Глава 15. Первая ночь в Трейсе
Шеймас бросил тарелки поверх остальной грязной посуды, похлебал воды и, отрыгнув, зажал зубами зубочистку. Лениво перебирая ее языком, он чуть повернул голову и посмотрел на меня, полностью разбитую и дезориентированную. Я едва сдерживала слезы, и разревелась бы, окажись рядом кто-то близкий — подруга или Луисцар, или хотя бы флиомы. Но не Шеймас! Наше запечатление не вызывало у меня ни капли доверия к нему. Хотя его словам я поверила. Чтобы понять причастность Тальины и Нэима ко всему вышеупомянутому, мне не требовался накопитель.
— Слушай, кулема, — подал голос Шеймас, чем привел меня в чувство. — Ты не обязана оставаться. Я не собираюсь держать тебя только из-за нашего запечатления. Так что можешь переночевать и…
— …валить на все четыре стороны? — договорила я и встала. — Не обольщайся, ты тоже не в моем вкусе. Луис вытащит меня отсюда, и мы поженимся. Так что это ты обречен на одиночество!
Конечно, это было сказано слишком громко. Но мне надоело хамское поведение надменного Шеймаса. Я хотела вызвать у него чувство вины, а вызвала довольную ухмылочку.
— Эх, не зря женщин палал считают самыми горячими во Вселенной.
— Не переживай, тебе не посчастливится обжечься о мой неугасаемый огонек. Утром я уеду. Говорят, в пансионе Вейца гостей принимают с радушием. Так что никто не будет мешать тебе жить в… Жопе!
Шеймас засмеялся и, хлопнув в ладоши, дошел до гамака. Завалившись в него, он запрокинул мощные руки за голову и весело пожелал:
— Удачи!
— Ты что, не уступишь мне единственное спальное место? — возмутилась я.
— Могу подвинуться.
— Я не сплю с любителями бычьих членов.
Моя нарастающая злость веселила Шеймаса все больше, и я быстро поняла, что он провоцирует меня. Закатив глаза и тяжело вздохнув, я взяла подсвечник с горящей свечой и направилась к двери.
— Найду себе нормальную кровать, — пробурчала на выходе.
Покинув мастерскую, я пошла к лестнице. Чем дальше я отходила, тем увереннее себя чувствовала.
«Какой же жуткий тип этот Шеймас, — думала, подталкивая себя вперед, на второй этаж. — Дикарь, грубиян, идиот! Неудивительно, что Совет побоялся новых полукровок опретов и палал. Луис наверняка сейчас места себе не находит. Ох, милый, будь спокоен, на твоего братца я точно не позарюсь!»
Побродив по ледяным, сырым комнатам с запыленной мебелью, я кое-как отыскала более-менее нормальную, с матрацем на кровати. Он был покоцан грызунами, но не продавлен и даже сух. По всей видимости, окна выходили на южную сторону, отчего здесь не было плесени.
Я отставила свечу на низкий кофейный столик, перевернула матрас, убедилась в его приемлемости и легла. Рыться в шкафах в поисках постельного белья не стала. Внутри меня кипел гнев. Мне следовало бы пожалеть Шеймаса: он угодил под суд за правду. Но ведь он откровенный моральный урод!
Глядя на пляшущие блики на сером потолке, я размышляла над всем, что предшествовало моей ссылке, начиная с момента моего столкновения со свейхом флиомов. Вспомнив о них, улыбнулась. Оставила их без обещанной лазаньи.
Усталость стремительно брала верх над сосредоточенностью, и я уснула раньше, чем догорела свеча. Но эта ночь стала самой страшной ночью в моей жизни…
Стоило мне встретиться с другим палал, как память расы нахлынула на меня без остатка. Я видела рождение Палалии, своих предков, смену эпох и цивилизаций, становление палал во Вселенной. Видела лица, улыбки, смех. Слышала голоса, пение. Чувствовала жизнь — яркую, насыщенную. А потом…
Меня обуял неистовый ужас. Я видела свою мать. Я была ею. Мое тело и сердце ныли от боли. Страх победоносно пробирался до самых костей, окутывал разум, скреб на душе. Я убегала ногами своей матери. А беда, полыхающая у меня за спиной, хватала за волосы и стягивала их в тугой пучок.
Я задыхалась, хваталась руками за воздух, пыталась выбраться из омута всеобщего горя. Плач, стоны и крики пронзали меня миллионом игл. Я понимала, что все это в прошлом, это видение, воспоминание. Но никак не могла проснуться. Пока меня не окатило чем-то ледяным.
Я не сразу сообразила, что это — вода или ветер. Только когда начала захлебываться и чувствовать матрац под спиной, открыла глаза и увидела стоявшего надо мной Шеймаса с пустым ведром в руках.
Кашляя взахлеб и выплевывая воду, я села. Кое-как отдышавшись, ладонями вытерла мокрое лицо и откинула назад прилипшие к щекам волосы.
— Ты больной?! — заорала я, зло взглянув на Шеймаса.
— Это ты орала на весь замок, как придурочная, — ответил он.
— А разбудить не мог?!
— Я разбудил, — пожал он плечами, ставя ведро на пол.
— Господи, — отчаянно прошептала я, подогнув колени и упершись в них лбом.
— Теперь-то дашь мне поспать?
— Даже не поинтересуешься, что со мной? — я снова подняла лицо.
— Детская психологическая травма? — без малейшего интереса ляпнул Шеймас.
— Ты такой милый, — съязвила я.
— Я стараюсь, — подмигнул он и, развернувшись зашагал к выходу, оставив на столике у кровати вторую догорающую свечу.
— Во мне восстановилась память нашей расы, — успела сообщить я, прежде чем Шеймас вышел.
Он ненадолго задержался. Повернул голову и через плечо сказал:
— Рад за тебя.
После этого Шеймас ушел. Будь у меня под рукой подушка, швырнула бы ему вслед. А так ограничилась тем, что стиснула зубы и сжала кулаки.
Мокрое платье прилипло к телу второй кожей — мерзкой и ледяной. Я сидела в луже, медленно впитывающейся в матрац, и опять была готова разреветься. Сказка, которую мне подарил любящий Луисцар, длилась недолго. Мне снова придется самой о себе заботиться.
Я чувствовала себя подбитым зайцем, попавшим в капкан. В висках стучал пропущенный через себя ужас. Он доводил до озноба вместе с холодом, покрывающим меня едва ли не инеем.
Поднявшись с кровати, я дошла до огромного шкафа и распахнула заскрипевшие дверцы, намереваясь найти хоть что-нибудь, чтобы переодеться после щедрого душа Шеймаса. Из недр шкафа меня окатило облаком пыли, десятком крупной моли и крысой, проскользнувшей промеж ног, снесшей по пути ведро и удравшей вон из комнаты. Загромыхавшее ведро откатилось к стене, а его эхо еще с минуту разносилось по замку.
