Он замер на мгновенье под чарой этой почти безмолвной ночи, словно усыпленный, и вдруг неожиданный шум заставил его привскочить на месте и обернуться, насторожившись.
Под навесом что-то зашевелилось.
Не успел он опомниться, как темная масса отделилась от навеса. Два жандарма с ружьями наперевес бросились на него.
Он отскочил с удивительной ловкостью назад, вскинул ружье, прицелился и спустил оба курка раз за разом.
Двойной выстрел прорезал тишину ночи ужасными ударами, и эхо, раскатившись в пространстве, словно разбудило целый залп ружей в чаще леса.
Жандармы не успели даже увернуться. Красное пламя блеснуло дважды на темной стене, и один из жандармов опрокинулся навзничь, испустив крик. Дробь изрешетила ему лицо и грудь. Другой выстрелил в убегавшую с быстротою козленка через сад фигуру, но пуля ударилась в яблоню: Ищи-Свищи мчался под гору с неимоверной быстротой.
Жандарм в свой черед пустился за ним со всех своих ног, обутых в тяжелые сапоги. Беглец, напротив, легкий и быстрый, достиг ровного места и ускорил свой бег. Жандарм выбивался из последних сил, и, видя, что расстояние между ними возрастало, делая погоню невозможной, остановился, прицелился и выстрелил.
Ищи-Свищи споткнулся.
Ужасный удар раздробил ему голову и лопатки. Он упал, как подкошенный, на руки. В глазах мигали красные языки. Сад казался объятый пожаром. В голове стоял неистовый грохот, и в висках стучало, словно от колокольного перезвона.
Он вдруг поднялся и побежал, как раненый волк, ускоряя шаги.
Перед ним вынырнул лесник, преграждая дорогу. Ищи-Свищи не растерялся.
– Прочь, – крикнул он изо всех сил и, взмахнув над головой ружьем, с размаха ударил лесника.
В нескольких шагах раздался крик:
– Бей, бей его!
То был приближавшийся жандарм. Лесник вскинул ружье правой рукой, оставшейся невредимой, и выстрелил наобум, не целясь.
Ищи-Свищи сделал прыжок, увернувшись от пули, вонзившейся в ствол дуба. Он бежал все вперед до потери дыхания, и листья колебались от ветра, который он оставлял за собой.
Хладнокровие снова вернулось к нему. Он ясно слышал в отдалении топот целой стаи, кинувшейся по его следам. И казалось даже по тяжелому стуку бегущих по земле ног, что число преследователей возросло. Этот бесконечный резкий топот порою ускорялся. Упирая руки в бедра, он взбегал на горы, скатывался в овраги, гибкий, соразмеряя свой бег, едва касаясь земли.
Он держал вправо, намереваясь достигнуть лачуги Дюков. Впереди был густой кустарник ежевики. Он предупредит Дюков мимоходом и спрячется сам в непроходимой густоте чащи. Мудрено было бы захватить его здесь.
Ужасная боль раздирала ему левое плечо. Вся часть туловища от плеча до бедра словно омертвела, и жгучие уколы, как раскаленные железные прутья, разъедали его тело. Он ощупал рукою плечо. Рука покрылась липкой влагой теплой крови.
Грудь и легкие не были повреждены. Дыхание его оставалось ровным и сильным. Его ноги действовали, как послушные пружины. Он мог еще держаться на ногах. И гордый сознанием своей силы, он рассмеялся своим молодецким смехом прежних славных дней.
Мало-помалу погоня утихла. Он услышал два выстрела. Вероятно, стреляли в кусты по какой-нибудь сомнительной тени. Потом людской шум растаял в глубине, и он немного замедлил шаги, уверенный, что сбил с толку погоню. Люди углублялись налево в лес по его ложным следам.
Ищи-Свищи до зари прибрел к лачуге Дюков. Постучал.
Малютка была одна в жилище. Старик со старухой набирали в миле от дома сучья, ночуя в лесу, чтобы не терять времени на ходьбу.
Она глядела на него злым, враждебным и вместе радостным взглядом. Ее волосы спадали ей на глаза, как хворост.
Он попросил можжевеловой водки. Но водки не оказалось. В его горле пересохло, как в печке. Он разом опорожнил ковш воды.
Малютка беспокойно и с любопытством оглядывала его со всех сторон, хмуря брови. Заметив струйку крови, она вскрикнула и, мигом вскочив к нему на колени, спросила:
– Лесники?
Он кивнул головой. От неимоверной боли не мог говорить. Стиснув зубы, задерживая дыхание от пронизывавшей с каждым вздохом боли, делая усилия, рассказал в двух словах о перестрелке, погоне, лесной чаще, где думал скрыться.
– Дай пить, – прибавил он. – Внутри словно ад.
На лице его усиливалась бледность. Он пошатнулся. Детское сердечко воспылало мужеством. Она кинулась к нему.
– Обопрись о мое плечо. Я поведу тебя.
Он ответил:
– К чему? Не так уж я плох.
Сопротивляясь охватывавшей его слабости, он вышел, сжимая ствол ружья, как посох. Она пошла за ним, полунагая, с тощими, выдававшимися из-под рубашки плечами, с подвязанными на животе лохмотьями юбки. Каждый раз, как он терял равновесие, она приближалась, поддерживая его своим телом, на своих сухих ногах, похожая на мальчика.
Они вступили в чащу. Ищи-Свищи испытывал страшную трудность пробираться сквозь густые ветви. Ему пришлось расчистить проход ножом после тщетной попытки проползти. Малютка храбро ступала голыми ногами, бесчувственными к уколам, по сучьям ежевики; подол ее юбки задевал позади нее за ужасные колючки.
Он упал на покрытый высокою травою бугорок; изнемогая, терял последние силы. Его рана, разбереженная бегом, пылала, как раскаленная огненная печь. Рукой нельзя было двинуть; она беспомощно болталась, вызывая ужасную боль. Пуля раздробила ключицу и застряла в ткани шейных мускулов.
Кровь текла непрерывно. Он приказал Малютке распороть ему куртку. Она послушалась. Он разорвал зубами сам кусок своей одежды и, вспомнив, что недалеко бил из земли студеный ключ, захотел, чтобы она намочила его разорванную куртку. И малютка долго бегала от ключа к нему, стараясь унять кровь из раны. И он затих.
Заря поднялась над лесом.
Малютка сидела в двух шагах от него. Ее сухие глаза с жалостью впивались в его обнаженное плечо. Это огромное тело смущало ее. Что-то горячее разливалось по ее жилам. Губы вздрагивали.
Он привскочил на своем ложе, попросил пить. В его движениях проглядывало безумие. Он быстро хлопал глазами, как бы силясь припомнить что-то. Крики сдавленной боли срывались с его губ. Вылетали слова проклятий, заглушенные вздохи истерзанного пыткой.
Малютка приносила ему воду в своих горстях. Свежесть воды успокаивала его на мгновение, но тотчас же он снова звал малютку, просил воды глухим и хриплым голосом, почти крича. Она бежала к источнику, снова возвращалась к раненому, подносила мокрые руки к его губам, и порой останавливалась перед ним, уперев руки в бока или приседала, запустив пальцы в свои спутанные волосы.
Плечо распухло. Вокруг зиявшего красного отверстия тело вздулось лиловатой каемкой. Полуденное солнце кидало огненные снопы лучей на эту горевшую язву. Он пополз под тень, издавая стоны при каждом движении, хотя малютка тихонько подталкивала его. И, ощутив на своем воспаленном теле прохладу от сени листвы, он взял малютку за руки с нежностью, и взглянув на нее, пробормотал:
