— Что-то еще, Ханна?
— Вы связывались с Мэттом?
Я думала, что заметила, как что-то мелькнуло во взгляде Пэм, но оно исчезло прежде, чем я смогла это разгадать.
— Да. Он по-прежнему мой автор. Мы общаемся время от времени.
— Как он?
Я закрыла глаза, так как не хотела видеть, как Пэм испепеляет взглядом.
Эта женщина настоящая акула, как-то сказал мне Мэтт, но сам Мэтт был тигром, а Нейт ястребом. Все они были опасны. Все они жили в разреженном воздухе успеха, и теперь, более чем когда-либо, я чувствовала себя ребенком.
Ребенком в темноте.
Мне всегда было интересно — как они смеют? Как смел Мэтт использовать меня и лгать мне? Как смеет Нейт лезть и давать взятку ради помощи своему брату? Как смеет Пэм относиться ко мне с таким холодным безразличием, когда я собиралась спасти ее проклятого автора?
Боже, но я была влюблена в Мэтта.
Мое сердцебиение участилось, когда я стояла в офисе Пэм и ощущала гнев и жар моей любви. Мне не нужны пять тысяч долларов, чтобы пойти к нему. Деньги оскорбляли. И я не делала одолжение Пэм, идя к нему. И он ни черта не заслуживает мой к нему визит…
Я направляюсь к нему, потому что люблю его, и потому что любовь невозможно остановить.
— У него были дни и получше, — тихо сказала Пэм.
Мои широко раскрытые глаза вспыхнули.
Пэм не злилась. Выражение ее лица смягчилось, и она слегка нахмурилась.
— Он становится кем-то другим, Ханна. Кем я не знаю. Его трудно понять, но... — она провела рукой по клавиатуре. Эмоции сделали ее беспокойной. Они делали то же самое с Мэттом, и они делали то же самое с Нейтом. Я чувствовала себя победителем в своей простой способности быть человеком.
— Но ты скажешь мне, — Пэм прочистила горло. — Ты пойдешь туда и скажешь мне, как он.
Я моргнула и кивнула.
— Пойду, — сказала я, — я обещаю.
Я выскочила, прежде чем слезы брызнули фонтаном. Пэм нуждалась во мне. Точно так же, как Нейт и Мэтт. Почему они не могли признать это?
В четверг я упаковала все вещи после звонка Нейту и согласия на его план. Ему плохо удалось скрыть свое облегчение. Я пыталась вернуть ему деньги, но он отшил меня. Он велел мне взять с собой теплые вещи, так как там прохладно. Он сказал, что подвезет меня в аэропорт.
Только подобрав меня, он соизволил сообщить, что мы отправимся в путь вместе. Мудак.
Наш рейс задержался на сорок минут.
Нейт усмехнулся, когда я бросила рюкзак и осмотрелась с глупым видом. Я вытянула ноги.
— Это место для расположения ваших ножек, мисс Каталано?
Я покраснела.
— Я никогда не летала первым классом.
— Оу. Это единственный удобный способ летать в самолете.
Я вглядывалась в окно в форме таблетки. Да, это единственный способ летать, если ты можешь себе это позволить.
Я хотела болтать ни о чем, когда мы взлетели и попали в зону турбулентности — я, вообще, нервный пассажир самолета — но я оказывала Нейту холодный прием слишком много раз. Он закрыл глаза и отключился, несмотря на то, что самолет болтало.
Я изучала его лицо.
Опять меня поразило его сходство с Мэттом. Волосы Нейта были черными, хотя, у Мэтта были песочного цвета с блестящими вкраплениями. Я вспомнила ощущение шелковистости прядей, скользящих сквозь мои пальцы... в то время как мы целовались... в то время как он входил в меня.
Черт.
Я собиралась в Нью-Йорк не для того, чтобы прыгнуть в кровать Мэтта. Я собиралась в Нью-Йорк, чтобы попытаться помочь ему, а затем продолжить жить своей жизнью.
Когда я думала, что Нейт мертвецки спал, я вытащила свою копию «Серебряной нити».
За прошедшие три месяца я постоянно перечитывала книги Мэтта. В содержании его предложений, в его словах, был человек, которого я любила, и все тайны, что он скрывал от меня. Читать егокниги все равно, что слышать его голос. Его остроумие, его сарказм, его непостоянное настроение, необычная и одинокая мудрость — это все было там.
В пятницу утром я позвонила Пэм, чтобы спросить, были ли какие-то новые страницы «Суррогата». Письмо Джейн Доу прибывало как по часам, по четвергам, но ничего не приходило уже две недели. Я надеялась, что почитаю новые страницы в самолете. Тем не менее, делать было нечего, и никаких объяснений от Пэм.
Как раздражает. Автор остановился на сцене, которую я умираю, как хочу прочесть, а еще и побаиваюсь. Сцена секса.
Нейт перевернул мою книгу и взглянул на обложку.
— Нейт!
Я подскочила, резко одергивая книгу подальше от него.
— Извини, я хотел посмотреть, что ты читаешь.
Я сунула «Серебряную нить» в рюкзак.
— Теперь ты знаешь, — мое лицо горело.
— Да. Это одна из моих любимых, написанных ним.
Я взглянула на безукоризненно одетого мужчину рядом с собой. Я летела в удобных леггинсах и в бирюзовой топ-тунике. Нейт летел как руководитель Уолл-Стрит в сером костюме и золотом галстуке с узлом Элдриджа, настолько совершенным, что мне хотелось пялиться на его горло.
Когда Нейт чертовски не раздражал меня, он интриговал. Что он делал? Я обратила внимание на его тяжелое обручальное кольцо. Мужчины Скай изменяли своим женам, или только своим девушкам?
— Это правда? — спросила я. — То, что... насчет твоей семьи?
— Да, — Нейт улыбнулся мне. Я нахмурилась.
Он умел улыбаться так тепло, что моя злость растворялась, и всякий раз, когда он говорил со мной, он уделял мне все свое внимание. Это нервировало. В настоящее время он был повернут лицом ко мне, и, казалось, не обращал внимания на несколько стюардесс, которые все время заигрывали с ним.
— Я так понимаю, ты начиталась всего в Интернете?
Никакого цинизма, как у Мэтта, в его голосе не было, просто откровенное любопытство.
— Ну, да. Я... следила за новостями некоторое время.
— Я не могу винить тебя.
Я думала про «Серебряную нить», пока Нейт терпеливо смотрел на меня.
— Так вы, ребята, росли в очень религиозных условиях?
— Да, очень.
— Ни за что бы не догадалась, — пробормотала я. Я шлепнула ладонью по рту — черт, я не хотела произносить это вслух — но Нейт только рассмеялся.
— Подумай о наших именах — Мэттью, Сет, Натаниэль. Все Библейские имена. Наши родители водили нас в церковь дважды каждое воскресенье. Наш дядя не так был этим поглощен.
— Ваши родители, — пробормотала я.
— Да. Мэтт очень тяжело перенес их потерю. Он был молод. Достаточно взрослый, чтобы помнить их, но слишком молод, чтобы действительно осознать. Я до сих пор не думаю, что он осознает. Он чувствует боль как никто другой из всех, кого я когда-либо знал, и всегда живет с ней. Он слишком эмоциональное существо.
