Я не очень-то ей верю. Я думаю, что она так же увлечена тем, что произошло между нашими любовниками. Но от того, что я ей скажу, ее позиция не изменится.
— Как ты догадалась, что я вообще увлекаюсь астрономией? — Я возвращаю разговор к ней. Я забыл спросить в Новом Амстердаме.
— У тебя всегда под мышкой книга по астрономии. Была одна в Италии, когда ты был на балконе, и еще одна, когда ты впервые пришел в Калипсо Холл. Это почти как твой якорь. Это приземляет тебя, не так ли?
— Это не одеяло безопасности. — Я усмехаюсь.
— Я думаю, что так и есть. — Она выгибает бровь.
— К счастью, тебе платят не за то, чтобы ты думала, а за то, чтобы повторять строки, написанные лучшими мыслителями.
— Пощади меня. — Она поднимает руку. — Если бы ты думал, что я такая глупая, ты бы не хихикал, как школьница, каждый раз, когда я шучу. А теперь расскажи мне о своем увлечении астрономией.
Она не собирается это отпускать. Я мог бы также бросить ей кость.
— Астрономия - это физика, а физика абсолютна. Она фактична и поэтому реальна. Некоторые люди обращаются к Богу за ответами. Я обращаюсь к науке. Мне нравится тайна космоса. И мне нравится разгадывать ее. Подумай об этом так: Земля взорвется примерно через семь миллиардов лет. К тому времени большая часть жизни на ней, вероятно, вымрет. Тот, кому не повезло выжить, будет вынужден наблюдать за собственной гибелью, когда Солнце поглотит Землю, после того как мы войдем в фазу красного гиганта и выйдем за пределы нашей нынешней орбиты. На этом этапе было бы неплохо иметь план Б. Несомненно, никто из нас не будет здесь, чтобы осуществить его, но мысль о том, что ты и я могли бы стать частью решения - это волнует меня.
И тогда я понимаю, что никто никогда раньше не спрашивал меня о моей любви к астрономии. Грейс обращалась с моими книгами, моей степенью, моей страстью так, словно они были не более чем пластиковым комнатным растением. Риггс и Кристиан по большей части игнорируют это. Папа никогда не понимал очарования — он никогда не понимал ничего, что не могло бы принести ему больше денег.
Виннфред действительно заботится.
Лифт открывается. Мы оба заходим внутрь. Я понятия не имею, куда мы идем. На самом деле, я понятия не имею, куда она идет. Эта женщина не позволит мне ходить за собой, куда бы она ни направлялась.
— Почему ты выбрал хедж-фонды? Почему не НАСА? — Она изучает меня.
— Я знал с самого раннего возраста, что унаследую состояние и портфель Корбинов. Чтобы не обгадить семейное наследство, мне нужно было работать в сфере финансов.
— Тебе небезразлично наследие твоей семьи?
— Не особенно, — признаюсь я. — Смотри, у нас, Корбинов, есть проклятие. Два проклятия, если быть точным. Одно из них заключается в том, что мы всегда пытаемся превзойти последнего человека, от которого мы унаследовали империю.
— Значит, ты хочешь быть лучше своего отца, даже если его здесь нет, чтобы засвидетельствовать это. Ловко. Имеет большой смысл. А что еще? — Она наклоняет голову вбок.
Ухмыляясь, я прислоняюсь спиной к зеркалу.
— Мы всегда влюбляемся не в ту девушку. Фактически, все последние семь поколений мужчин в моей семье развелись со своими женами.
— Это действительно грустно.
— Я мог бы придумать более грустные вещи, чтобы истязать твой разум.
— Я уверена, что ты сможешь. — Она слабо улыбается. — Тебе нравится мучить людей, не так ли?
— На самом деле мне все равно, — небрежно говорю я. — В отличие от тебя, которая заботится слишком много. Благотворительные организации, волонтерская работа, печенье, улыбки. Тебе нужно жить немного больше для себя и немного меньше для всех остальных.
Она смотрит на меня, но ничего не говорит. Я задел за живое, и я знаю, что она подумает об этом, когда мы будем прощаться. Тем не менее, у нас еще есть несколько минут, чтобы поработать вместе.
— Так скажи мне, чем ты увлечена, Виннфред?
Она трет подбородок, привычка, которю она не может скрыть.
— В основном театр. С тех пор, как я была маленькой девочкой, сцена была моим спасением.
— От чего ты убегала?
