— Мне очень жаль, — стону я, закрывая лицо руками. — Этого не должно было случиться. Он просто... он так бесит. Добирается до тебя, а затем еще немного. Прежде чем ты это понимаешь, он все, о чем можешь думать, и ты понимаешь, что жалеешь, что вообще его увидела, но уже слишком поздно, и…
— И он тот самый.
— Самый неподходящий, необычный, ненадежный из всех, что когда-либо существовали.
Роуз смотрит на меня с жалостью.
— Мы все это знаем. Забавно, что знание ничего не меняет, да?
Я опускаю голову, чувствуя себя довольно жалко.
— Это самое худшее.
***
Я не открывала подарок Салли. Сижу в машине возле маяка, слишком боясь выйти из машины и войти внутрь, зная, что он, должно быть, услышал, как я подъехала. Держу в руках маленький подарок, который он оставил для меня, переворачивая его снова и снова, теребя углы бумаги дрожащими руками. Мне страшно. Что, если там не было нечто особенного? Пара носков? Подарочный сертификат в книжный магазин? Коробка была не того размера и формы, чтобы быть любой из этих вещей, но эти мысли все еще крутились в голове. Что, если это был подарок, который ничего не значил? Было ли это хуже, чем то, если там слишком ценное? Драгоценности? Что-то личное и сделанное вручную, как он подарил детям? В любом случае, я влипла.
Пассажирская дверь машины внезапно открывается, напугав меня до чертиков. Так пристально смотрела на подарок, что не заметила, как Салли вышел из маяка и направился к машине. Его щеки раскраснелись от холода, а волнистые волосы зачесаны назад. Все еще самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.
Салли забрался в машину и устроился поудобнее на пассажирском сиденье. Не глядя на меня, он захлопывает дверцу и уставился прямо перед собой через лобовое стекло. Сначала никто из нас ничего не говорит.
— Так ты собираешься его открывать?
— Думаю об этом, — признаюсь я. — Детям очень понравились их подарки. Спасибо.
Салли пожимает плечами и дышит на руки. Он пытается притвориться, что это не так, но и он, и я знаем, сколько усилий он вложил в эти подарки. Сколько времени у него ушло на это — много часов. Оба подарка — плоды любви. Это действительно большое дело.
— Здесь пахнет так, будто Рождество вырвало, — замечает Салли.
Это действительно так. Я отложила для него порцию еды, когда мы готовили ужин, даже не задумываясь об этом. Из фляжки с подогретым вином в машину просочились запахи корицы и специй, которые смешались с запахом индейки, фарша и подливки, бесспорно создавая атаку праздничных запахов.
— Если тебе не нужна еда, я всегда могу забрать ее с собой домой.
— Я жду тебя уже несколько часов и умираю с голоду.
— Как ты узнал, что я приеду?
Салли искоса смотрит на меня, приоткрыв рот в улыбке.
— В «Звуках музыки» есть часть, где Мария пытается отрицать свои истинные чувства к этому надутому старому ублюдку фон Траппу. Он упал с какой-то лестницы или типа того, и все думают, что она не пойдет к нему, что она позволит ему самому разобраться со своими проблемами, потому что он был полным мудаком, но затем в конце фильма, как раз когда нацисты собираются увезти старого фон Траппа в Освенцим, появляется Мария с автоматом и спасает его задницу. Ну, она пытается спасти его и попадает в плен в процессе, так что он должен спасти ее в конце концов, но все получается.
Я просто тупо уставилась на него.
— Ты когда-нибудь видел «Звуки музыки», Салли?
— Конечно же, видел. Все видели «Звуки музыки».
— Мне кажется, ты путаешь его с другими фильмами.
— Может быть, — соглашается он, кивая. — Есть очень большая вероятность, что ты права.
Я прижимаю руку к сердцу, изображая шок.
— О, Боже мой. Неужели Салли Флетчер только что признал, что я в чем-то права?
Он смеется, язвительно и весело одновременно.
— Не испытывай судьбу, Лэнг. Отвези меня куда-нибудь, ладно? Мне чертовски надоело смотреть на этот маяк.
— Так темно же.
— Знаю. Это самая лучшая часть.
