— Святое дерьмо.
— Правильно. Друг привез ее. — Он коварно смеется. — Ему повезло, что я не угнал эту тачку. Я бы убил за такую машину, особенно этого года выпуска. Только представь, сколько цыпочек я мог бы подцепить на этой малышке. — Он устремляет взгляд на машину, затем снова смотрит на меня. — Ладно, перейдем к более важным вещам. — Брейден поднимает ноги на стол, его грязные рабочие ботинки указывают в мою сторону. — Выглядишь очень довольным. Если твое исчезновение накануне вечером является признаком того, что ты наконец-то повел себя как мужик, и тебе кое-что перепало, то вот что я тебе скажу: алли-блядь-луйя!
— Думаешь, я посвящу тебя в детали, если так и было?
— Блядь, да. — Он опускает ноги на пол, нависая своей огромной тушей над столом. — У тебя не было проблем, когда ты рассказывал мне о том, как оприходовал Тамару, или о том, как трахнул Эйприл в мужском туалете.
— Ладно, — прищурившись, я прошу его остановиться, махнув рукой. — Думаю, на этом мы и закончим. Это Эви, Брейден. Прости, но я не собираюсь ничего рассказывать.
— Почему-то ты стал таким скрытным, — уверенно заявляет он, и я смотрю на друга так, будто у него появился третий глаз. — Что?
— Скрытным? С каких пор ты используешь такие слова? — смеюсь я и успеваю отклонить голову в сторону, когда Брейден бросает мне в лицо скомканную бумажку.
— Со вчерашнего вечера, когда Нора использовала это слово. Я пришел домой и посмотрел его значение. Она умна до чертиков, эта девчонка... и к тому же милая.
— Да, но будь с ней осторожен. — Я откидываюсь в кресле. — Она как волк в овечьей шкуре. Забудешь об осторожности — и она в конечном итоге препарирует тебя, как лягушку на уроке биологии в девятом классе.
— Как бы там ни было, мне не о чем беспокоиться. Я просил ее потусоваться вместе, и она мне отказала.
Он грустно улыбается, отчего я задумываюсь.
— Вау, удивительное дело, — смеюсь я. — Не думал, что она такая привередливая.
— Заткнись нахер, мудак. — Он смотрит на меня с дьявольской усмешкой. — Я так легко не сдамся. Кому, как не тебе, это знать.
— Вот дерьмо. — Я смотрю на настенные часы. — Мне пора на работу.
Встаю с кресла, и Брейден выходит за мной на улицу.
— Может, позависаем сегодня вечером? В последнее время мы мало видимся, и я чувствую, что меня кинули.
В ответ я строю ему, как это называет бабуля, «щенячьи глазки», и он отталкивает меня.
— Тебе когда-нибудь говорили, что ты мудила? А теперь, когда у тебя появилась девушка, ты совсем обнаглел.
— Не просто девушка. А девушка моей охренительной мечты. — Я тычу в него большим и указательным пальцами. — Заскочу к тебе позже.
* * *
Я думаю об Эви, когда пробираюсь в закусочную и сталкиваюсь с чьим-то телом, обладающим копной черных волос. Я поднимаю взгляд и обнаруживаю, что передо мной стоит Ворона.
— О, привет, Дилан. — Девушка касается рукава моей рубашки. — Можно тебя на секунду?
В моей голове мигают предупреждающие лампочки, а все чувства вмиг обостряются. Если она собирается подкатить ко мне, то все плохо кончится.
— Конечно.
Покусывая губы, она произносит:
— Я просто хотела извиниться за то, что обидела тебя на вечеринке Джейми, и еще хотела сказать, что с Джорданом я не просто так. Он мне действительно очень нравится. — Она пожимает плечами. — Он меня веселит.
Я облегченно выдыхаю. В конце концов, мы говорим о моем брате, и я не хочу, чтобы она вытрахала ему весь мозг.
— Да, окей. Это хорошо, потому что ты ему нравишься.
Я отвечаю так, будто учусь в средней школе. Но если честно, то что изменилось? Да, мы повзрослели, обросли ответственностью, о которой никогда не просили, но наши чувства не изменились. Конечно, сейчас я говорю не о Джордане.
— Я рада. — Щеки Вороны становятся почти такими же красными, как ее помада, и она улыбается. — Ладно, увидимся, Дилан.
— Ага, увидимся.
