― Да, трахнула, ― соглашается он, широко улыбаясь.
И в этот момент у меня в голове проносится целый список «что, если». Что, если бы это было по-настоящему? Что, если бы Джек улыбался всегда? Что, если бы я честно призналась в своих чувствах к нему? От этого последнего вопроса салон машины сжимается вокруг нас, а я становлюсь огромной.
― Ты так гнусно вел себя со мной, когда мы были детьми, ― сжав его плечо, я прикусываю губу, когда его улыбка тает. Его глаза темнеют, и моя веселость превращается в нечто, близкое к панике.
― Я тоже не припомню, чтобы ты когда-нибудь была ко мне добра.
Меня удивляют его слова; похоже, он обижен. Как будто я могла когда-нибудь обидеть Джека.
― Уверена ― ты первый это начал. Ты сказал мне, что я отребье.
― Мейв, я такого не помню, ― он водит ладонями вверх-вниз вдоль моего позвоночника. Я не уверена, осознает ли он свои движения, но все клеточки моего тела ощущают каждый дюйм Джека. Подо мной все еще его твердый, как камень, член, и любое движение посылает дрожь сквозь меня.
― Твой отец не хотел, чтобы Дана играла со мной, ― по-детски и мелочно жалуюсь я, но его слова оказали на меня в детстве большое влияние. Они пробили брешь в моей душе и оставили незаживающую рану.
― Моя мать хотела, чтобы Дана росла нормальным ребенком. Поэтому ей разрешили иметь друзей. Отец был другого мнения. Он не желал, чтобы ты общалась с Даной. Вдруг, ты рассказала бы ей что-нибудь о нас. Но рисковать расстраивать мать он не собирался.
Я слышу доводы Джека, но они не могут стереть из моей памяти тот день, который так много изменил в моей жизни.
― Мне так жаль, Мейв. Знаю, что был жесток к тебе. Я ревновал. Ты была недосягаема, табу, и в то же время неизменно оказывалась где-то поблизости, бросая вызов одним своим взглядом, ― он гладит меня по щеке и грустно улыбается, словно воспоминания его ранят. ― Даже маленькая, ты была прекрасна. Ты всегда была центром моего внимания.
Я замираю, почти не дыша, вслушиваясь в каждое слово. Я околдована.
Джек переводит взгляд на мои губы.
― В тот день ты сказал мне, что я отребье и что твой отец не хочет, чтобы Дана играла со мной. Я убежала домой, ― у меня на затылке выступают капельки пота, а инстинкт самосохранения кричит мне, чтобы я ничего ему не рассказывала. Я не обращаю внимания на его рев. ― Я добралась до дома, и в тот же вечер отец ушел от нас.
Джек застывает, так и не успев сомкнуть руки за моей спиной.
― Он ушел, и так и не вернулся, ― я не плачу, но кажется, будто стена, которую я возвела внутри себя, пульсирует и дышит, словно кто-то стучит с другой стороны, ища освобождения, которое я не могу дать прямо сейчас. Мне кажется, я чувствую запах страха и отчаяния, как будто они обладают своим собственным, ни на что не похожим, ароматом.
― Я винила тебя и твою мать в том, что вы разрушили мою жизнь. А теперь я начинаю думать, что ошибалась, ― я не вправе считать маму ответственной за действия папы. Не больше, чем могу считать Джека в ответе за жестокое обращение его отца. Он был ребенком, которого неправильно воспитывали.
Джек молча притягивает меня к своей груди, одной рукой закрывая мне ухо. Я не сопротивляюсь, заслушавшись стуком его колотящегося сердца; это― как стук дождя о ветровое стекло. Этот звук успокаивает меня, и я закрываю глаза.
Какое-то время мы сидим так, в нашем собственном маленьком безопасном мире.
― Я не знал, ― слова рокочут в груди Джека.
Прижимаю руку к его сердцу.
― Ты был всего лишь ребенком, а я принимала все слишком близко к сердцу, ― я смотрю на свою руку, лежащую на его стучащем сердце.
― Я не знал о твоем отце.
Я хочу посмотреть на Джека, но не двигаюсь с места. Здесь мне безопасно.
― Я не рассказывала об этом, ― это было слишком больно.
― Как мне все исправить?
Наконец, я сползаю с груди Джека. Мне нужно видеть его лицо. Я улыбаюсь, пытаясь изгнать из его взгляда хоть часть беспокойства.