Он очень странный человек. Я ехала с включенными фарами, петляя по узким дорогам, изгибающимся вдоль береговой линии, пока не достигла широкой развилки на краю утеса, выходящего на океан.
— Вылезай, пойдем со мной, — командует Салли.
Он тянется к заднему сиденью, морщится — его ребра, очевидно, все еще немного болят, несмотря на четырехнедельный период восстановления — и поднимает сумку с едой и подогретым вином. Салли выходит из машины, не сказав больше ни слова, и уходит в темноту.
Я жду секунду. Снаружи очень холодно, а он только что оправился от сильного приступа переохлаждения. Этот человек действительно сумасшедший. Бесспорно. И все же нет смысла сидеть в машине. Он казался довольно решительным, когда вышел и пошел прочь. У меня нет другого выбора, кроме как идти за ним.
Океан ревет, разбиваясь о скалы, выплевывая на берег ледяные брызги соленой воды. Салли стоит, прислонившись к плоскому выступу скалы, и голыми руками счищает с него снег.
— Садись. — Он указывает на голую скалу, твердо глядя на меня, словно провоцируя отказать ему.
Сажусь, он присоединяется ко мне, прижав ногу к моей, и начинает выдавать мне вещи из сумки, которую я упаковала дома: индейку, картошку в фольге, батат, маленький контейнер с соусом, с плотно закрученной крышкой.
— Я не брала ни бумажных тарелок, ни вилок. Предполагалось, что мы будем ужинать у тебя. Мы не можем есть прямо так, Салли.
— А почему бы и нет, черт возьми? — Он берет кусочек засахаренного батата и обмакнув его в миску с соусом, сует в рот, сверкнув мне улыбкой.
Я закатываю глаза.
— Ты же знаешь, что через четыре дня они найдут здесь наши тела, примерзшие к этой скале, верно? — Моя задница уже онемела.
— Не будь таким ребенком. — Однако Салли придвигается ближе ко мне, положив руку вокруг моих плеч, притягивая меня ближе к себе.
Мы оба едим одной рукой, молча, слушая, как океан бьется о фундамент острова. Далеко в море мигают и вспыхивают красным и зеленым огни грузовых судов и танкеров, словно отмечая праздник.
Как только заканчиваем, Салли убирает остатки еды и достает глинтвейн, налив порцию в верхнюю часть фляжки.
— Мы поделимся, — предлагает он, протягивая ее мне. Я держу в руках крышку с обжигающе горячей жидкостью, пока снова не чувствую пальцы, а потом отпиваю и передаю ему.
— Этот месяц был дерьмовым, — тихо говорит он себе под нос. — Я и не представлял, что может быть так дерьмово. И не говори мне, что ты прекрасно проводила время, потому что знаю, что это не так.
— Не скажу.
— Я ходил на спектакль Коннора, — выпаливает он. — Сидел сзади и убедился, что он меня не увидит.
— Ты это сделал? — Не могу в это поверить. Подарки этим утром ошарашили меня, но это было что-то совсем другое.
Салли кивает и отпивает немного вина. Он слово погружен в свои мысли, его глаза тускло блестят, хотя вокруг нас непроглядная тьма.
— Я просто хотел его увидеть. Посмотреть на них обоих. Все на острове постоянно спорят о том, на кого они больше похожи — на Ронана или Магду. Наверное, я хотел сам решить.
— О. — Я беру у него чашку с вином. — И что же ты решил?
— Они больше похожи на Ронана. А это значит, что они так же похожи на меня. — Эта мысль, кажется, не делала его счастливым. Он сжимает левую руку в кулак на коленях. — Я этого не ожидал. Должен был, но не ожидал. Черт возьми, Лэнг, может ты уже откроешь свой чертов подарок? Это сводит с ума то, что мы сидим здесь с ним в кармане.
Мне хотелось узнать побольше о том, что он видел в тот вечер, когда Коннор играл в пьесе, о чем он думал, наблюдая, как сын его брата декламирует свои реплики, возможно, мельком замечая Эми и меня в темной толпе, но его признание явно смутило его, и он явно не хочет больше говорить об этом. Я достаю подарок из кармана и смотрю на Салли, прищурившись.
— Можно мне его встряхнуть? — спрашиваю я.
— Конечно.
