В итоге номер, в котором остановился Жан напоминает лабораторию. Где я — подопытная мышь, обязанная превратиться в… А чёрт его знает, чего от меня третий час добивается друг. Успокаивает одно — Жан востребованный стилист.
Хотя опять же, если верить его словам.
— Не вертись, пожалуйста, — пресекает он очередную мою попытку повернуться к зеркалу. — И не таких в порядок приводил. Тебе понравится.
Каких «не таких» Жан благоразумно не уточняет. С меня хватило стенаний на тему состояния кожи, лекции о вреде недосыпа и недовольства качеством маникюра. Салонного, между прочим! Сонечка, может, и не асс, но и он был далеко не так демократичен в выражениях.
— Мы же опаздываем! — едва не чихаю в баночку с прозрачной пудрой, не оставляя попыток вразумить это утончённое кудрявое создание. На что голубые глазищи с опахалами пшеничных ресниц, в уже привычной манере закатываются к потолку.
— Ты видела его «bite», дорогая? Такому богатству нужны достойные ножны.
И даже рукой по лицу не хлопнуть — дотронуться страшно.
Шутка ли, пару часов колдовал.
— И это говорит мужчина, который позвал меня замуж… — поизношу на русском, чисто для себя.
На мой резонный вопрос, зачем оно ему надо, Жан глубоко оскорбился и ответил, что друзья познаются в услугах. Правда, сразу же отметил, что услугу эту принято возвращать. Но, по-моему, он просто жутко одинок.
Мне даже льстит такая привязанность этой сумасбродной лягушки-путешественницы. Ещё бы он не возомнил себя Купидоном и каким-то уму непостижимым образом не раскрутил меня на покупку нового платья.
Чего-чего, а умения забалтывать у Жана не отнять.
— Ну серьёзно, зачем это всё? — сдуваю с лица завитую прядь, уныло поглядывая на время. Мы опаздываем уже на четверть часа.
— Ты идёшь в дом к мужчине, в которого влюблена, — выдаёт он как нечто само собой разумеющееся. Настолько бескомпромиссно, что я решаю не спорить.
— Это так заметно?
— Разумеется. Я могу внешне отнять или прибавить тебе пару лет, могу подрисовать улыбку или следы недавних слёз, но только любовь зажигает глаза так ярко.
— А смысл от той любви, если я планирую задержаться здесь самое позднее до весны? Он не может уехать со мной, — произношу, помедлив.
— Тем более, — беспечно заключает Жан и, не прекращая покрывать мои губы помадой, свободной рукой отводит от щеки выбившийся локон. — Живи моментом. Сожаления об упущенном времени зараза неистребимая. Всё остальное прекрасно лечится вином. В любом случае моё предложение в силе. Если до весны ничего не решится, начнём оформлять документы.
— Твоему жизнелюбию можно только позавидовать, — усмехаюсь, разглаживая на коленях свою обновку дерзкого цвета фуксии.
— Завидуют неудачники, а ты бери пример, — подмигивает он мне, отступая на пару шагов назад.
Оценивающий взгляд вызывает желание закусить губу. Но… помада. А затем он, наконец, разворачивает меня лицом к зеркалу. И теперь мне хочется протереть глаза. Но… тушь!
— Шибануться… — забывшись, снова перехожу на русский.
— Без понятия, что ты сказала, но твоё выражение лица лучший комплимент, — самодовольно изрекает Жан.
Не то чтобы я раньше себе не нравилась, просто теперь к природной яркости добавился неуловимый лоск. Минимум косметики — на веках дерзкая подводка, помада на пару тонов темнее платья, и хоть на красную дорожку выходи. Уверенности не убудет.
Рассудив, что цветы всё-таки не подарок, а знак внимания, покупаю букет белых роз. Жан, впечатлившись рассказом о пристрастии главы семьи к самогону, решает презентовать своей печени Анастасии Львовне две бутылки вина — красное и белое.
Явившись на юбилей с опозданием почти в час, убеждаюсь, что для французов пунктуальность пустой звук, и никаких неудобств Жан не испытывает. Впрочем, Анастасия Львовна так рада нашему визиту, что вполне искренне отмахивается от моих извинений.
