В этот момент я не могла не задаться вопросом, как, черт побери, он узнал. Я не поддерживала связь ни с кем из «1740». Конечно, в городе слухи распространились за ночь, но он не был местным.
— Соф, все нормально? — спросил Ансель.
— Да, просто немного лихорадит. Наверное, съела что-то не то утром. — И, обернувшись к мистеру Грейнджеру, добавила: — Ладно. Мы принимаем пожертвование.
***
Ансель и я закончили выбирать, а мистер Грейнджер заверил нас, что папа будет готов к шести, когда начнется церемония прощания. Приватную церемонию для родственников и близких друзей было решено провести чуть раньше, в пять тридцать. Оставив в похоронном доме папин лучший костюм и распоряжения, которые он составил для похорон, мы вышли наружу и поплелись обратно к грузовику.
У нас оставалось примерно шесть часов, прежде чем необходимо было вернуться. Я отчаянно нуждалась во сне и одновременно задавалась вопросом — если выпить немного тайленола, какими будут последствия? Последнее, чего мне бы хотелось — это прийти в состоянии похожем на опьянение и дать еще больше пищи для сплетен.
Ансель сел на свое место и пристегнулся.
— Это же был Уильям, да?
Стараясь показаться дурочкой, я переспросила:
— Что Уильям?
Брат закатил глаза.
— Блин, ты сто процентов знаешь, о чем я.
— Да, — вздохнула я, — это Уильям прислал деньги на папины похороны.
— Ты с ним говорила?
— Со дня заседания Школьного Совета — нет.
— Почему?
— Все сложно, — уставившись на свои руки, ответила я.
— Я уже не маленький, ты в курсе?
— Я этого и не говорила.
— Ну так перестань меня отшивать. Давай, расскажи про Уильяма.
— Просто наши отношения невозможны, понимаешь? Как только мы начинаем встречаться, происходит какое-то говно.
— Но ты его любишь.
— А папа любил твою маму, но что хорошего получилось, кроме разбитого сердца?
Ансель покачал головой.
— Он никогда не любил мою маму.
— Конечно, любил. Когда она ушла, его это сломило. Он больше не захотел влюбляться.
— Моя мама была просто затычкой в той дыре, что осталась в его груди из-за смерти твоей матери. Вот кого он любил больше всего на свете.
Глядя на брата, я несколько раз моргнула. Мне и в голову не приходило, что он может быть прав.
— Смотри, столько времени уже прошло, а он пожелал быть похороненным рядом с ней.
— Это просто место на семейном кладбище.
— Лады, Соф. Не береди мои раны. Я в курсе, что папа любил меня так же, как тебя. Но мне, некоторым образом, приятно, что он будет похоронен рядом с женщиной, которую тот любил всю жизнь.
От его слов из глаз снова полились слезы.
— Когда ты стал таким проницательным и умным, братишка?
Ансель фыркнул.
— Ну уж нет, умным я бы себя не назвал. Проницательным — возможно. Но умным? Неа.
— У тебя в твои семнадцать ума будет побольше, чем у многих мужиков за всю их жизнь.
— Уильям умный.
— Только не это, — простонала я.
— Ну да, снова о нем. — Ансель еще раз закатил глаза. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, Соф. А он делал тебя счастливой.
— Я не знаю, сохранились ли у него чувства ко мне.
— Ну, он только что проделал до хрена работы, чтобы убедиться, что у папы будут достойные похороны. Если это для тебя не доказательство любви, то я не знаю.
— Он это не для меня сделал, а для папы. Они постоянно общались, когда Уильям приезжал на наши секретные свидания. И оба уважали друг друга.
— Не спорю, папе он нравился. Но то, что он сделал было для тебя, потому что док Ф все еще тебя любит. И когда все это дерьмо с похоронами отойдет на второй план — если ты не попытаешься наладить с ним отношения, то будешь самой большой тупицей, которую я знаю.
Я не ответила.
Вместо этого залипла в окно и попыталась взять в кулак вышедшие из-под контроля эмоции.
Глава 25
Я расположилась на первой скамье часовни похоронного бюро. Тишина просто оглушала. С трудом пережив закрытую часть церемонии для семьи и близких друзей, я сбежала, чтобы побыть в одиночестве.