― Все в порядке, ― разглаживаю морщины, прорезавшие его лоб, и он расслабляется. ― Я не забуду никогда то, что ты сделал для Деклана. Спасибо огромное, ― собираюсь поцеловать его в губы, но он отворачивается от меня, и морщины возвращаются.
― Что бы ни случилось, о нем позаботятся, ― Джек не смотрит на меня, произнося слова, пугающие меня до глубины души
― Ты это серьезно? ― мои губы дрожат, когда я представляю на краткий миг, что его слова могут быть правдой.
Парень, наконец, встречается со мной взглядом.
― Даю тебе слово, ― его слова окунаются в кровь и скрепляются в воздухе над нашими головами.
Я закрываю глаза и прижимаюсь щекой к его груди. Он заключает меня в кольцо своих рук, и я оказываюсь в безопасности.
ГЛАВА 29
ДЖЕК
Мы двигаемся по дорожке вдоль стен крепости. Я не могу оторвать глаз от Мейв. Она рассказывает о том, как счастливо проводила время с отцом, и я впитываю ее истории, как будто они могут быть моими. Ее ладошка такая маленькая в моей руке и дает ощущение свободы в том, как она размахивает незанятой рукой, когда говорит.
Ее губы все еще припухшие от моих поцелуев. Член оживает, когда я вспоминаю о том, как она об меня терлась. Ее руки на моих плечах. Ее запах, обволакивающий меня. Ее капитуляция в тот миг. Она отпустила себя, растворилась во мне. Я не хотел, чтобы этот, самый лучший момент, заканчивался.
― Ты поговорила с отцом? ― спрашиваю я.
Ее спина чуть заметно напрягается, а затем Мейв пожимает плечами.
― Нет. На самом деле, я понятия не имею, о чем с ним говорить. Я представляла, как он вернется домой, широко улыбаясь, раскинет руки мне навстречу, на нем будет красная кепка, ― она бросает на меня взгляд, полный тоски, и мне хочется обнять ее и забрать всю эту боль. ― Но, думаю, вряд ли это произойдет, ― она улыбается, ее губы дрожат, и она отворачивается, уставившись на заросли деревьев. В нашем поле зрения снова появляется парковка. Мы обошли вокруг крепости. На пути нам не встретилось ни души, и слишком часто у меня в голове возникали мысли о том, чтобы прижать Мейв к дереву и впиться в ее губы.
Боль в ее голосе, которую девушка изливает в словах, заставляет меня слушать ее вместо того, чтобы идти на поводу у своих желаний.
― Можно мне позвонить маме? Просто, чтобы убедиться, что все в порядке.
Я не выпускаю ее руки, пока мы не доходим до джипа.
― Да, конечно, ― открываю для нее дверь и нехотя отпускаю руку. Мейв не садится. Вместо этого она приподнимается на цыпочки и целует меня в губы. Все происходит стремительно и заканчивается слишком быстро, а затем девушка скользит в салон автомобиля.
Я устраиваюсь на водительском месте, тут же передаю ей телефон, а затем завожу двигатель.
― Ты можешь позвонить сейчас или подождать, пока мы доберемся до дома.
Мейв улыбается мне, и ее глаза светятся счастьем.
Я выруливаю задним ходом с парковки.
― Чему ты улыбаешься? ― спрашиваю я; мне нравится видеть ее такой.
Она сжимает в руке телефон, но пока не собирается звонить:
― Да так.
Улыбка с ее лица исчезает, и Мейв, опустив взгляд на экран, закусывает губу. Направляю машину на шоссе, ведущее обратно в город, когда девушка, наконец, набирает номер.
Я слышу гудки, и у меня возникает мысль сделать музыку погромче, чтобы предоставить ей хоть какое-то уединение. Но вовремя одергиваю себя. Мне хочется слышать каждое слово.
― Мам, это Мейв.
Слышу голос ее матери, но слов разобрать не могу.
― Я в порядке… ― она слушает, уставившись в окно, сжимая нижнюю губу двумя пальцами.
Девушка оглядывается на меня и снова отворачивается, насколько позволяет ей ремень безопасности, как будто пытаясь возвести между нами стену.
― Я скоро буду дома. Наверное, через пару дней, ― тихо говорит она, но я различаю неуверенность в ее голосе. ― Я ему позвоню. Я все улажу, мам.
Голос ее матери становится громче, и я слышу слова «выселение» и «бесполезно».
