— Зачем мне все это без тебя? Мне не надо, мне ничего от тебя не надо, — она все-таки не выдержала и расплакалась, вот так, стоя передо мной, глядя мне в глаза, глотала слезы и смотрела так, что хотелось сквозь землю провалиться. — Я же люблю тебя.
Я и в прошлый раз это услышал, виду не подавал. Зачем? Будь мы в иных условиях, будь все иначе, я был бы счастлив услышать эти слова, а сейчас…сейчас они были похожи на насмешку.
— Иди, Мир, не надо путать жалость и чувство благодарности с любовью, ты еще слишком маленькая, рано тебе о любви заикаться, — произнес цинично, будучи уверенным, что попаду в цель, что ее это заденет.
И я оказался прав, страх и отчаяние во взгляде, сменились гневом.
— Маленькая? Значит, как трахаться со мной, так я не маленькая, а для любви маленькая? Знаешь что, Аверин, ты чертов лицемер, не ты ли еще недавно говорил, как важно бороться, не сдаваться? Не ты ли называл меня эгоисткой? Так вот, Леша, ты гребанный эгоист! И позволь мне самой решать, что я чувствую, единственный, кто здесь испытывает жалость — это ты! Жалость к себе. А я действительно тебя люблю.
— Я тебя не люблю, Миря, я, — я не лгал, потому что то, что я испытывал по отношению к ней — это не любовь, это безумие какое-то, сумасшествие. Я не любил, я жил ею, дышал ею, но этих слов, я, конечно, не произнес.
— Но ты ведь, ты говорил… — ее запал поугас, а я продолжил, уродом себя последним чувствовал, но продолжал:
— Мало ли, что и кому я говорил, тебе не пять лет, Мира, надо иногда думать головой. Считай, я расплатился за хороший секс и няньку для моего сына, — понял, что меня понесло, но остановиться уже не мог, — ну что ты смотришь?
Она только стояла и открывала рот, не умея подобрать слова, постепенно превращаясь из милой расстроенной девочки, в разъяренную фурию.
— Ну знаешь, Леш, это уже слишком, — прошипела она, и, если бы можно было убивать одним лишь только взглядом, я бы отправился на встречу с предками. Я ждал истерики, криков, чего угодно, но она только развернулась и выбежала из палаты, в очередной раз громко хлопнув дверью, а я только и мог повторять себе, что так надо, так правильно. Ни один уважающий себя человек не станет терпеть унижения, а Мира, она и так достаточно натерпелась, а сегодня я и вовсе втоптал ее в грязь.
— Ты совсем охренел здесь? Ты нахрена девчонку доводишь?
После ее ухода я долго смотрел в окно, прокручивая в голове свою жизнь. Я настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил появления Борзого. Праведник нашелся, достал своими нравоучениями, женой бы занялся, сколько можно сюда таскаться.
— Ты че творишь, придурок, мать твою? — он распылялся все сильнее, а мне порядком это осточертело.
— Не ори. И не лезь не в свое дело, женой своей займись, а в мою жизнь лезть не надо, я сам решу, как мне поступать.
— Сам решишь? Сам? Ты, дебил, понимаешь, что творишь? Она после операции, ее выписали только, ей вообще нельзя переживать, а она только это и делает с того самого момента, как очнулась. Ходит сюда, с тобой идиотом великовозрастным нянькается…
— Я об этом не просил, и тебя я сюда ходить тоже не просил, — я заорал так, что сейчас нас слышало все отделение, крики в этой палате вообще стали нормой, а персонал терпел, сцепив зубы, потому что отвалили им столько бабла, что, даже если я решил бы здесь вечеринку по случаю своего второго дня рождения устроить, мне бы вряд ли запретили.
— Именно, что не просил, а она все равно здесь, каждый день, она, сука, каждый день встает в срань господню и едет сюда вместо того, чтобы отдыхать и приходить в себя. А ты нихрена ее состоянию не помогаешь, она, блядь, ночевала у твоей постели, пока ты в отключке валялся.
Я промолчал, все что мог, я уже сказал и не понимал, почему до него не доходила такая простая истина. Я не могу позволить ей ломать свою жизнь. В девятнадцать лет надо жить, радоваться жизни, заводить знакомства, путешествовать в конце концов, а не сидеть прикованной к калеке впустую тратя молодость.
