«К черту, к черту все предрассудки и условности!» — орала душа, но разум шепнул:
— У меня никогда не будет детей. — Он поднял голову, я ткнула себя пальцами в живот, туда где ещё горело от его ласк, и добавила: — Тут – пусто. И всегда так будет. Ты должен знать.
— Я люблю тебя, всю. Ты моя женщина. Остальное не имеет значения.
— Это сейчас не имеет…
— Всегда, — отрезал он. Навис надо мной, поцеловал меня в нос и улыбнулся: — Мне кажется у нас ещё будут дети. И не один.
«Господи, сейчас он готов пообещать тебе что угодно! Нашла время для разговоров!» — укорила себя и занялась делом. Для начала стянула с него футболку, следом потеряв остатки разума и свою одежду.
К рассвету мы уже знали все, не изученные ранее, интимные места друг друга, слово «люблю» срывалось с наших губ чаще остальных и все равно меня терзали сомнения.
— Я падшая женщина, — в какой-то момент сказала я. — Нельзя тебе со мной встречаться.
— А я и не стану встречаться, — заявил он и взял меня за руку: — Я стану с тобой жить. И ты не падшая, — возразил он.
— Падшая, — настаивала я.
— Хорошо, падшая, — согласился он, прижался обнаженным торсом и шепнул в самое ухо: — Мой падший ангел.
А потом закрыл мне поцелуем губы, чтобы не вздумала больше трепаться.
Эпилог
Я полюбила утро. Почти сразу, как только пришлось вставать спозаранку. Новый день – всегда неизведанное. Первая улыбка, первый зуб или первый шаг, первые слова, наконец. Я всегда хотела детей, но даже вполовину не догадывалась какое это счастье.
«Сама не носила, не мать» — шепчутся иные за спиной. Плевать. Обо мне вообще много судачат. Я люблю свою дочь, я люблю своего мужа, я люблю начало нового дня, и я люблю это утро. Ярослав прилетел к нам вчера, отсыпается на свежем воздухе, Маруська играется в саду, а я наблюдаю за ней, покачиваясь в кресле. Дадим нашему папочке поспать ещё часик и пойдем на море. Что может быть прекрасней?
Правда, некоторые личности не сразу поверили в мои чувства… Нет, он никогда не говорил мне впрямую, но иногда не нужно слов. На виду всё. Взять хотя бы тот факт, что он переписал на меня комбинат ещё до свадьбы. Конечно, он долдонил о справедливости, но я-то знала: хочет быть уверен — я с ним не поэтому. Чтобы никакие заводы и комбинаты не стояли между нами. Они и так не стояли, но… где-то в глубине билась самонадеянная мысль – и все-таки я смогла! Я стыдилась её, гнала, однако, в итоге у меня получилось вернуть отцово детище. Ведь смогла? Ещё и мужа себе такого отхватила!
Я откинулась и уставилась в небо, щурясь на солнце. Хороший денек. И ветерок такой нежный, ласковый. С мая по октябрь мы живет тут, у моря. Дом этот купили в прошлом году, вывозить Маруську по рекомендации врачей. Ярослав часто летает, приходится, но всегда устраивает себе длинные выходные, а в каникулы, к нам присоединится Люба с детьми.
Маруська подбежала ко мне и забралась на колени. Закачала кресло, тараторя считалочку. Она такая говорунья, наша дочь! Обхватила ручонками, прикрыла мне глаза ладошками и засмеялась. Прелестно, заливисто.
— Дочь, дочь, — попробовала я умерить её пыл. — Если ты будешь так сильно качать нас, мы перевернёмся.
— А вот и не привернёмся, а вот и не перевернёмся, — протестовала она, а потом ткнула мне пальцем в лоб: — Это у тебя что?
В прошлое я стараюсь не заглядывать, максимально вычеркнула из жизни. Юмашеву сидеть ещё больше семи лет, а там и последнюю прыть растеряет. В совокупности ему нащелкали двенадцать, Ярослав, к моему удивлению, добился срока и за Артема. Доведение до самоубийства, так вроде звучит, а пункт уже и не вспомню. Впрочем, с мужем мне ничего не страшно. Он – моя стена, моя глыба. Кое-где суровая, кое-где нежная, но всегда — справедливая. Для нас он горы свернет, как бы банально не звучало.
— Это… это я веткой от яблони поцарапалась.
— А вот и не правда. Папа говорит, что это корона. Потому что ты у нас – королева.
Я засмеялась, спустила Маруську на пол и поднялась сама.
— Ну, раз папа говорит, значит так оно и есть. — И подхватила её ладошку: — Идем, короля будить станем.
Конец