— То же самое, от чего мы все убегаем. — Она проводит пальцем по краю зеркала лифта, просто чтобы что-то сделать руками. — Реальность, в основном.
Лифт открывается. Она быстро выходит.
— Что было не так с реальностью Виннфред, когда она росла? — Я собака с костью. Я гоняюсь за ней по вестибюлю, устраивая зрелище из нас обоих, и мне все равно. Завтра мне тоже будет все равно. Меня никогда не волновало, что люди думают обо мне. Всегда было не наплевать на Грейс.
— Ну, если тебе действительно нужно знать, я ненавидела быть провинциальной девчонкой с большими устремлениями, которая прекрасно знала, что такие люди, как ты, всегда будут стоять у меня на пути, высмеивать и унижать меня, когда это возможно. Я хотела верить, что могу быть чем-то потрясающим, но мир не всегда позволял мне.
Я останавливаюсь на тротуаре, как раз перед нами останавливается черная Toyota Camry Uber. Теперь я понимаю. Вот почему Винни возмущается мной с такой страстью. Я олицетворяю собой все, чего она боится и в чем чувствует себя неуверенно. И я дразнил ее этим с момента нашего знакомства.
Может быть, потому что меня тоже возмущает то, что она представляет. Легкая, непринужденная жизнь. Где гнаться за деньгами и престижем, затаив дыхание, безвкусно, а не благородно.
Она открывает заднюю дверь Камри.
Я хочу преследовать ее. Чтобы украсть еще один поцелуй, пока все хорошо. Возможно, даже сказать ей, что единственная причина, по которой я насмехался над ней в Италии, заключалась в том, что она была соблазнительной, чертовски соблазнительной, и я ненавидел ее за это.
Но в чем смысл? Виннфред слишком поглощена своей любовью к умершему мужу. Даже если бы это было не так, я всегда хотел только одну женщину. Желание другой кажется чуждым; в отличие от езды на велосипеде, это не тот навык, которым можно пренебречь и сразу же вернуться к нему.
— О, и кстати. — Она бросает на меня последний взгляд, вцепившись в дверь. — Этот поцелуй? Четыре из десяти. Может, поэтому Грейс тебе изменила. Ты плохо целуешься.
Она опускает голову и исчезает внутри автомобиля, прежде чем закрыть дверь. Машина скользит обратно в поток, оставляя меня в облаке выхлопного дыма.
Я смеюсь про себя, качая головой.
Деревенщина — развлечение на десять из десяти.
ГЛАВА 16
Винни
Прошлое
Это был мой первый раз в Италии - вообще за пределами Америки, - поэтому даже старое казалось новым. Старинные здания пастельных тонов, сложенные друг на друга, как разноцветное мороженое. Желтое августовское солнце рисовало пейзаж старинной кистью.
В Италии все было меньше — комнаты, дороги, машины, магазины. Вкус еды тоже был другим. Сыр, травы и мясное ассорти были более выраженными и острыми по вкусу.
Пол, красноносый и очень веснушчатый от жары, прижал меня к перилам балкона нашего отеля. Его руки обвились вокруг моей талии, его эрекция впилась мне в живот. Я сочно откусила персик, который держала в руках, а он пробрался к моему горлу, высасывая остатки нектара.
— Так вкусно . . . так заманчиво. . . — пробормотал он, опуская голову еще ниже, между моих грудей. На мне было то же бордовое платье, в котором я была на выпускном балу. Хотя я больше не была той девушкой, которая должна считать свои пенни, использовать деньги Пола для оплаты дорогих платьев тоже было неправильным. Даже если он умолял меня сделать это, и часто.
— Это очень хороший персик. — Я поцеловала его в ухо, изображая невинность.
Пол отстранился, его душераздирающая улыбка, которую я так любила, — свежая, застенчивая и добрая — полностью проявилась.
— Я говорю о женщине, на которой женился. Я до сих пор щипаю себя каждое утро, видя тебя рядом со мной. Как мне вообще так повезло?
Где-то не так далеко из одного из домов, целующих набережную, гремела музыка. Классическая фортепианная пьеса. Я обняла мужа. Персик выпал из моей руки. Я глубоко поцеловала его, и это было прекрасно. Милая и нуждающаяся, с обещанием того, что грядет. Через минуту мы поднялись бы в ресторан, и Пол с головой окунулся бы в свою роль. Член клуба мальчиков. Безразличный к сексистским шуткам, тщеславный и отстраненный.