На кухне шумно, и Джорди выкрикивает свои указания всем, кто может его услышать. Он замечает меня и машет ложкой в воздухе.
— Слава богу, он здесь. Так, Дилан, сегодня ты обслуживаешь столики. Двое официантов заболели. — Он извиняюще мне улыбается. — Спасибо.
Перед тем как выйти к толпе голодающих, отправляю Эви сообщение. Я не могу перестать думать о ней.
Я: В его голове о ней мысли кружат спиралью цветной, как желтого солнца лучами ослеплен он ее красотой.
Я не жду ее ответа. Направленных в мою сторону голодных взглядов посетителей вполне достаточно, чтобы я собрался и начал принимать заказы.
В неиссякаемом потоке людей утро проходит довольно быстро, и, должен признать, мне приятно ради разнообразия работать в зале, а не на кухне. Я делаю перерыв, который заканчивается сразу же, как только Ванда сообщает о том, что на обед пришла толпа людей. Причем «сообщает» не совсем подходящее слово.
— Вытаскивай в зал свою прекрасную маленькую попку, Дилан, — кричит она мне, и я спешу пробежать мимо, чтобы избежать уже нацелившейся на мою задницу руки.
— Я справлюсь. — И только хватаю кипу меню, как мой телефон издает сигнал о входящем сообщении. Я стою и улыбаюсь, как чертов идиот, когда вижу, что оно от Эви.
Эви: Мне захотелось улыбаться. Думаю о тебе. Очень занята сегодня.
Я: Здесь так же. Тоже думаю о тебе, малышка.
Сунув телефон в джинсы, я возвращаюсь к работе. Когда подхожу к одному из столов, то слышу знакомый голос:
— Дилан Рид?
Найдя взглядом обладателя голоса, я с удивлением обнаруживаю перед собой мистера Томсона, руководителя программы для трудных подростков. Прошло несколько лет, с тех пор как я виделся с ним. Его волосы еще больше поседели, а вокруг карих глаз залегли морщины. Только заметная ямочка на подбородке осталась неизменной.
— Это ты, — улыбается он, обнажая сколотый передний зуб. Кому-то это может показаться странным, но мистер Томсон почему-то считает, что этот зуб придает его внешности изюминку. — Все еще строишь ракеты, сынок?
— Да, сэр, это я, — постукивая карандашом по щеке, говорю с благодарной улыбкой на губах. — И я хочу поблагодарить вас за это.
— Ну, — хохочет он, надрывая живот, как я и помню, — прежде всего, Дилан, тебе больше не нужно обращаться ко мне «сэр». Полагаю, ты достаточно взрослый, чтобы называть меня Тимом. И, во-вторых, приятно, что ты мне благодарен. Теперь. — Он с усмешкой подчеркивает последнее слово. — Когда в подростковом центре я поставил ракету на стол, кое-кто не был так благодарен и швырнул коробку на пол. Если мне не изменяет память, ракета разлетелась повсюду на части, а ты отказался их собирать.
— Я был тем еще мелким засранцем, правда? — В моем голосе нет ни единого намека на гордость. Совсем наоборот.
— На самом деле нет. Обычный бунтарь, и на то были свои причины. Но это не столь важно. Важнее то, кем ты стал, — добавляет мистер Томсон, ободряюще кивая головой.
— Да, — отвечаю я, но голос выдает меня. Я до сих пор не понял, кем являюсь на самом деле. Иногда я не могу отделить свое собственное мнение от слов моего отца.
Звучит ужасно, но бывали моменты, когда я бы предпочел, чтобы он ударил меня. Потому что синяки становятся иссиня-черными, но в конце концов заживают. А вот слова, как мне кажется, ранят гораздо глубже. Они пробираются под кожу и оседают в костях. Они становятся основой для фундамента — потресканной дороги, состоящей из неуверенности в себе и заниженной самооценки.
— Дилан?
— Да, я здесь. А вы что-нибудь слышали от Люка? Мы нечасто болтали, но пару лет назад окончательно потеряли связь.
У Люка тоже была испоганенная семьей жизнь. Он страдал от жестокого обращения, главным образом от рук своего отца. Когда мы впервые встретились, то были похожи на масло и воду, взаимодействие которых не приводило ни к какому результату. Мы оба были так злы, что не могли наладить хоть какую-то связь. Но со временем все изменилось. Мы поняли, что у нас много общего. После того как выместили свою злость друг на друге.
