Подпираю забор уже пятнадцать минут. Солнце садится, а в этом мае не самые тёплые ночи. Но даже это ожидание не бесит, хотя сейчас меня ждут в другом месте, и, несмотря на то, что ненавижу любые ограничения, из уважения не хотел бы опаздывать.
Смотрю на часы, а потом на забор. И забор и дом, оба в дерьмовом безвкусном вкусе моего отца. Ни ума, блять, ни фантазии. Здесь у всех такие же комплекты.
Улыбаюсь, ковыряя кроссовком щебёнку у ворот.
Женька эту улицу зовёт “улица нищих”. Кажется, я что-то такое слышал, но здешние между собой её никак не называют. Мой Кудряш - дикий пролетариат. То, что мы встретились - полный пиздец и сюр. Мне двадцать, а у меня уже есть человек, за которого я готов рвать глотки. Человек, с которым мне хорошо без лишней жести. Точно не скажу, но это, вроде как, навсегда. А может у нас с ней прёт “медовый месяц”. Не знаю, дальше посмотрим.
В доме за стеной мне жить нравилось. Не в том плане - нравилось жить с отцом и его бабой под одной крышей. А в плане вседоступности: тачки, тусовки, круг общения.
«Твои будущие связи» - так он говорил.
Мой путь в никуда.
Меня четыре месяца не было, а «друзьям» я уже на фиг не упал. Индифферентно. Иногда звонит или пишет Кира. Фотки присылает какие-то. Но в последнее время все меньше, потому что знает - мне её селфи до одного места. Не думал, что могу так легко отпускать людей. Может, жизнь ещё чему-то научит?
Охранник открывает калитку.
Двадцать минут.
Аллилуйя! Золушка в здании.
Надеюсь эго моего батюшки сдохло от передоза.
Отталкиваюсь от стены, проходя внутрь.
Я с ним не общался с февраля. После той драки долго пытался осмыслить этот зашитый, блять, где-то под кожей чип. Тот, которые не позволяет набить рожу собственному отцу. И это не благородство. Просто после такого даже я не смог бы быть прежним, потому что после такого уже никаких границ не останется. А вот он смог, и второго шанса у него не будет. Границ больше нет. И отца у меня больше нет.
Во дворе пахнет цветами. Их здесь до хрена. Глядя на окна, быстро иду в дом. Не оглядываясь и не осматриваясь.
С чем уйду не знаю, и волнение бесит.
Проще было бы вообще не приходить, но я так легко не сдамся.
- Какие люди… - брезгливо тянет Марина, отходя от двери.
Силиконовая до омерзения.
Губы, сиськи. Мне такие женщины никогда не нравились. Они имеют место быть, но у меня на них куриная слепота.
- Тебе трогать нельзя, - усмехаюсь, проходя мимо.
На ней шелковый халат, который соскакивает с голого загорелого плеча, демонстрируя полное отсутствие лифчика. В придачу к этому пошлому дерьму - пушистые тапки.
- Урод, - шипит зло.
- Мааааааакс! - орёт Федя - мой сводный брат, вылетая из-за угла.
Подхватываю его на руки, смеясь:
- Привет, лупатый…
Очки у него толщиной с мой палец. Если бы эта овца в беременность меньше жарилась на Мальдивах, может и не было бы такого.
- Ты что, не умер? - верещит доверчивая трёхлетняя душа, обнимая меня за шею.
Сука.
Смотрю на эту овцу, говоря:
- Нам с тобой ещё рановато.
- В кабинет зайди.
Оборачиваюсь, и рожа сама собой каменеет.
Судя по парному загару, выходные удались. Вот не сомневаюсь, пока плескался в океане, меня велел в дом не пускать. Так я и не просился. Обломись. Мы приехали с Кудряшкой на выходные. Забрать часть ее вещей и официально представиться ее предкам. За прошедший месяц совместного проживания в тесной замкнутой среде мы поцапались всего трижды. Приятных моментов было намного больше. Настолько, что я начал верить в совместное долго и счастливо. Ну и смерть в один день. По крайней мере, подыхать с кем-то другим в один день не прикалывает. Просто я влюблён. Видимо, в этом вся фишка.
Ставлю Федю на пол и треплю лохматые волосы парня.
