Эти мысли роятся в голове, а каждый прошедший час подрывает надежду на лучшее все сильнее. У нас у всех уже болит горло, потому что мы постоянно зовем ее. Сейчас сюда спешит отряд спасателей с собаками для организации масштабных поисков. Но я понимаю, что при такой температуре воздуха найти Наташу живой с каждым часом шансов все меньше. Выходим на окраину оврага. Ребята осматривают внизу, а я натыкаюсь на взрытую землю. Это похоже на след. Внизу ветки примяты,? но никого нет. Оглядываюсь кругом, вижу наверху оврага тоже след босой ноги, он отчетливо виден на сырой земле. Делаю еще несколько шагов. Потом вижу под одним из деревьев кусок черной ткани. Бросаюсь туда, сердце колотится, озаряя радостью. Но когда подхожу ближе, меня накрывает паника. Я уже вижу ее, она сидит у дерева, закутанная в черную ткань и мужской пиджак. Она совсем бледная, губы синие, глаза закрыты. Я боюсь к ней прикоснуться. Боюсь, что не успел. А она такая тихая и красивая. Только на скуле алеет синяк, а на губе запеклась кровь. Эти следы на бледной коже выделяются яркими пятнами. Дрожащей рукой прикасаюсь к ее щеке, она совсем холодная:
— Наташа, — шепчу я, боюсь ее шевелить. Прижимаю руку к шее и не чувствую пульс, мое сердце колотится так, что я вообще ничего не слышу. Удушающая волна паники шурует по венам. Неужели, мы не успели? Неужели это конец?? Ко мне подбегают ребята. Мой друг отталкивает меня в сторону, довольно грубо хватает Наташу за плечи, укладывает на спину, берет за руку и прислушивается. Я не дышу.
— Живая, — объявляет он. — Успокойся. Слышишь? Пульс слабый, но есть. Теперь нужно ее срочно согреть! Не пялиться на нее! Понял? А согреть!
До меня еще доходит смысл его слов, а он уже снимает с себя куртку и кутает в нее Наташу.
Она приходит в себя в машине, когда мы уже едем назад. Я даже не понимаю, рада ли она своему спасению. Наташа только прижимается ко мне всем телом и дрожит. Ничего не говорит, не может. Ее тело сотрясает сильная дрожь. Я прижимаю ее к себе, пытаюсь отдать свое тепло,? но это не помогает. В машине печка работает на всю, в салоне очень жарко, но Наташа не может согреться. Я прижимаю к губам ее ледяные руки, пытаюсь согреть своим дыханием, но все бесполезно. Вижу, что ей больно, но почему не знаю. Я не успел ее осмотреть, возможно, она ранена. Свежей крови нет, я заметил только сильно опухшую лодыжку, но я не осмотрел ее полностью.
— У тебя что-то болит? — спрашиваю я. Она только кивает. — Что? — требую от нее ответ, пытаясь поймать взгляд, но она ничего не отвечает, только прячет лицо у меня на груди и продолжает дрожать еще сильнее.
Связываюсь с Борисычем, обрисовываю ситуацию. Говорю, что мы сейчас приедем. Наташа начинает мотать головой.
— Дддоммой, — шепчет мне в ухо, стуча зубами.
— Наташа, мне нужно, чтобы тебя осмотрел врач. Мы не будем оставаться там, если он не найдет ничего серьезного. Ты чуть не замерзла, посмотри, тебя всю трясёт, — она снова прячет лицо на моей груди, но больше не спорит, а мне остается только крепче прижимать ее к себе, кутая в теплый плед, и шептать на ухо ласковые слова, как я люблю ее, как безумно счастлив сжимать в своих руках, что скоро ей станет легче, потому что теперь все закончилось и помощь близка. А сам считаю минуты, нервы натянуты, как струна, дорога кажется бесконечной, потому что не могу ей помочь прямо сейчас.
Как только подъезжаем к больнице, выходим из машины. Наташу беру на руки, несу ее через фойе. Борисыч уже ждет нас у входа в отделение с каталкой, на которую укладываю Наташу.
— Вы что, все жить ко мне решили переехать? — недовольно спрашивает он.
— Не ворчи, а оказывай помощь.
— Оказываю, куда ж от вас денешь.
