— Договорились, — расслабляется доктор и выписывает назначения на анализы через три недели.
Домой возвращаемся в приподнятом настроении. Ника кидает загадочные взгляды, а я стараюсь лишний раз обещающе до неё прикоснуться. Помогаю выбраться из машины, дёргаю на себя и приникаю к губам, трясясь, как подросток в пубертатном возрасте.
— У меня рука скоро отсохнет, — шепчу ей, показывая в воздухе, что я ей делаю в ванной комнате. — Хочу тебя до одурения. Того и глядишь, яйца скоро посинеют.
— Пошляк, — опускает в смущении глаза, а затем поднимает на меня мутный взор. — Я тоже тебя хочу.
— Предлагаю сегодня пораньше лечь спать, — подхватываю свою пушинку на руки и несу в дом.
— Ты читаешь сказку Глебу, а я Кире.
Дома нас сносят Глеб с Мирой, не поделившие игрушку и давящие друг на друга детским авторитетом самых старших в семье. С кухни раздаётся плачь Вовки и недовольное бормотание Полины, уставшее от бесполезного успокаивания сына. Неверов Владимир Максимович растёт настоящим мужиком, тянущимся к сильному полу и не ставящим ни во что авторитет слабых женщин.
— Иди, помоги Поле успокоить Вовку, — подталкивает меня в спину жена. — Совсем мелкий террорист замучил мать, пока отец на работе.
Передвигаюсь в сторону требовательного ора и обнаруживаю комичную картину. Кира сидит в стульчике, коряво орудует ложкой и с вселенской скорбью смотрит на хоровод, состоящий из покрасневшей Полины, трясущей багрового хомяка, и двух нянек. Одна отстукивает в ложки, привлекая внимание горлопана, а другая пытается влить в малыша ядовито-зелёную жидкость.
— Что происходит? — не выдерживаю страданий маленького мужичка.
— У Вовчика температура поднялась, зубки лезут, — слезливо тянет Поля и с надеждой смотрит на меня.
— Давай его сюда, — протягиваю руки и принимаю вспотевшего от натуги пацана. — Совсем тебя девчонки замучили. Не знают, как с мужчинами обращаться.
Вовка протяжно всхлипывает и успокаивается, искренне радуясь моему вмешательству. До приезда Макса отказывается слезать с моих рук, позволяя взять себя матери только на кормление. Вечером провожаем чету Неверовых, купаем детей и расползаемся по комнатам читать сказки и укладывать их спать. Прислуга разошлась по своим домикам, охрана заняла ночные посты, и в доме наступает долгожданная тишина.
Захожу в спальню, слышу за дверью шум воды и быстро срываю с себя одежду, лишаясь пуговиц и рукавов. За стеклом, покрытым паром и крупными каплями, изгибается тонкий стан супруги в пушистой пене. Член чётко указывает в её направлении, подрагивая и подтягивая к объекту вожделения, словно на верёвке.
Даю младшему Миру руководить мной и влетаю в душевую кабину. Последнее время вижу Нику в ночной, скромной сорочке, а сейчас охреневаю от вида обнажённого тела. Тяжёлая грудь, покатые бёдра, упругая задница. Руки трясутся, пока тянутся к ней, и я весь трясусь в предвкушении.
Касаюсь спины, с заметно посветлевшими и сгладившимися рубцами, веду вдоль позвоночника, проходя ямочки и с болезненным удовольствием вдавливая пальцы в мягкость ягодиц. Ника выдаёт судорожный вдох и подаётся назад, впечатываясь в грудь и повиливая попкой в паху.
— Прости, малыш, не могу больше ждать, — нагибаю её вперёд и жадно врываюсь внутрь.
Бархатные стеночки радостно приветствуют подрагиванием, Ника громко стонет и насаживается сама, сокращаясь от жёсткого внедрения. Сжимаю до синяков бёдра, фиксирую на месте и вбиваюсь, выходя полностью и резко возвращаясь назад, туда, где горячо, влажно, вкусно.
Провожу по животу, спускаюсь ниже, ныряю в складочки и надавливаю на клитор, пульсирующий под пальцами. Пара нажатий, круговой оборот, и малышка бьётся в судорогах, ярко кончая. На последнем толчке рычу, стискиваю зубы и выплёскиваюсь на спину, размазывая семя по ягодицам. Вероника в данный момент не пьёт таблетки, а беременность нам сейчас не нужна.