В кабинете сажусь на стул, в котором лет с тринадцати получал одни только пиздюли. Никогда похвалы. Сука. Ни разу. Это у него такие методы воспитания, уж мне ли не знать. Сам придумал, сам внедрил. Мужик и кремень. Всё сам.
- Внимательно, - усаживается напротив.
Сейчас вижу, как постарел великий глава семьи. Но всё ещё в образе. Лет через двадцать будет обычным стариком. Камней соберёт полные карманы. Если я так давал ему просраться, что говорить о Феде и годовалом Алёше. С такой-то матерью.
Сложив на животе руки, говорю:
- Мне нужны документы и ключи от бабушкиной квартиры. - Эту речь я практически репетировал. И я волнуюсь. От исхода встречи наше с Женькой ближайшее и далёкое будущее зависит, а то что оно будет совместное, я ни капли не сомневаюсь. - Если не отдашь, сломаю дверь и документы восстановлю. Вопрос времени. Если отдашь сейчас, больше меня не увидишь.
Если будет давить, просто уйду. Мне есть куда идти. Прямо сейчас он тоже это понимает, потому что сверлит взглядом, откинувшись на стуле.
Стараюсь не моргать. Это моя квартира. Мое единственное гребанное имущество. И это в последний раз, когда я что-то у него прошу. Пусть и своё
Молчит, изображая ухмылку. Перенимая мою манеру общения, бросает:
- Ты машину за десять кусков раскурочил. В суд подам, до пенсии не рассчитаешься, молокосос. Квартиру ему, блять, - ударяет кулаком по столу.
Ждёт моей реакции, выпятив подбородок.
Смотрю в окно за его спиной. Не помню, о чем думал в тот день. Тот месяц у меня вообще был невменяемый. Я должен нести ответственность? Ни хрена я не должен. И даже мысли другой не собираюсь допускать. Я не настолько совестливый, чтобы париться из-за грёбанного Гелентвагена.
- Почку продам, не парься, - говорю, тряхнув головой и посмотрев на него.
- Почку? - Смотрит на меня в упор. - Кто твои прогулянные органы покупать будет...
- Я мог убиться к херам, - обрываю его, возможно, впервые в жизни. - Но тебе это не интересно.
Возможно, впервые в жизни вижу что-то новое в его лице и глазах. Но чтобы это ни было, мне оно больше не нужно. Время не то, и я не тот.
- Я завтра в пять вечера уезжаю. - Встаю и иду к двери. - Сюда больше не вернусь. Будет что сказать, звони.
Почти выйдя за дверь, слышу:
- И где ты сейчас?
- Где-то… - бросаю, уходя.
Выйдя на улицу, гоню из носа знакомые запахи этого дома.
Это больше не мой дом. У меня пока своего нет, но обязательно будет.
Глава 42
- Это поставь сюда, - суетится мама, накрывая стол парадной скатертью.
Есть всем придется на весу, и никаких винных пятен!
Я нервничаю, как перед каким-то сложным экзаменом, к которому ни фига не готовилась. Только на этом экзамене я не одна. От этого в груди щемит и ноет. У нас… Немцев всегда за главного. И мне это безумно нравится. То, что он не боится быть главным и брать на себя все подряд ответственности.
Люблю его… люблю… люблю… люблю…
Глупо улыбаясь скатерти, пробегаю пальцами по толстой цепочке на шее, которая надежно спрятана под моим платьем.
Это подарок мне от Макса. Подарок мне на его день рождения. Оказывается, так было можно! Подарок тяжелый, приятный и серебряным грузом болтающийся между моих грудей. Я не сомневаюсь в том, что длина цепочки - не, блин, случайность!
В этом весь Немцев...
- Мам, он не любит горох… убери… - прошу, очнувшись.
Вручаю ей селёдку на гороховой подушке, махнув рукой.
- Как можно не любить горох? - ворчит, убирая тарелку в холодильник. - Странный он у тебя…
Сглотнув волнение, киваю.
- Немного…
Что ещё я могу сказать?
В Немцеве до фига странного. И каждую странность я в нём люблю.
- Что ещё он у тебя не любит? - как бы между прочим, спрашивает она.
Поднимаю глаза, понимая, что палюсь, как дура. Я веду себя странно. Заторможенно. Глупо. Нетипично.
- Он не любит, когда его разглядывают, - сообщаю, поправляя салфетки.
Хочу, чтобы всё было идеально. Чтобы он знал, что это для него.