— Она знает.
— Не понял, — я посмотрел на него вопросительно.
— Она знает, что все свое имущество ты переписал на нее, — он только плечами пожал, мол, так и надо.
— Уговор бы не такой, ты, блядь, должен был отдать ей документы на квартиру и дать ПИН-код к карте. Ты понимаешь, что она будет чувствовать себя должной…
— Я просто проверил, — Тим перебил меня, не дав договорить и продолжил сам, — она здесь совсем не из чувства долга, другая и рада была бы свалить в закат, а учитывая твое к ней отношение вкупе с твоим омерзительным поведением, это было бы оправданно и логично. А она все еще здесь, это о многом говорит.
— Ты не понимаешь, да? Ты, бля, серьезно не понимаешь?
— Не понимаю чего?
— Ей, блядь, девятнадцать лет! У нее вся жизнь впереди, ты считаешь это нормально, тратить жизнь на уход за инвалидом? — я снова перешел на крик, потому что меня явно не слышали.
— Да с чего ты взял, что так будет? — Борзый тоже не выдержал, повысил голос, в последнее время мы вообще только на повышенных тонах и говорили. — Хватит себя жалеть, бля, встал один раз, встанешь и во второй. Все, достал, я вообще-то зашел сказать, что завтра привезу сюда твоих родителей, я уже договорился и прежде, чем ты начнешь орать, поставь себя на их место! Вместо того, чтобы иметь возможность увидеть тебя, они вынуждены получать новости от Миры, а она вынуждена врать, чтобы лишний раз не волновать их. Это ты, придурок, должен был их познакомить, ты должен был представить свою женщину семье, а вместо этого она сделала это за тебя, и именно благодаря ей у твоей матери до сих пор не случился приступ!
— Ты хочешь сказать, что Мира…
— Она уже неделю живет у них, помогает с Артемом, у твоей матери повысилось давление, а ты, сука, продолжай дальше себя жалеть!
Я многое хотел ему сказать, но слова застряли в горле, а мысли то и дело возвращались к ней. К моей девочке. Я гнал, обижал, унижал в конце концов, а она все это время делала то, что должен был делать я. Так ничего и не ответив, я было собрался открыть рот, к двери в палату снова открылась и на пороге появилась Мира. Взмыленная и злая. В руках она держала папку.
— Я вас оставлю, — внезапно спохватился Тим и исчез за дверью.
— Прежде, чем ты начнешь орать, — начала она и швырнула папку мне на живот, — я не собираюсь никуда уходить, более того, имею полное право здесь находиться, — я слушал ее краем уха, пока читал лежащий в папке документ, и чем дальше читал, тем сильнее охреневал.
— Это что, нахрен, такое, Мира? — я был просто в бешенстве.
— Это свидетельство о заключении брака. Ты читать разучился? — она села рядом, посмотрела на меня своими лисьими глазками.
— Я вижу, что не о разводе, это, блядь, как? — меня бесило ее спокойствие, она вышла за меня замуж неделю назад, а я ни сном ни духом!
— А как люди женятся? Подают заявление в ЗАГС, ждут очереди, ставят подписи…
— Мира, блядь, перестань паясничать, я своего согласия не давал и нихрена не подписывал, — я готов был ее придушить за самоуправство.
— А подпись тогда чья? — она усмехнулась и кивнула на остальные бумаги, лежащие в папке. Моя подпись. — Смотреть нужно, что подписываешь, Аверин.
— Тима, сука, — догадался я. Он привозил последние документы на подпись, я в тот день в очередной раз наорал на Миру, был не в себе, черканул везде, куда он указал, не смотрел даже. Другу я доверял безоговорочно, видимо, зря.
— Так вот о чем я, ах да, я твоя законная супруга, ни один врач меня отсюда не выставит, иначе придется иметь дело с Борзовым, а тут и так уже у всех глаз дергается, стоит ему перешагнуть порог отделения. К слову, развестись у тебя просто не получится, учитывая, что все, что у тебя было, принадлежит мне, а ты, мой дорогой, гол, как сокол. Развод я просто так тебе не дам, а на судебные тяжбы у тебя просто не хватит денег. Я думала рассказать позже, но раз уж так вышло… Будешь терпеть меня до конца жизни.