После осмотра и рентгена нас отпустили домой. Слава богу, переломов нет. Общее переохлаждение, ушибы, синяки, царапины, вывих правой ноги. Борисыч предупредил, что последствия переохлаждения могут проявиться не сразу. Наташе сделали несколько уколов, в том числе обезболивающий и успокоительный. Ее дикая дрожь сейчас прошла, она немного успокоилась, но все еще была тиха и немногословна. Вид был измученный, что немудрено, после таких потрясений. Наступать на ногу она не могла, ей наложили эластичную повязку, ходила она только с моей помощью, а чаще я ее просто носил.
Вот и сейчас я занес ее в свою квартиру, усадил на диван в гостиной. На ней был мой свитер и штаны от медицинского костюма, которые ей нашел Борисыч в больнице.
— Ты как? — спрашиваю я.
— Хочу поскорее снять это все и принять душ, — говорит она тихо.
??????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????? — Может ванну?
— Было бы неплохо
— Хорошо. Сейчас.
Ванна готова, помогаю Наташе раздеться. Она пытается выгнать меня из комнаты.
— Я сама. Иди.
— Ага, сама. Ты еле на ногах стоишь, — беру за полы свитера и пытаюсь его снять. Наташа не дает.
— Не хочу, чтобы ты меня видел такой, — шепчет она.
— Наташа. Ты забыла? Я люблю тебя. Ты не представляешь, как я рад, что все позади. Ты хочешь меня испугать парой синяков?
Она вздыхает, но позволяет снять с себя одежду. Внутри и правда все холодеет, когда вижу багряные отметины на ее теле, ссадины на руках и ногах, разбитое колено. Ничего не говорю, потому что в горле ком. Просто помогаю ей забраться в ванну, смыть с себя кровь и грязь. Если бы так же легко можно было смыть еще и воспоминания об этих жутких событиях. Потом не выдерживаю. Мне нужно срочно прижать ее к себе, почувствовать в своих руках, чтобы обрести силы все это пережить. Поэтому сбрасываю с себя одежду и присоединяюсь к Наташе.
Мы лежим в моей огромной ванной. Наташа у меня на груди, прижалась ко мне и молчит. Слов нет. В голове одна мысль. Моя Наташа со мной, все позади. Только все еще вызывает беспокойство ее состояние. Она не похожа на себя. Прижимаю ее чуть сильнее, она вздрагивает. Понимаю, что сделал ей больно.
— Прости.
— Ничего.
— Что болит?
— Если честно, то все. Хотя сейчас уже легче немного, — тихо говорит она. Я замечаю, что она постоянно прижимает руку к ушибленным ребрам. Перемещаю ее так, чтобы осмотреть ее бок,? вижу две больших фиолетовых гематомы. Внутри снова поднимается удушающая волна гнева, задаю давно мучающий меня вопрос:
— Это он избил тебя?
Она кивает и говорит:
— Ну, мог вообще убить.? Я ж ему чуть яйца не оторвала, — слабо улыбается она.
— Жалко, что не оторвала.
— Ага. И его маленький перчик.
Чувствую, прежняя Наташа начинает возвращаться. Потому что я невольно? начинаю улыбаться.
— Что, такой маленький?
— Ага. Так что не переживай. Он даже в этом тебе и в подметки не годится.
— Ну, умеешь ты успокоить, — делаю паузу, потом спрашиваю дальше. — Что он еще тебе сделал? — этот вопрос мучает меня больше всего.
— В целом ничего, — успокаивает Наташа. В больнице она отказалась от осмотра гинеколога, сказав, что ее никто не насиловал. После этого у меня просто камень с души упал, но подробностей я так и не знаю. Наташа продолжает:
— Конечно, я не знаю что было, пока я была без сознания, но думаю, кроме мерзкой фотосессии ничего.
За то, что Стас трогал Наташу, хочется оторвать ему руки. Хотя, я думаю, в камере ему уже устроили по моей просьбе веселую жизнь. Теперь он так основательно накосячил, что даже крыша от него отказалась. Дядя генерал теперь сам думает, как спасти свою задницу. Ведь это была именно его дача в лесу, где он любил поохотиться. На той самой даче при обыске нашлись и другие компрометирующие документы, которые уличают и дядю и племянника во многих темных делах. Поэтому теперь Стас остался один на один со своими косяками.
— Эти фотки окончательно взорвали мне мозг, — признаюсь честно.
— Прости меня, — говорит Наташа, смотря прямо в глаза.
— За что?
— За то, что заставила сомневаться. За мою трусость.
Я улыбаюсь.
— Это ты говоришь про трусость? — нежно глажу ее по щеке. — Да ты справилась с толпой мужиков. Ты — героиня!