Малышка выпрямляется, откидывает голову мне на плечо, тяжело дышит и удовлетворённо улыбается. Её шарниры разбалансировались и еле удерживают на ногах, поэтому мне приходится крепко удерживать жену на весу и сильнее прижимать к себе.
— Это всего лишь начало, — шепчу ей, прикусывая хрящик на ушке. — Репетиция. Прелюдия. Растяжка перед забегом. Ты на всю ночь только моя.
Эпилог
Вероника
Дворец из белого камня играет в переливах солнечных лучей, отражающихся от синих вод Бонского залива. Величественное здание с резными анфиладами и с кряжистыми башнями по углам, украшенными цветными витражами, демонстрировали статус и положение Шахима. Ещё полтора года назад не могла представить, что вернусь в страну, где раскалённый воздух и образ жизни так похожи на место моего рабства.
Время лечит, а деньги, вложенные Дамиром, лечат в несколько раз быстрее. На моём лице не осталось даже слабого намёка на порез, волосы шелковистыми локонами струятся по плечам, а спина избавилась от грубых неровностей, и только чуть светлые блики на загорелой коже напоминают о прошлом.
Прошлое не забылось, просто померкло под всеобъемлющем счастьем, подаренном супругом. За это время Мир почти отошёл от дел, плюнув на бонусную шкалу во власти и управляя компаниями на расстоянии. Сложнее пришлось с теневой стороной бизнеса. Контроль там он отдать ещё был не готов. И дело не в жадности и страхе потерять деньги. Всё упиралось в безопасность. Захратов не смог себе позволить сдавать позиции, становясь живой мишенью для конкурентов, поэтому бандиты с большой дороги остаются у него в кулаке.
В конце концов, я знала за кого выходила замуж и с кем связала свою судьбу. Не участвует в трафике наркоты, не практикует работорговлю, и на этом спасибо. А оружие, рэкет и крышевание борделей я переживу, лишь бы эта грязь не касалась семьи. Кто-то скажет, так нельзя, кто-то осуждающе покачает головой, но всё, случившееся со мной, сделало меня толстокожее, черствее, и жить я предпочитаю в своём маленьком, обособленном от всех, мирке.
— Шахим отдал нам целое крыло, — обнимает меня муж, отвлекая от созерцания голубизны, сливающейся на горизонте с синевой. Эта сторона дома нависает кружевными балконами над небольшим утёсом, создавая ощущение волшебного парения над глубиной. — Лейсан укладывает детей спать, так что мы можем осмотреть нашу спальню.
Мир проводит носом за ухом, перекидывает волосы на другое плечо и ведёт дорожку поцелуев по шее, запуская табун мурашек, прыгающих вдоль позвоночника. Если бы не закрытое платье, скрывающее меня от подбородка до кончиков пальцев на ногах, мурашки понеслись бы гораздо дальше, догоняемые губами любимого мужчины.
— Не понимаю пристрастия сородичей к маниакальной упаковке жён, — ворчит Дамир от невозможности пробраться внутрь. — Не посмотреть, не потрогать. Сплошное развитие фантазии.
— Потерпи, — поворачиваюсь в кольце рук и касаюсь ладонью небритой скулы. — Вернёмся домой, насмотришься и натрогаешься. Ещё надоест.
— Никогда, — добавляет хрипотцы в голос. — Никогда не надоест смотреть и трогать тебя. Ты моя болезнь, малышка, моя страсть, моя жизнь. Я буду вечно хотеть тебя, так что пойдём скорее смотреть спальню и проверять перины на мягкость.
Спальня впечатляет. Потолки около четырёх метров в обрамлении лепнины с позолотой, персиковый шёлк скользит драпировкой по стенам, пушистый ковёр с высоким ворсом брусничного безобразия, на который страшно наступать и портить совершенство грязными ногами, а посередине этой сказки огромная кровать с прозрачным балдахином и столбиками, украшенными цветами.
— Нам надо срочно сделать ремонт, — выдыхаю, утопая голыми ступнями в пушистой мягкости. — Надеюсь, Шахим не обидится, если мы позаимствуем некоторые нюансы его интерьера?
— Всего, или только кровать? — не отступает ни на шаг муж.
— Всё, кроме позолоты, — обвожу ещё раз воздушную красоту. — Хочу такой ковёр.
