере, у меня был бы Рис — милый, надежный, благородный Рис — и стабильная работа в старшей школе, и люди, на которых можно было бы опереться, когда дела пойдут плохо.
Несмотря на всю эту боль, всю эту душевную боль, я не могу найти слезы. Я быстро моргаю, пытаясь вызвать влагу в глазах, но безрезультатно.