Конечно, я знала, что должна сейчас стоять у гроба рядом с Анселем, приветствуя пришедших и выражая почтение. Но после того, как я увидела брата в его лучшем костюме с легкой улыбкой на губах, трещина внутри меня стала еще шире. Мне нужно было побыть одной, чтобы не заорать во всю силу легких.
Пока я пробегала через комнату, меня поймал Эверетт.
— Эй, кузина, погоди.
Яростно покачав головой, я ответила:
— Мне надо отсюда свалить.
— Хочешь проехаться на байке?
Предложение было заманчивым, но ответственная часть меня понимала, что нужно остаться рядом. Краем глаза заметив двойные двери, ведущие в часовню, я поняла, что нашла выход.
— Постоишь на входе, чтобы не впускать никого, кроме Анселя или Сьюзи?
— Конечно.
Вот так я и оказалась в часовне, постоянно теребя вышитый носовой платок. Бабушка подарила мне такой же в день похорон дедушки. «Всем леди на погребении необходим платок, с которым они ходят на похороны», — сказала она. Сегодня в моих руках был тот самый, что она несла в руках на похоронах своего мужа. Белый, с вышитыми на нем пурпурными ирисами, французской геральдикой.
Откинувшись назад, я постаралась плотно облокотиться на спинку скамьи. Кружевной материал платья буквально сводил меня с ума. Вместо того, чтобы поспать днем, я поехала в соседний город, чтобы купить платье на церемонию прощания и на похороны. Такое ощущение, будто снимали эпизод «Секса в большом городе», когда умирала мать Миранды, а Керри не попросила привезти ей платья из дома, а пошла купить новое, чтобы больше никогда его не надевать. То же самое настроение было и у меня.
Пусть купленное платье было красивым и выглядело весьма достойно, я знала, что сожгу его, как только сниму.
Внезапно мое внимание привлекли громкие голоса.
Услышав звук открывающихся дверей, я резко развернулась и задохнулась, а сердцебиение перешло в дикий галоп. Эверетт прижал Уильяма к одной из дверей часовни, вцепившись тому в лацканы костюма. Вскочив со скамьи, я подбежала к ним.
— Эверетт, подожди!
— Не кипишуй, Соф. С этим умником я разберусь.
— Не надо. Все нормально. — Я посмотрела в потемневшие глаза Уильяма. — Он свой.
Эверетт перевел взгляд с меня на Уильяма.
— Уверена?
— Абсолютно.
Потеряв запал, кузен отошел. Уильям натянуто улыбнулся.
— Извини, чувак. Она моя кузина, и если Софи сказала охранять дверь, то никто, блядь, не пройдет.
Уильям кивнул, поправил пиджак и галстук и сказал:
— Ценю это. — Затем пристально посмотрел на меня. — Я сделал бы все на свете, чтобы защитить Софи.
От его слов и от того, как Уильям их произнес, я почувствовала, как на глаза снова наворачиваются слезы.
— Ладно, оставлю вас вдвоем, — скользнув по нам обоим взглядом, ответил Эверетт.
— Спасибо, Эверетт, — ответила я, промокнув уголки глаз носовым платком.
Хлопнув Уильяма по спине, кузен вышел в коридор. Звук закрывшейся двери эхом прокатился по часовне. Минуту все, что я могла делать — это тупо пялиться на Уильяма.
В последние сутки мне хотелось, чтобы он был рядом больше всего на свете. Хотелось почувствовать уют его сильных рук, обнимающих меня. Хотелось прижаться ухом к груди и услышать звук его сердцебиения. Хотелось почувствовать тепло его кожи на своей. И хотелось, чтобы Уильям сказал мне, что все будет хорошо — так, как может только он.
И вот он здесь, стоит передо мной, а мои ноги приросли к полу, и я не могу сделать ни одного шага вперед, будто это гигантский прыжок.
— Полагаю, именно с ним ты ходила в «1740»?
— Да, это был Эверетт, — с нервным смешком ответила я.
— Он выглядит так, что легко мог бы набрать задницу Калле, но я слышал, что ты предпочла сделать это лично.