В прихожей нас четверо: я с Жаном, она и хмурый Стас. Пока я сдержанно отдаю цветы, мой личный купидон уже вовсю засыпает виновницу торжества комплиментами. Благо её знание языка позволяет обойтись без переводчика.
— Я уже не ждал, что ты придёшь, — тихо произносит Королёв над моим плечом.
Он переплетает наши пальцы так ловко и тесно, что я не успеваю поймать момент, когда это произошло.
— Мы здесь по твоей милости? — вопросительные интонации в моём шёпоте только для галочки.
Можно было сразу догадаться, что Стас в сторонке не останется.
— А ты предпочла бы провести с ним весь день?
Он таранит мои губы каким-то просто озверевшим взглядом. Дыхание отрывистое, лицо почти в один тон с белоснежной рубашкой. Я кожей чувствую его ревность, накалившую всё пространство в прихожей.
— Я бы предпочла не отчитываться, — произношу тихо, опуская голову. Стас просит доверить ему свою безопасность, в то время как сам доверять мне ещё не научился. И это не повод для обиды, я понимаю, что всё сложно, но становится неприятно и грустно. — Я с тобой откровенна. Незачем придумывать то, чего нет. Ты нас обоих этим изматываешь.
Пальцы сводит судорогой.
Его или мои? Сейчас не понимаю.
В воздухе густеет взрывная мешанина эмоций: настороженность Жана, неловкость Анастасии Львовны, внутренний конфликт Стаса и мои сожаления.
Не стоило нам сюда приходить.
Виновато смотрю, как Королёв сжимает зубы до скрежета, переводя тяжёлый взгляд на гостя. Будто с трудом удерживает себя в адеквате. Скорее всего, так и есть.
Борется с собой, а больно мне.
А так хотелось сделать его счастливым. Хоть ненадолго. Но не получается, слишком я проблемная. И как исправить это, чтобы не сделать хуже я не знаю. Ведь есть ещё ночные смены. Не сейчас, так в одну из рабочих ночей он всё равно сорвётся.
— Salut, — наконец, здоровается Стас с дружелюбием пули. И словно в нагрузку к мрачному эффекту разжимает наши пальцы, делая шаг вперёд.
Эту битву своему внутреннему собственнику он всё-таки проиграл.
Ручаюсь, была бы возможность — Жан бы сейчас уменьшился в росте.
Глава 38
— Станислав, спустись, пожалуйста, в погреб. Принеси вина из дедушкиных запасов. Любопытно, как молодой человек его оценит.
Анастасия Львовна благоразумно закрывает Жана собой.
Стас замирает, поджимает губы в тонкую линию. И всё.
Она на секунду прикрывает глаза, глубоко вдыхая.
— Крайняя бочка, — уточняет с нажимом.
Королёв даже не шевелится. Только складка между бровей становится глубже.
— Делай, что говорю, — давит она настойчиво. — Пожалуйста.
Стас, наконец, медленно поворачивается на месте. Глаза прищурены, кулаки сжаты. Рукава белой рубашки закатаны по локоть, открывая увитые вздувшимися венами предплечья. Почему-то именно последняя деталь врезается в мозг так ярко, что хочется броситься за ним вдогонку.
Не пойму, что я чувствую. Это не жалость. Наверное, разочарование. Мне просто не по себе оттого, что не получается вернуть ему хотя бы часть той безмятежности, которой он вчера поделился со мной.
— Ася, — тихо зовёт Анастасия Львовна.
С трудом отвожу взгляд от спины Стаса, подавленная осознанием, насколько ему сейчас тяжело. И так жалко становится нас вчерашних. Так обидно оставить здесь всё, что я чувствую… Всё, что он заставляет меня чувствовать. Уехать, конечно, придётся, но весна ещё так нескоро. Сегодня мы ещё рядом. Сегодня можно. Совсем чуть-чуть. А время уходит на пустой негатив.
Но молчание затягивается, а я никак не соображу, меня просто окликнули или уже огласили с какой целью.
Анастасия Львовна качает головой, подняв бровь в своей неповторимой изысканной манере.
— Я провожу Жана за стол. Ну или Жан проводит меня. А ты, будь добра, отнеси Станиславу графин, — она многозначительно улыбается краем губ, постукивая ногтями по костылю. — Ума не приложу в чём он то вино нести собрался. С ночи сам не свой.
