Его губы коснулись моих - легко, словно спрашивая разрешения, и, когда я не отодвинулся, Малфой стал чуть настойчивее.
Даже целовался он сегодня странно - без привычной жадности или попыток подчинить.
Это был поцелуй-просьба, долгий и неспешный, будто Малфой, всегда привыкший приказывать, спрашивал разрешения на что-то большее. Будто он не уверен. Будто боится отказа.
Будто он тоже скучал.
И на секунду я подумал, что, быть может, он пришел ко мне в личине Краста не только потому, что хотел переспать хоть с кем-нибудь - а потому, что как Драко Малфоя я его выгнал.
Это казалось одновременно и диким, и непривычным, и прекрасным. И не было сил прерваться, вскочить и уйти, хлопнув на прощание дверью.
Сердце застучало часто-часто.
Бездна взывает к бездне… так, кажется, говорили древние?
Ночь окутывала нас мягким коконом.
Казалось, в непроглядной, вязкой тьме тонут даже звуки, вообще всё ненужное, неважное, постороннее. Все горести, глупые обиды, мелкие и крупные проблемы.
А самое главное, всё, ради чего стоит жить - здесь, рядом. Сосредоточилось в заполошно колотящемся сердце, в горьковатом запахе одеколона, в руках, перебирающих волосы, в губах, накрывших мои.
Весь мир сузился до одного человека, а всё, что извне - отступило.
Мы остались наедине в темноте - два странника, встретившиеся на перепутье. Два бога на заре вселенной - еще холодной, пустой, гулкой. И только в нашей власти было решить, останется ли она ничем или же засияет сонмом новых звезд.
Малфой оторвался от меня, чуть отодвинулся, переводя дыхание - он сделал первый шаг и теперь явно ждал моей реакции.
Я вздохнул, разом вспоминая все свои размышления, лицо Краста, посетившее меня за статуей откровение, и Драко интерпретировал этот вздох по-своему - рука на моем затылке замерла, Малфой попытался отстраниться совсем, и, пожалуй, сейчас я был рад, что не вижу его лица.
- Черт возьми, - глухо прошептал я, стискивая зубы. - Черт возьми тебя, Драко!
Я почти чувствовал, как рвутся натянувшиеся, было, между нами нити; как что-то, еще не родившееся, исчезает; как Малфой, едва показавшийся из своей раковины, снова норовит в ней спрятаться - и, не думая больше ни о чем, я притянул его к себе.
Может быть, это глупость. Пусть. Я устал бегать от самого себя.
Темнота взорвалась слепящими искрами, тишина отступила, разодранная в клочья вздохами, переходящими почти в рычание, когда мы едва не столкнулись лбами, не разбирая ничего, целуясь уже не нежно, а так яростно, будто вели битву. Сжимая друг друга в объятиях - крепких, почти болезненных, выбивающих из грудной клетки весь воздух. Без лишних слов или взглядов, бесполезных в темноте, понимая, угадывая, считывая желания друг друга.
Лицо пылало, в голове шумела кровь, и, падая на кровать, путаясь в своей и чужой одежде, я чувствовал, как по оголенным нервам катятся, будто волны, отголоски нашего личного большого взрыва. И бегут, золотистым потоком, песчинки в клепсидре, отсчитывающие секунды новой, едва зародившейся, еще совсем юной вселенной.
А подумать… подумать обо всем этом можно и позже.
Глава 23
- Значит, ты учился в маленькой частной школе, а отец-словен собирался отправить тебя в Дурмстранг? А Люциусу ты об этом сообщил, или забыл? - Поттер издевался, и, хоть в темноте я не видел его лица, готов был поклясться, что он ухмыляется.
Хотелось ответить чем-нибудь колким, но, как назло, ничего не шло на ум, так что я только негромко буркнул, радуясь, что темнота скрывала и мое лицо тоже:
- Отстань.
Сегодня мы даже не курили.
Хотя хотелось - я привык к этому негласному ритуалу, - но тогда пришлось бы зажигать огонь.
В темноте же можно было лежать, не заботясь о выражении лица, словно вне времени и пространства, вдали от привычных законов и норм. А еще можно было продолжать держать Поттера за руку, трусливо не желая признаваться даже самому себе, насколько я боюсь ее выпустить.
Чудилось, стоит только разжать пальцы - и все исчезнет, окажется безумным сном, наваждением.
То, чего я так опасался, все-таки случилось - я влип, увяз руками и ногами, словно муха в смоле, в сумасшествии, которое не смогли бы вылечить и в Мунго. Вряд ли там лечат зависимость от Гарри Поттера, одно присутствие которого заставляло начисто забыть обо всем на свете.
Я предпочитал трусливо даже не думать о том, чего мне это может стоить.
- Вот уж никогда бы не подумал, что ты будешь рисовать, - произнес Поттер, когда я уже решил, что он заснул. - Я даже не был уверен, что ты умеешь.
- Неужели ты когда-то сомневался в моих творческих способностях? - усмехнулся я. - А как же мои великолепные значки на четвертом курсе?
- А тогда ведь тоже был турнир… - негромко проговорил Поттер, и я почувствовал, что пальцы, переплетенные с моими, напряглись. Но Поттер быстро с собой справился и продолжил: - Слушай… если тебе так не нравилась служба Волдеморту, чего ты не перешел на нашу сторону?
- С чего ты взял, что мне не нравилось?
- Да прекрати пыжиться, Малфой, сколько можно-то уже. Я, конечно, не считаю тебя трепетной фиалкой, но не пытайся, ради Мерлина, казаться еще хуже, чем ты есть на самом деле, - выдал Поттер сомнительный комплимент. - Нравилось бы - ты бы и Дамблдора с удовольствием убил, и Миртл бы ничего не рассказывал, и меня бы сразу сдал, как только появилась такая возможность. Ну и потом… не забывай, что я видел твои картины.
Все-таки Поттер умел быть потрясающе бестактным. Но он говорил правду, и я, наверное, впервые в жизни не вызверился на того, кто ткнул меня носом в мои же ошибки.
- Много ты понимаешь в этом. Тебе никогда не приходилось выбирать сторону.
- Вообще-то, - чуть помолчав, ответил Поттер. - Мне приходилось делать выбор. Шляпа хотела отправить меня в Слизерин.
- Очень смешно. Ха-ха.
- Я не шучу, между прочим, - он завозился, устраиваясь удобнее. - Но я очень не хотел учиться в Слизерине.
- Сегодня прямо-таки ночь открытий… - пробормотал я. Слизерин. Ну надо же.
- Ты вполне мог бы перейти на нашу сторону, - продолжал гнуть свое национальный герой. Я вздохнул.
- Ты, Поттер, иногда заставляешь меня усомниться в твоих интеллектуальных способностях. Когда я впервые задумался о том, что Темный Лорд совсем не так хорош, как казался в фантазиях, мне было шестнадцать, и у меня на руке уже была темная метка. И выбор - либо убить Дамблдора, либо сдохнуть самому. Вот бы вы все меня с распростертыми объятиями приняли, приди мне в голову покаяться, да? Да ты бы первый на меня и кинулся. Выбор у него был - Слизерин, Гриффиндор… а как бы, интересно, ты запел, если бы пришлось выбирать между семьей, всем жизненным укладом, да вообще, привычной жизнью - и борьбой за неясные цели и неясное будущее?
