Наверное, я слишком давно не был на квиддичном матче - в последние два года мне было совсем не до игр, а летом и в начале осени слишком закрутили другие дела, так что выбраться на приличный матч между командами Лиги удалось только сейчас. Честно говоря, мне бы сегодня, раз уж выдался полностью свободный от забот день, следовало отоспаться, учитывая, насколько я был занят в последнее время, однако играли «Сенненские соколы», и я все-таки поддался соблазну.
К тому же, за исключением вчерашнего похода в оперу, за последние полторы недели я никуда не вылезал из дома, кроме как по делам (не считать же встречи с Поттером за светские развлечения, в самом деле), вежливо отказываясь от всех приглашений, и это уже начало вызывать вопросы у той же Паркинсон.
Да и потом, мне срочно нужно было чье-нибудь общество, по крайней мере, затем, чтобы хоть ненадолго отвлечься от прокручивания в голове вчерашнего разговора с Поттером и попытки понять, что же все это было, а также раздумываний о том, считать ли мне себя оскорбленным и можно ли надеяться еще хотя бы на один вечер в постели с национальным героем. Впрочем, насчет последнего я не обольщался - вчера Поттер недвусмысленно дал понять, что рассчитывать мне больше не на что.
Вот что странно. Я должен был злиться на Поттера, за то, что он такой наивный полудурок, у которого все вечно должно быть честно, морально и правильно. И за то, что он, совершенно наглым образом, вломился ко мне домой, даже не предупредив. И за то, что устроил отвратительную сцену и чуть не сломал мне запястья. И, в конце концов, за то, что истоптал грязными ботинками и ковер, и мою рубашку.
И я злился. Отчаянно и исступленно, до шипения и содранных костяшек. Только не на Поттера, а на себя.
Во-первых, за то, что не запечатал камин. Но я никогда не испытывал в этом надобности - друзей, способных прийти в любое время дня и ночи, у меня было, стражам порядка, если они захотят вломиться, плевать на все мои замки, так что мне никогда даже мысль не приходила поставить на камин блок.
Во-вторых, за то, что не удосужился прибраться. Опять же, я никого не ждал.
В-третьих, меня злил тот факт, что, стоило только переспать с кем-то, кроме единственного и постоянного любовника - и этот любовник появился в самый неподходящий момент. Да еще и взбесился.
Очень хотелось обвинить во всем Поттера. Это было бы очень привычно. Но сердился я на самого себя. На то, что эти невозможные встречи подошли к концу - видеться с Поттером исключительно для приятного времяпрепровождения в кровати было весьма и весьма приятно. К тому же, можно было не опасаться какого-либо шантажа с его стороны - не в интересах самого Поттера было сообщать общественности о своих сексуальных предпочтениях, так что и в этом плане он меня устраивал абсолютно.
Со случайными партнерами приходилось все же пользоваться обороткой - не брать же с каждого Непреложный обет.
Мерлин… никогда бы не подумал, что окажусь в такой идиотской ситуации.
Впрочем, это в моем стиле - в очередной раз сглупить, а потом расхлебывать последствия. Надеюсь, с Турниром так не выйдет.
От довольно упаднических и безрадостных мыслей я скривился. Пожалуй, привычка анализировать свои поступки и относиться к самому себе честно, без прикрас, стала самой неприятной из всех, приобретенных за последние полгода.
- Эй, Малфой, ты чего какой кислый? - услышал я простодушный вопрос, заданный, конечно же, Кормаком Маклаггеном, который обеспечил нашей небольшой компании лучшие места на сегодняшнем матче. - Не с той ноги встал?
Хотелось ответить ему чем-нибудь едким, но я в очередной раз напомнил себе, что время, когда я мог хамить всем направо и налево, давно прошло, так что пришлось ограничиться в меру вежливой, в меру неприятной улыбкой. Обычно это помогало, и собеседник без слов понимал, что у меня нет настроения беседовать, однако Маклагген никогда не отличался особенной тактичностью и тонкостью. Впрочем, мой отец всегда считал, что шотландцы, в принципе, не отличаются подобными вещами, и я был вполне с ним солидарен в этом вопросе.
Кормак явно ждал ответа, поэтому пришлось все же разлепить губы.
- Благодарю за заботу, - холодно сказал я. - Все в порядке. Еще раз благодарю за билеты.
Обычно мои знакомые, заслышав подобный тон, прекращали всяческие расспросы. Однако проклятого гриффиндорца не проняло и это.
Он явно хотел сказать еще что-то, и я уже мысленно призывал к себе всю свою выдержку, чтобы поддерживать максимально нейтральный тон, хотя готов был взорваться, но меня неожиданно спасла Паркинсон. Подмигнув, Панси чуть пододвинулась к нему, словно невзначай сделав неловкое движение, от которого ее юбка на несколько мгновений взметнулась вверх, открывая аккуратное колено.
- Кормак, - улыбнулась девушка, и я удивился тому, насколько может улыбка, даже, кажется, искренняя - видимо, вчерашний вечер у Панси завершился куда лучше моего - преобразить некрасивое лицо, смягчив и тяжелые скулы, и резкую линию носа. Даже глаза ее показались больше и выразительнее. Обычно Панси пользовалась косметикой, умело подчеркивая достоинства и скрывая недостатки лица, но сегодня девушка не стала краситься, и я впервые увидел, как искренние эмоции могут совершенно изменить внешность человека. Некстати вспомнился Поттер, который порой, как вчера, мог казаться пугающим, а порой, особенно без очков, беззащитным, и я моргнул, отгоняя от себя непрошеное видение. А Панси же, тем временем, совершенно не замечая моего внимательного взгляда, весело щебетала, обращаясь к Маклаггену: - Слушай, а чем эти «соколы» так знамениты? Я ужасно разбираюсь в квиддиче, на самом деле…
Кормак, мгновенно позабыв обо мне и моем кислом виде, тут же сел на свою любимую метлу - о квиддиче он мог разговаривать часами. Тем более, что мимика Паркинсон, на которую я обратил внимание, видимо, не оставила равнодушным и его - он немного неловко улыбнулся, растеряв львиную долю своей самоуверенности, и, увлеченно рассказывая, смотрел на Панси как щенок, которого поманили аппетитной косточкой.
Я же, весьма довольный тем, что от меня отстали, сделал себе мысленную пометку отблагодарить Паркинсон, и вернулся к своим мыслям. Но спокойно подумать мне, все-таки, не удалось - через пару минут в ложу ввалились Теодор Нотт с Эдрианом Пьюси, уже слегка нетрезвые и потому необычно шумные, пришлось здороваться и обмениваться с ними незначительными фразами, а затем прозвучал звучный сигнал, и на поле показались игроки.
«Сенненские соколы» и «Стоунхейвенские сороки». Темное серебро с жемчужной оторочкой и антрацитово-черная ночь, разбавленная снежной белизной. Грубая, жесткая сила против ловкости и проворства.
